Но в каком бы месте дороги вам ни угодно было их застать, достоверно то, что не сделали они и двадцати шагов, как Хозяин сказал Жаку, взяв перед тем, по своему обыкновению, понюшку табаку:
– Ну, Жак, рассказывай свои любовные похождения.
Вместо ответа Жак воскликнул:
– К черту любовные похождения! Ведь я, кажется, забыл…
Хозяин. Что ты забыл?
Жак не ответил, но принялся выворачивать свои карманы и тщетно ощупывать себя повсюду. Его дорожный кошелек остался под подушкой, и не успел он сознаться в этом Хозяину, как тот вскричал:
– К черту твои любовные похождения! Ведь часы-то мои висят над камином!
Жак не заставил просить себя; он тотчас же поворачивает и не спеша (ибо он никогда не спешил) возвращается в… – В огромный замок? – Вовсе нет. Из всех возможных обиталищ, которые я вам перед тем перечислил, выберите наиболее подходящее к данному случаю.
Тем временем Хозяин продолжал путь, и теперь, когда он расстался со своим слугой, я, право, не знаю, кому из двух мне отдать предпочтение. Если вы хотите последовать за Жаком, то берегитесь: поиски кошелька и часов могут так затянуться и усложниться, что он долго еще не нагонит Хозяина, единственного своего поверенного, и тогда – прощай любовные похождения Жака. Если, предоставив ему одному разыскивать кошелек и часы, вы вздумаете составить компанию Хозяину, то это будет учтиво, но для вас крайне утомительно: вы еще не знаете этой породы людей. В его голове идей мало; если же ему случается сказать что-нибудь толковое, то он обязан этим памяти или вдохновению. У него такие же глаза, как у нас с вами, но смотрит ли он – обычно бывает неясно. Он не спит, он также и не бодрствует: он отдается процессу существования; это его обычная функция. Автомат ехал вперед, иногда оборачиваясь, чтоб взглянуть, не возвращается ли Жак; он сходил с коня и шел пешком, снова садился в седло, скакал с четверть мили, сходил и, усевшись наземь, надевал повод на руку и подпирал голову кулаками. Устав от этой позы, он вставал и глядел вдаль, ища глазами Жака. Но о Жаке не было и помину. Тогда он начинал сердиться и, не замечая, говорит ли вслух или про себя, восклицал: «Где этот мерзавец! Кобель! Негодяй! Что он там возится? Неужели нужно столько времени, чтобы разыскать кошелек и часы? И вздрючу же я его! Как бог свят, вздрючу!» Затем он пытался нащупать часы в кармане, где их вовсе не было, и продолжал сокрушаться, ибо не знал, как ему быть без часов, без табакерки и без Жака: то были три главных занятия в его жизни, которая проходила в нюханий табаку, в смотрении на часы, в расспрашивании Жака, и все это в разных комбинациях. Лишившись часов, он принужден был ограничиться табакеркой, которую поминутно открывал и закрывал, как это случается и со мной, когда я скучаю. Количество табака, которое остается к вечеру в моей табакерке, прямо пропорционально удовольствию и обратно пропорционально скуке, испытанным мною в этот день. Прошу вас, читатель, освоиться с этой манерой выражаться, которую я перенял из математики, так как я считаю ее точной наукой и потому часто буду к ней прибегать.
Ну как? Вам, вероятно, уже надоел Хозяин; а так как слуга все еще к нам не идет, то не отправиться ли нам самим к нему? Бедный Жак! В ту минуту, когда мы о нем говорим, он скорбно восклицает: «Значит, свыше было предначертано, что в тот же день я буду задержан как разбойник на большой дороге, что будут грозить меня отправить в тюрьму, обвинят в обольщении служанки!»
Подъезжая шажком к замку… то есть не к замку, а к последнему месту ночлега, он поравнялся с одним из странствующих разносчиков, именуемых коробейниками, и тот крикнул:
– Господин кавалер! Подвязки, пояса, шнурки для часов, табакерки по последней моде, настоящие жабаки8, кольца, брелоки, печатки! Часы, сударь, часы, прекрасные золотые часы, чеканные, с двойной крышкой, совсем как новые…
Жак отвечал:
– Я именно ищу часы, но только не твои… – и по-прежнему, не торопясь, продолжал свой путь.
Не успел он отъехать, как ему почудилось, будто свыше предначертано, что этот человек должен предложить ему часы Хозяина. Он поворачивает назад и говорит коробейнику:
– Эй, приятель, покажи-ка мне свои золотые часы; сдается мне, что они в моем вкусе.
