мама. – Во всяком случае постараемся, хоть это и не выход, конечно же.
Ондатр долго их ждал, но они все не приходили. День шел за днем, неделя за неделей. Жара сменилась прохладой и дождями. Но спустя несколько дней ветер, примчавшийся из ниоткуда, с силой разогнал свинцовые тучи, и солнце, словно этого только и ожидающее, вновь засветило, согревая землю после дождей. На второй день жары пришли мама и девочка. Они взяли с собой несколько пакетов, на руки надели резиновые перчатки и вооружились длинными палками. Всего за пару часов мама с девочкой собрали весь мусор, валявшийся на берегу, кроме автомобильного сиденья – мама не смогла бы его унести с собой. Ондатр был рад. Впервые за последнее время он засыпал с улыбкой. “Не так-то уж и плохи эти люди”, – сказал он сам себе перед тем, как уснуть.
А утром около озера остановилась старая “Нива”. Из нее вышли двое мужчин с удочками и ведром.
– Слышь, Петрович, – сказал один другому. – Ты червей-то взял?
– А то как же! – кивнул Петрович. – Вот они, родные. – и, поковырявшись в сумке, достал консервную банку с червями.
– Ладно. У меня еще и батон есть.
Собеседник Петровича достал батон, снял с него упаковку, отломил ломоть и тут же отправил его в свой щербатый рот.
– Оставь рыбам! – засмеялся Петрович.
– Оставлю. – сказал мужчина.
Целлофановую обертку от батона он смял и, не глядя, выкинул себе под ноги.
◊◊◊◊◊
Перед Домом был разбит палисадник. Какие только цветы не украшали эту часть Дома – простушки-петуньи, декоративные лилии, горделивые розы, пышные пионы и горделивые георгины. Хозяйка не мало сил приложила, чтобы облагородить этот участок, и очень гордилась им. Хозяин, ее муж, еще лет десять назад раздобыл специально для нее большие камни, которыми обычно украшаются лужайки с цветами в городских парках. Хозяйка аккуратно разложила их небольшой горочкой под яблоней, и в порядке, который был понятен только ей, посадила между камнями разные цветы. Она любила выйти и посидеть на крылечке, любуясь своими цветами и вспоминая город. Никогда она не думала, что будет жить в деревне. За время учебы в городе в студенчестве она привыкла к комфорту, но получилось так, что вышла замуж за человека, очень любившего деревню и не любившего город. “С ним хоть в деревне”, – с улыбкой думала она и смиренно принимала новое место жительства. Но он построил для нее комфортный дом с водопроводом, двумя этажами, ванной и туалетом. И она с благодарностью обустраивала территорию, украшая Дом цветами.
В её палисадник, такой разнообразный и дурманяще ароматный, неустанно прилетали с пасеки трудяги-пчёлы за нектаром, бабочки, стрекозы, шмели, осы и другие насекомые. Внуки любили, притаившись на крыльце, от которого начинался палисадник, наблюдать в окно за жизнью насекомых.
Уже прошло два долгих летних дня, как она попала в ловушку. Два дня, как она билась об это толстое стекло, не щадя своего хрупкого тельца, в надежде пробить его. Два дня, как она изнывала от тоски по свободе. Но как выбираться отсюда она не знала, ей оставалось лишь вытирать всё время набегавшие на глаза слезы и с завистью наблюдать за миром, что остался за окном. А там жизнь налаживалась.
Ещё в первый день её плена дождь, зарядивший на целую неделю, внезапно прекратился. Возникший из ниоткуда ветер, казалось, достал невидимые ножницы и начал прорезать тучи так, что небо сплошь покрылось прорехами. Тучи постепенно сдулись, как гелиевые шары, если их продырявить. И вот уже первый робкий солнечный луч не заставил себя долго ждать. Неуверенный сначала, он скользнул по мокрой лужайке перед Домом. Цветы, отчаявшиеся ждать солнце, сразу же встрепенулись и протянули свои листочки к нему. Луч словно этого только и ждал.
– Эээй! – прокричал он остальным своим братьям, обернувшись к прорехе, откуда только недавно боязливо выполз.
И тут же сотни маленьких лучиков градом посыпались на землю. Трава, уставшая от дождя, изо всех сил потянулась к ним, и цветы развернули свои нежные ладошки к небу, нежась под солнышком. Их набухшие и простоявшие так вечность бутоны тут же стали распускаться. Ей даже казалось, что она чувствует их необыкновенный аромат, сладкий, терпкий, тягучий. Она вспомнила, каков нектар на вкус. Рот наполнился слюной, и в животе сразу же неприятно заурчало. Резко появилось страстное желание зачерпнуть полную горсть нектара и есть его, есть, чтобы измазаться в нем с головы до ног. Вероятно, он и вправду был хорош – едва распустился первый цветок, как к нему протянулась вереница из рабочих пчел, а уж они-то знали толк в нектаре… С завистью наблюдая за ними, она смахивала редкие слёзы. От голода силы покидали её, и ей приходилось лежать неподвижно какое-то время, чтобы набраться сил.
Она закрывала глаза и вспоминала свою жизнь на воле. Как многого не сделано! Какое бесцельное существование она влачила! Целыми днями резвилась. С одного цветка на другой, с одного – на другой. Никаких забот. Никаких целей. Соседка, старушка Божья коровка, не уставала порицать её.
– Пошла бы, – частенько говорила она, – хоть вступила в эко-клуб “Опыляем вместе”! Они хоть чем-то полезным занимаются, а ты только и делаешь, что порхаешь то там, то сям.
– Я тоже опыляю! – огрызалась она в ответ.
– Надо больше, – отвечала соседка. – Посмотри, куда катится этот мир. Чем больше растений, тем больше возможностей его очистить.
– Пфф, – фыркала она и улетала к своим подружкам.
Какое дело было ей до мира? Её приглашали волонтеры заботиться о куколках, но она не понимала, ну что заботиться о них? Ничего с ними не случится, вот же, смогла же она превратиться из гусеницы в бабочку!
Её приглашали позировать художникам, она вздыхала, закатывала глаза и фыркала: “Ещё чего!”.
Возможно, вступи она в какой клуб, уже бы заметили, что её нет и стали бы искать и даже, возможно, нашли бы. Но она была только в одном клубе – клубе беззаботных бабочек, живших одним днем.
Снова хотелось плакать, но слез больше не было. Она лежала с закрытыми глазами – смотреть в окно ей не хотелось. Там лежал её мир. Мир, кем-то отобранный у нее словно специально, и он прекрасно жил без неё. Сначала она, конечно, долго смотрела перед собой, высматривая разные способы выбраться наружу. Каждый миллиметр этого треклятого окна. Но ни трещинки, ни отверстия. Ни-че-го. Поэтому назло миру она решила лежать с закрытыми глазами. Раз миру плевать на неё, то и она не
