Собиралось, как правило, человек тридцать-сорок, беседовали они на очень серьезные, интересные темы. Люди на эти встречи приходили самые разные: президенты крупных компаний, директора небольших частных предприятий, молодые служащие, преподаватели лицеев, владельцы магазинов, выпускники университетов, мечтавшие попробовать свои силы в критике, аспиранты-математики из Токийского университета, поэтессы, домохозяйки, студенты обоего пола и пр. Всякий раз я узнавал от них много поучительного и всякий раз в самом конце отвечал на вопросы собравшихся и делился с ними своими впечатлениями. Со временем я подружился с членами общества и не только знал всех по имени, но хорошо представлял себе характер и сферу деятельности каждого, так что стал и сам получать удовольствие от этих встреч. И вот однажды на одно из собраний пришел тот самый пожилой джентльмен, который когда-то задал мне вопрос о Боге.
Тогда-то я и узнал, что его зовут С., что он был служащим высокого ранга, а теперь, уйдя на пенсию, живет обеспеченной и спокойной жизнью в Одаваре. У него нет никаких любимых занятий, к разного рода развлечениям он тоже равнодушен, зато теперь у него достаточно времени для чтения, а читать он любит с молодых лет. Это и еще возможность в любое время путешествовать по всей Японии, пользуясь полученным от государственной железнодорожной компании бессрочным билетом второго класса, делали его, так он сказал, совершенно счастливым. Как-то незаметно у него вошло в привычку перед очередной встречей Общества любителей литературы непременно заходить с каким-нибудь гостинцем ко мне и неторопливо беседовать со мной около получаса. Беседы наши, как правило, сводились в основном к тому, что он очень обстоятельно, будто отчитываясь, рассказывал мне о книгах, прочитанных за прошедший месяц, и делился впечатлениями от недавних поездок, но слушать его было интересно. Он неизменно приносил дыню из лавки Сэнбикия, слишком большую для нашей маленькой семьи из двух человек, при всей нашей любви к дыням, мы могли ее есть два, ну три дня подряд, не более, к тому же дыни очень дороги, если покупать их не в сезон, поэтому каждый раз, когда он приходил, у меня вертелась на языке просьба, чтобы он больше не утруждал себя гостинцами, но я так ни разу и не смог ее произнести, настолько он подавлял меня своей почтительностью.
Очевидно, всю Японию он уже объехал и теперь раза два в год ездил за границу. Как правило, он путешествовал с группой, объясняя это тем, что не знает языков. Изъездив всю Европу, он взялся за Китай. Когда он навещал меня, возвращаясь из очередной поездки, то всегда подробно рассказывал о том, что видел и слышал, стараясь, чтобы у меня возникло ощущение, будто я сам побывал за границей.
Групповой туризм — это, конечно, очень удобно, но мне казалось, что человеку на восьмом десятке уже не по силам дважды в год ездить за границу, и я неоднократно в весьма мягкой форме советовал ему ограничиться одной поездкой, но он только смеялся в ответ: «Возраст поджимает, потом буду жалеть, что упустил время, пока еще мог двигаться…» Он навестил меня осенью на следующий год после того, как я проводил в последний путь жену, я тогда пребывал в настолько расслабленном состоянии, что не мог дойти даже до Общества любителей литературы, хотя до него было всего пятнадцать минут ходьбы от моего дома, и дочь возила меня на машине, возможно, поэтому, когда он сообщил, что скоро отправляется в Малайзию, мне показалось, что его голос звучит не очень-то уверенно, и у меня невольно вырвалось:
— Послушайте, разве вы не понимаете, что вам это не по силам? К тому же эту страну вы прекрасно знаете, ведь именно туда вы ездили по службе во время Тихоокеанской войны и, неожиданно оказавшись в самом эпицентре военных действий, чудом уцелели. Даже если вы поедете один и будете совершенно свободны, все равно это опасно. Или вы совсем не ощущаете усталости, которая должна была накопиться за эти долгие годы? Передохните немного, в конце концов сядьте и опишите свой жизненный путь, чтобы дети и внуки могли потом прочесть, тоже хорошее времяпрепровождение, разве нет?
— Да, жена тоже волнуется, так что, думаю, это будет мое последнее путешествие, — ответил он. — Через три дня пройду медицинское обследование, тогда и посмотрим. Так что не беспокойтесь.
Когда он уходил, я, как обычно, проводил его до выхода, и, когда мы прощались, он вдруг сказал:
— Сэнсэй, можно, я пожму вам руку?