– Честное слово, – возразил коробейник, – тут не будет ничего удивительного: это прекрасные, первосортные часы, работы Жюльена Леруа9. Нет и минуты, как они у меня; достались мне задешево, и я не стану дорожиться. По-моему, лучше наживать по грошам, да зато часто. Плохие нынче пришли времена: мне теперь такой оказии в три месяца не представится. Вы смахиваете на честного человека, и лучше уж вам, нежели кому-либо другому, воспользоваться этим случаем…
Тем временем разносчик поставил свой короб на землю, раскрыл его и вынул часы, которые Жак тут же признал – без всякого удивления, ибо как он никогда не торопился, так он почти никогда и не удивлялся. Внимательно рассмотрев часы, он сказал про себя: «Да, они самые…» – а затем обратился к коробейнику:
– Вы правы: прекрасные, первосортные часы и, насколько мне известно, отлично ходят… – Он сунул часы в кармашек и добавил: – Большое спасибо, приятель!
– Как большое спасибо?
– Да-с, это часы моего хозяина.
– Я не знаю вашего хозяина. Это мои часы; я их честно купил и честно за них заплатил…
Схватив Жака за шиворот, он принялся вырывать у него часы. Жак подходит к своей лошади, достает пистолет и приставляет его к груди нападающего.
– Прочь, или ты покойник! – говорит он ему.
Испуганный коробейник выпускает врага. Жак снова садится на лошадь и неторопливо направляется к городу, думая про себя: «Часы найдены, поищем теперь наш кошелек».
Разносчик поспешно закрывает короб, вскидывает его на плечи и кричит, преследуя Жака:
– Вор! Вор! Убийца! Помогите! Сюда! Ко мне!..
Пора была страдная, и поля были усеяны хлебопашцами. Все побросали серпы, столпились вокруг этого человека и спрашивали, где же вор, где же убийца.
– Вот он! Вот он!
– Как! Вон тот, что не торопясь едет к городским воротам?
– Он самый.
– Бросьте, вы с ума сошли; разве воры так ездят?
– Вор, вор, говорю я вам; он силой отнял у меня золотые часы…
Хлебопашцы не знали, как им согласовать крики торговца со спокойным аллюром Жака.
– Ах, дорогие мои, – восклицал тем временем коробейник, – я разорен, если вы мне не поможете; они стоят тридцать луидоров и ни одного лиара меньше. Помогите, он увозит мои часы, и если удерет, то часы пропали…
За дальностью расстояния Жаку не слышны были эти крики, но зато он мог легко разглядеть скопление народа; тем не менее это не побудило его прибавить шагу. Наконец, посулив крестьянам награду, коробейник уговорил их пуститься вдогонку за Жаком. И вот толпа мужчин, женщин и детей рванулась вперед с криками: «Вор! Вор! Убийца!» – а следом за ними и коробейник (насколько позволяла ему ноша) с теми же криками: «Вор! Вор! Убийца!»
Они входят в город, ибо Жак и его Хозяин ночевали накануне в городе; я только что об этом вспомнил. Жители покидают дома, присоединяются к крестьянам и коробейнику и бегут, крича: «Вор! Вор! Убийца!..» Все они одновременно настигают Жака. Коробейник бросается на него. Жак ударом сапога сваливает его наземь, а тот тем не менее орет:
– Мошенник! Жулик! Мерзавец! Отдай часы! Ты мне их отдашь, но тебя все равно повесят…
Жак, сохраняя хладнокровие, обращается к ежеминутно растущей толпе и говорит:
– Здесь есть полицейский чиновник; пусть меня отведут к нему: там я докажу, что мошенник не я, а, быть может, этот человек. Правда, я отнял у него часы, но это часы моего Хозяина. Меня знают в этом городе: позавчера вечером мы с Хозяином приезжали сюда и гостили у окружного судьи, его старого друга.
Если я не сказал вам, что Жак и его Хозяин проезжали через Консиз и останавливались у тамошнего окружного судьи, то лишь потому, что это не пришло мне в голову раньше.
– Пусть отведут меня к господину окружному судье, – сказал Жак и тут же спешился.
Он находился в центре шествия: он, лошадь и коробейник. Они идут и приходят к воротам окружного судьи. Жак, лошадь и коробейник входят внутрь, причем Жак и коробейник держат друг друга за петли камзолов. Толпа остается снаружи.
Что же тем временем делал Хозяин Жака? Он дремал на краю проезжей дороги, надев повод на руку, а лошадь паслась вокруг спящего, насколько позволяла длина привязи.
Не успел окружной судья увидать Жака, как он воскликнул:
– Ах, это ты, мой бедный Жак! Что привело тебя сюда одного?
– Часы моего Хозяина, забытые им на камине и обнаруженные мною в котомке этого человека, а заодно и наш кошелек, который я оставил под подушкой: он найдется, если вы прикажете.
– И если это предначертано свыше… – добавил судья.
Тут же он приказал позвать своих слуг, и тут же коробейник, указав на рослого малого с подозрительной физиономией, недавно поступившего на службу к судье, воскликнул:
