Теплеет.
Лоб – отказывает.
* * *
Ваня Г<учко>в – восстанавливаю обратно в жизнь.
Первое: узость. Узкие скулы, узкие губы, узкие плечи, узкие руки. От того, что узко – не тесно. От того, что не тесно – радостно.
Светлота волос на лбу и, минуя все присущее не сущему – нежное, строгое отроческое лицо, которое в данную минуту читаю вспять: в жизнь.
* * *
Вот и все, Райнер. Что же о твоей смерти?
На это скажу тебе (себе), что ее в моей жизни вовсе не было, ибо в моей жизни, Райнер, вопреки Савойе, L'Auberge des Trois Rois и пр., и тебя не было. Было: будет, оно пребыло. – Ob ich an die Savoye glaub? Ja, wie an Himmelreich, nicht minder, doch nicht anders[27]. Это-то ты, наверное, помнишь?
Еще скажу тебе, что ни одной секунды не ощутила тебя мертвым – себя живой. (Ни одной секунды не ощутила тебя секундно.) Если ты мертвый – я тоже мертвая, если я живая – ты тоже живой, – и не все ли равно, как это называется!
Но еще одно скажу тебе, Райнер, – тебя не только в моей жизни, тебя вообще в жизни не было. Да, Райнер, несмотря на тебя и жизнь: тебя – книги, тебя – страны, тебя – местную пустоту во всех точках земного шара, всеместное твое отсутствие, полкарты пустующие тобой – тебя в жизни никогда не было.
Было – и это в моих устах величайший titre de noblesse[28] (не тебе говорю, всем) – призрак, то есть величайшее снисхождение души к глазам (нашей жажде яви). Длительный, непрерывный, терпеливый призрак, дававший нам, живым, жизнь и кровь. Мы хотели тебя видеть – и видели. Мы хотели твоих книг – ты писал их. Мы хотели тебя – ты был. Он, я, другой, все мы, вся земля, все наше смутное время, которому ты был необходим. “В дни Рильке”...
Духовидец? Нет. Ты сам был дух. Духовидцами были мы.
Если бы ты вошел в мою комнату год назад, я бы так же обмерла, как если бы вошел – нынче, больше скажу, нынче – меньше, чем год назад, потому что такой твой вход был бы... естественнее.
Три стены, потолок и пол, —
Все, как будто?
Теперь – являйся!
Это я тебе еще летом писала. Не от лица ли всех? Волей нашей, то есть всем трагическим недостатком ее, всем безволием, всей мольбой о всей твоей, закляли мы тебя на землю – и продержали на ней – до поры.
Ты был волей и совестью нашего времени, его – вопреки Эдисону, Ленину, пр., от Эдисона, Ленина, пр. – единственным вождем. Не ответственным монархом, а монархом Ответственности. (Так мы (время) когда-то передали себя, все свои вопросы, Гёте, сделали его – хотел или не хотел – своим ответом. Тебя – ответственностью. Потому и отдали: Гёте – свет, ты – кровь.)
“Und Körper nur noch aus Galanterie, um das Unsichtbare nicht zu erschrecken”[29] – так сказал ты о последних годах (оказалось – днях) своего тела. Больного или не больного – чьи это слова? не человека же!
Вспомни своего Мальте, как все, те, по всем улицам Парижа за ним ходили, почти что шлялись, вымаливая у него не все, а всего его. Так и мы за тобой – до поры. Вспомни Мальте, передававшего через стену, соседу, волю, соседу, которого в глаза не видал. Сосед ведь тоже не просил. Но Мальте-то вопль – слышал!
“Wer ist dein Nächster? Der dich am nothwendigsten braucht?”[30] – толкование ближнего на протестантском уроке Закона Божьего, пребывшее для меня предельным.
Мы все были твои ближние.
Признаньями, исповедями, покаяниями, вопросами, чаяньями, припаденьями, приниканьями мы тебя залюбили – до язв на руках. Через них ушла вся кровь.
Кровь. Слово сказано.
Твоя Blutzersetzung (разложение крови) – которую я сначала не поняла – как! он, впервые после Ветхого Завета сказавший кровь, так сказавший кровь, просто – сказавший кровь! – не статья и доказывать не стану – именно он от Blutzersetzung – разложения, обнищания ее. Какая ирония! Не ирония вовсе, а моя первая, сгоряча, недальновидность.
Истек хорошей кровью для спасения нашей, дурной. Просто – перелил в нас свою кровь.
Остановка.
Знаю, что медицинская болезнь, от которой ты умер, лечится переливанием крови, то есть близкое лицо, хотящее спасти, отдает свою. Тогда болезнь – кончается. Твоя болезнь – началась с переливания крови – твоей – в всех нас. Больным был мир, близким лицом его – ты. Что когда спасет перелившего!
Поэзия ни при чем. “Только лишняя порча крови”, “что зря кровь портить”, – так говорит быт. Предел этого “зря” и “лишнего” – окончательная порча крови, то есть смерть. Твоя смерть.
Не прощая жизни оскорбительной приблизительности даты ее – 29-го декабря вместо 31-го, кануна, да еще твоего любимого тысяча девятьсот двадцать седьмого, благодарю ее, жизнь, за точность формы и наименования...
Райнер Мария Рильке, и это подтвердит каждый врач, умер от разложения крови.
– Перелив свою. —
* * *
И все-таки, Райнер, несмотря на великолепие твоей смерти, твоими справа– и слева-коечными соседями во мне есть и пребудут:
Mlle Jeanne Robert, учительница французского языка,
и Ваня Г<учко>в, кем-то обиженный русский мальчик,
и – отметая фамилии и даже первые буквы их – просто
Жанна – (вся та Франция)
и
Ваня – (вся Россия).
Ни имен, предельных, ни соседств, совершенных, я не выбирала.
* * *
Райнер Мария Рильке, покоящийся на скале Rarogne
над Роной – без соседей —
во мне, его русской любящей, покоится:
между Жанной и Ваней – Иоанной и Иоанном.
Bellevue, 27 февраля 1927
Мадемуазель Жанна Робер (фр.).
“Четыре сына Эймора” (фр.).
Кусок сала... кусок мяса (фр.).
Очень изящное, безукоризненно изящное, все самое изысканное, что ни на есть самое изысканное... 6 франков, 9 франков пятьдесят... 12 франков пятьдесят... 18 франков... (фр.).
А, есть еще одна, которую я забыла (фр.).
Ничего нет удобнее и изящнее. И совсем не дорого, мадам, сорок листов и сорок конвертов. Хорошо и выгодно (фр.).
Мадемуазель Жанне Робер в день русского Рождества – Ариадна (фр.).
Делают, не ведая того, ошибки такого сорта (фр.).
Жизненный инстинкт (нем.).
Все случилось – ничего не случилось (нем.).
Дорогая мадмуазель,
Мы напрасно ждем вас так долго. Каждый понедельник и каждую среду, четверг и субботу мы ждем вас, но вы все не приходите.
Мои уроки написаны и выучены, уроки Олега – тоже. Вы забыли наше приглашение на Рождественскую елку? Я думаю, что да, потому что вы не пришли к нам в поза-позапрошлый четверг, когда у нас был праздник. Я получила много книг: Поэмы Ронсара, сочинения Маро, Фаблио, роман о Лисе, роман о Розе и еще Песнь о Роланде. Вас ждут два подарка, от Олега и от меня.
Пишите нам, дорогая мадмуазель, когда вы сможете приехать к нам. Целуем вас.
Ариадна (фр.).
Пролить свет на это (нем.).
Я знаю, что она всегда ездит на маленьком медонском трамвайчике (фр.).
Но она умерла! – И вы не знали этого?? (фр.).
За два дня до Рождества... на плечах только маленькая шаль. “Но вы простудитесь, Жанна!” – и я натягивала рукава ей на руки... (фр.).
Что я сообщила вам об этом так грубо (фр.).
В ее маленьком хозяйстве (фр.).
Бедная Жанна!.. совсем не старая... Были друзья, называли друг друга Жанна, Сюзанна... (фр.)
Девушке такой умной, такой мужественной – ...это она за ней присматривает... Это было большим ударом в ее жизни. Она могла выйти замуж, быть счастливой... но... (фр.).
Прекрасные дни вместе! Это был праздник (фр.).
Скрипка и флейта – Профессор Оперб (фр.).
Русских интеллигентов (фр.).
Это не к спеху (фр.).
Один момент мне послышался марш. Может быть, это была поэзия войны? Послышалось, что идут войска, звучат трубы, скачут кони... Это потому, что я музыкант. Это было прекрасно, прекрасно! (фр.).
Ведь тебе до вопрошающих нет дела, мягким взором глядишь ты на обремененных (нем.).
Душа и танец (фр.).
Верю ли я в Савойю? Да, как в царство небесное, не меньше, но не иначе (нем.).
Титул благодарности (фр.)
И тело – всего лишь из галантности, чтобы не испугать невидимое (нем.)
Кто твой ближний? Кому ты нужнее всего? (нем.).