Раньше он никогда не говорил ничего подобного. Поэтому я удивился, но протянул ему правую руку. Его ладонь была холодна, да и сам он выглядел не лучшим образом. Я постоял на крыльце и, пока он не скрылся за воротами, провожал его взглядом.
Не прошло и двух недель, как я совершенно неожиданно получил от его жены телеграмму, извещающую о его смерти. Я просто не мог в это поверить. Дочь связалась с правлением Общества и удостоверилась, что он действительно скончался. Я отправился на похороны, где узнал, что через три дня после нашего с ним разговора он лег на обследование в больницу, там у него обнаружили рак, сразу же оперировали, но спасти его уже не удалось.
Я до сих пор не могу поверить в смерть С. Не потому ли, что так и не удосужился ответить на его вопрос? Быть может, именно надежда все-таки получить ответ и заставляла его заходить — а он делал это раз пятьдесят — ко мне по дороге на очередную встречу членов Общества любителей литературы? Распространено мнение, что старики ездят за границу не потому, что их интересует культура, живопись или архитектура, просто они хотят оказаться в непривычной обстановке, поглазеть, как живут люди в других странах, расслабиться. Наверно, это суждение справедливо и по отношению к нему, но однажды, вернувшись из Франции, он сказал мне одну очень странную вещь:
— В этот раз нас водили в собор Парижской Богоматери. В Европе везде полно великолепных старинных церквей, но до сих пор я видел их только из окна автобуса и считал, что они — символ доренессансного христианства, памятники древней архитектуры, и только. Однако на этот раз, — может быть, так было запланировано, не знаю, — нас высадили у собора Парижской Богоматери и провели внутрь. Это было потрясающе! Величие самого здания можно оценить и из окна автобуса, но когда мы вошли и я увидел множество коленопреклоненных людей, я был потрясен. Я всегда считал, что революция освободила французов от религии. Сэнсэй, а как современные французы относятся к Богу?
Я не принял его вопрос всерьез. Я думал тогда о том, что встреча членов Общества уже началась, и подспудный смысл этого вопроса ускользнул от моего внимания. А ведь застенчивый С. просто хотел таким образом все-таки вытянуть из меня мое мнение о Боге. К сожалению, я так ничего ему и не ответил. Для С. это был, скорее всего, вопрос жизни и смерти, а я отмахнулся от него, решив, что у нас еще будет возможность поговорить…
Да, ведь и позже, когда С. вернулся из путешествия по Северному Китаю, он, подробно рассказав мне о том, какое впечатление произвела на него экскурсия в Храм Неба в Пекине, сказал:
— Когда я поднялся на крышу Храма и увидел совершенно чистое, без единого облачка осеннее небо, я представил себе, как древние китайцы взирали отсюда на небесных богов, и вдруг преисполнился таким благоговением, что готов был упасть на колени, но вовремя вспомнил, что современный Китай — коммунистическая страна, религия там отрицается, да и сам Храм Неба стал просто историческим памятником. А как же древнее Небо, древние боги? Что они теперь для китайцев? — Договорив, он впился в меня глазами.
Несомненно, и тогда он старался всеми силами вытянуть из меня ответ на свой вопрос, а я был столь невнимателен, что не заметил этого.
Мне стыдно. Мне нет никаких оправданий. Он ведь говорил мне, что никогда в своей жизни не читал никакой художественной литературы, кроме моих сочинений, зато мои прочел все полностью и, после того как мы с ним познакомились, относился ко мне с такой искренней любовью. И чем я ему за все это отплатил?
Моя рука до сих пор помнит, как тверда и холодна была его ладонь в тот день, когда мы обменялись рукопожатием, я словно ощущаю на себе пристальный взгляд его печальных глаз, безмолвно и отчаянно взывающих: «Сэнсэй, расскажите же о своем Боге!» А я огорчил этого прекрасного, замечательного читателя, так и не ответив на его последний вопрос, и эту печаль он унес с собой в иной мир. Причем я ведь мог бы ответить ему совсем просто: «Мой бог — это Великая Природа».
Но исправить уже ничего было нельзя, и горечь, которую я испытывал при одной этой мысли, не давала мне писать дальше.
Спустя несколько дней, когда я все так же сидел, задумчиво глядя на пустой л ист бумаги, мне показалось, что откуда-то из-за спины до меня донесся голос С:
— Сэнсэй, пишите же, пишите скорей, не мучьте себя тем, что не ответили мне. Ваши читатели ждут. И я тоже смогу обрести вечный покой, прикоснувшись к тайнам вашего творчества, проникнув в его сокровенный смысл.
