– Бывало, утром на работу идти, а от тебя, как от циклонна, – на версту разит. Зайдешь, бывало, в парикмахернскую – не бриться, ничего – откроешь рот, он побрызгает, тогда уж идешь. Хочешь на счетах три положить – кладешь пять.
– Гляди-ка!
– Да. В голове – дымовая завеса, – обстоятельно раснсказывал дядя Володя, полагая, что это и занимательно, и поучительно. – А у меня еще стол напротив окна стоял, в одиннадцать часов солнце начинает в лицо бить – пот грандом!.. И мысли же комичные возникают: в ведомости, допуснтим, написано: "Такому-то на руки семьдесят пять рублей". А ты думаешь: "Это ж сколько поллитр выйдет?!" Хе-хе… И ведь начинаешь делить, вот что самое любопытное. Делить начинаешь невольно!
– До чего можно дойти! – сочувственно заметила мать. – Ай-яй!
– Гораздо дальше идут. У меня приятель был – тот все по ночам шанец искал…
– Что это?
– Шанс. Он его называл – шанец. Один раз искал-искал, и показалось же ему, что кто-то позвал с улицы, шагнул с балкона – и все, не вернулся.
– Разбился?
– Ну, с девятого этажа… Он же не голубь мира. Когда летел, успел, правда, крикнуть: "Эй, вы что?!"
– Сердешный, – вздохнула мать.
Дядя Володя посмотрел на Витьку.
– Отдохни, Виктор. Давай в шахматы сыграем. Заполнним вакум, как у нас главный говорит. Тоже бросил пить и не знает, куда деваться. Не знаю, говорит, чем вакум заполнить. Давай – заполним.
Витька посмотрел на мать.
Мать улыбнулась.
– Ну отдохни, сынок.
Витька с великим удовольствием вылез из-под баяна… Мать опять взгромоздила баян на шкаф, накрыла салфеткой.
Дядя Володя расставлял на доске фигуры.
– В шахматы тоже учись, Виктор. Попадешь в какую-нинбудь компанию: кто за бутылку, кто разные фигли-мигли с женским полом, а ты – раз – за шахматы: "Желаете?" К тебе сразу другое отношение. У тебя по литературе как?
– Трояк.
– Плохо. Литературу надо назубок знать. Вот я хожу пешкой и говорю: "Е-два, Е-четыре, как сказал гроссмейснтер". А ты не знаешь, где это написано. А надо бы знать. Двингай.
Витька походил пешкой.
– А зачем говорить-то: "Е-два, Е-четыре…"? – спросила мать, наблюдая за игрой.
– А – шутят, – пояснил дядя Володя. – Шутят так. А люди уже понимают: "Этого голой рукой не возьмешь". У нас в типографии все шутят. Ходи, Виктор.
Витька походил фигурой.
– А вот пили-то, – поинтересовалась мать, – жена-то как же?
– Жена-то? – Дядя Володя задумался над доской: Витьнка сделал неожиданно каверзный ход. – Реагировала-то?
– Да, реагировала-то?
– Отрицательно. Из-за этого и разошлись, можно сканзать. Не только из-за этого, но большинство из-за этого. Вот так, Витька! – Дядя Володя вышел из трудного положения и был доволен. – Из-за этого и горшок об горшок у нас полунчился.
– Как это? – не понял Витька.
– Горшок об горшок-то? – Дядя Володя снисходительно посмеялся. – Горшок об горшок – и кто дальше.
Мать тоже засмеялась.
– Еще рюмаху, Владимир Николаич?
– Нет, – твердо сказал дядя Володя. – Зачем? Мне и так хорошо. Выпил для настроения, и будет. Раньше не отказалнся бы. Я ведь злоупотреблял…
– Вы говорили уже. Не думаете сходиться-то? – вдруг спросила мать.
– С кем, с ней? Нет, – твердо сказал дядя Володя. – Денло принципа: она мне параллельно с выпивкой таких… венщей наговорила… Я, по ее мнению, оказываюсь – "тоскливый дятел".
Мать и Витька засмеялись. Но мать тотчас спохватилась.
– Что же это она так? – сказала она якобы с осуждением той, которая так образно выразилась.
– Сильно умная! – в сердцах сказал дядя Володя. – Пускай теперь…
Пока дядя Володя волновался, Витька опять сделал удачнный ход.
– Ну, Виктор!.. – изумился дядя Володя.
Мать незаметно дернула Витьку за штанину – уступи, мол. Витька протестующе дрыгнул ногой – он вошел в азарт.
– Так, Витенька… – Дядя Володя думал, сморщившись. – Ты так? А мы – вот так!
Теперь Витька задумался.
– Детей-то проведуете? – расспрашивала мать.
– Проведую. – Дядя Володя закурил. – Дети есть дети. Я детей люблю.
– Жалеет сейчас небось?
– Жена-то? Тайно, конечно, жалеет. У меня сейчас без вычетов на руки выходит сто двадцать. И все целенькие. Площадь – тридцать восемь метров, обстановка… Сервант недавно купил за девяносто шесть рублей – любо глядеть. Домой придешь – сердце радуется. Включишь телевизор, постановку какую-нибудь посмотришь. Хочу еще софу кунпить.
– Ходите, – сказал Витька.
Дядя Володя долго смотрел на фигуры, нахмурился, понтрогал в задумчивости свой большой, слегка подкрашенный нос.
– Так, Витька… Ты так? А мы – так! Шахович. Софы есть чешские… Раздвижные – превосходные. Отпускные понлучу, обязательно возьму. И шкуру медвежью закажу…
– Сколько же шкура станет?
– Шкура? Рублей двадцать пять. У меня племянник часнто в командировку в Сибирь ездит, закажу ему, он привезет.
– А волчья хуже? – спросил Витька.
– Волчья вообще не идет для этого дела. Из волчьих дохи шьют. Мат, Витя.
Дождик перестал, за окном прояснилось. Воздух стал чистый и синий. Только далеко на горизонте громоздились темные тучи. Кое-где в домах зажглись огни.
Все трое некоторое время смотрели в окно, слушали глунхие звуки улицы. Просторно и грустно было за окном.
– Скоро зима, – вздохнула мать.
– Это уж – как положено. У вас батареи не за… Хотя у вас же печное! Нет, у меня паровое. С пятнадцатого затопят. Ну, пошел. Пойду включу телевизор, постановку какую-нибудь посмотрю.
Дядя Володя надел у порога плащ, шляпу, взял портфель…
– Ну, до свиданья.
– До свиданья.
– Виктор, а кубинский марш не умеешь?
– Нет, – сказал Витька.
– Научись, сильная вещь. На вечера будут приглашать. Ну, до свиданья.
– До свиданья.
Дядя Володя вышел.
Через две минуты он шея под окнами по тротуару, остонрожно обшагивая отставшие доски, – серьезный, сутуловантый, положительный.
Мать и Витька проводили его взглядами… И долго молнчали.
– Так это что же, – не скрывая изумления, заговорила мать, – он так и будет ходить теперь? Чего же ходить-то?
– Тоже ж… один кукует, – сказал Витька. – Вот и ходит. Гнать его в три шеи!
– А?
– Так и будет ходить. А чего ему?
Мать все никак не могла понять:
– Нет, так чего же тогда ходить? Нечего и ходить тогда.
Витька о чем-то вдруг задумался.
Дня через два они с Юркой решали одну хитроумную зандачу. Волновались, спорили.
Тут же, в избе, у порожка, старик Наум налаживал улей.
– Если тут вот подпилить, он здесь наступит – она тольнко вон где сработает. Она же не достанет его. – Так рассужндал умный Юрка.
– Пошто не достанет?
– А рычаг-то вот где! Вот – нога наступила, а вот – рынчаг, а вот аж где голова.
– Ну, а как?
– Надо рычаг ближе… И под тротуаром маленько поднрыть…
– Кого эт там пилить-то собираетесь? – спросил старик.
– Кто собирается? – поспешно сказал Витька. – Никто не собирается.
– Пакостить чего-нибудь надумали?
– Одно на уме! – воскликнул Витька.
– Это у вас одно на уме: где бы напакостить.
– Дед, – вступил Юрка, – надо сперва доказать, потом уж говорить. Чего же зря-то говорить?
– Да ну его, – прошептал Витька. – Я понял: надо доску короче выбрать. Эти, другие, все маленько с виду подпорнтить, а эту нарочно сверху подновить – чтоб он на нее и нанступил. Понял? Он наступит… Понял?
– А вдруг другой кто-нибудь пойдет и наступит?
Витька об этом не подумал.
– А знаешь как? Как ему выходить, я выскочу и незаметнно чурбак вытащу. А до этого чурбачок будет подпирать, чтоб никто не провалился. У нас там ходят-то – в день три человека. Я это все там сделаю.
И опять было воскресенье. Опять приходил дядя Володя. Приносил бутылку шампанского… Опять играли с Витькой в шахматы, опять говорили с матерью о сервантах, коврах и… алкоголиках. Долго, нудно…
А теперь дядя Володя стоял у порога и обстоятельно, нудно прощался.
– Ну, до свиданья.
– До свиданья, до свиданья, – говорила мать.
– Виктор, сейчас в моду входит летка-енка. Не умеешь?
– Не умею.
– Красивый танец.
– Все равно не умею.
– А вы, Агриппина Игнатьевна?.. Не умеете?
– Не умею.
– Вообще-то… это… я бы на вашем месте научился. Понпробуйте.
– Кто, я, что ли? – удивилась мать.
– Да.
– Танцевать?.. Или на баяне?
– Нет, танцевать. Есть одно обстоятельство… Ну, ладно, потом. До свиданья.
– До свиданья.
– У меня тут родственники… У нас один диссертацию занщищает… Ну, ладно, потом. До свиданья.
– До свиданья.
Дядя Володя вышел.
Мать не знала, сердиться ей или смеяться.
– Так и не отелился. Мычал, мычал – и никак. Вот же смешной человек!
– Сейчас он у нас… захохочет, – тихонько сказал Витьнка, глядя в окно.
В окне показался дядя Володя – серьезный, даже ненсколько важный…
Вдруг дядя Володя делает руками – так, и его по шляпе хлопает доска…
