– А обмана не будет?
– Я поставлю чашу у твоих ног, вот так. Теперь я не смогу прикоснуться к ней без твоего ведома.
– Это ты хорошо придумала. О Вакх, будь ко мне милостив! Ты знаешь, что я всегда любил тебя больше остальных богов, и я посвящу тебе ту серебряную чашу, которую стащил в прошлом году у толстого домоправителя, если ты уговоришь водяного демона быть ко мне благосклонным. А ты, о дух, слушай… Смогу ли я выкупиться на свободу в будущем году? Ты знаешь это, потому что живешь в воздухе, и птицы, конечно, разболтали тебе все тайны этого дома; знаешь, что последние три года я тащил все, что честно (я хочу сказать – безопасно) мог утащить, и все же мне не хватает двух тысяч сестерциев. Смогу ли я, о добрый дух, собрать недостающие деньги в этом году? Говори. Кажется, вода булькает? Нет, все тихо, как в могиле. Ну, если не в этом году, так в будущем? Ага, я что-то слышу; демон скребется в дверь, он сейчас будет здесь. Значит, в будущем году, мой друг? Ведь это довольно большой срок. Что? Опять молчишь? Ну, через два с половиной года… через три… через четыре? Чтоб тебе провалиться, друг демон! Ты не женщина, это ясно, а то ты не молчал бы так долго. Через пять… шесть… через шестьдесят лет? Да возьмет тебя Плутон! Не буду больше спрашивать.
И Сосий со злостью пнул чашу ногой. Потом, долго шаря руками и еще дольше ругаясь, развязал платок, которым была окутана его голова, и увидел, что он в темноте.
– Что такое? Эй, Нидия!.. Светильник исчез. Ах, обманщица, она тоже исчезла. Но погоди, я тебя поймаю, и ты мне за все заплатишь!
Раб ощупью нашел дверь, но она была заперта снаружи. Он стал пленником вместо Нидии. Что было делать? Он не смел стучать и звать на помощь, боясь, что Арбак узнает, как его одурачили, а Нидия тем временем, наверно, уже добралась до ворот и улизнула.
«Но она, я думаю, пойдет домой или по крайней мере будет где-нибудь в городе, – размышлял Сосий. – Завтра на заре, когда рабы появятся в перистиле, меня услышат. Тогда я побегу ее искать. Найду и приведу обратно, пока Арбак ничего не узнал. Да, это самое лучшее. Ах, маленькая обманщица, у меня руки чешутся поколотить тебя, да еще ничего не оставила, кроме чаши с водой! Хоть бы с вином, тогда у меня было бы какое-то утешение».
Пока Сосий, пойманный в ловушку, сетовал на свою судьбу и обдумывал, как поймать Нидию, она с той удивительной точностью и быстротой движения, которая, как мы знаем, была ей свойственна, тихо прошла перистиль, отыскала коридор, который вел в сад и с бьющимся сердцем хотела уже направиться к воротам, как вдруг услышала приближающиеся шаги и страшный голос Арбака. Она замерла в ужасе, не зная, что делать; потом вдруг вспомнила, что есть другой коридор, – он вел через огромный подвал к двери, которая тоже выходила в сад. Может быть, на ее счастье, эта дверь открыта? С этой мыслью она поспешно повернула назад, спустилась по узкой лесенке и вскоре была у входа в коридор. Увы, он оказался крепко запертым. Едва Нидия успела убедиться в этом, как позади нее раздался голос Калена, потом Арбак что-то тихо ему ответил. Она не могла оставаться на месте, возможно, они шли к этой самой двери. Она бросилась наугад и очутилась в незнакомом месте. Воздух здесь был сырой и холодный. Это ее ободрило. Она поняла, что попала в подвал или в какой-нибудь темный закоулок, куда вряд ли пойдет надменный хозяин, как вдруг ее острый слух снова уловил шаги и голоса. Она спешила все вперед, вытянув руки, которые теперь то и дело наталкивались на толстые и массивные колонны. Чутьем, еще более обострившимся от страха, она находила дорогу и спешила дальше, а воздух с каждым шагом становился все более сырым; и все же, когда Нидия время от времени останавливалась перевести дух, она снова слышала приближающиеся шаги и неясные голоса. Наконец путь ей преградила стена. Куда было спрятаться? Нидия надеялась найти какую-нибудь лазейку или нишу. Но нет! Она остановилась, в отчаянии ломая руки. Потом, слыша, что голоса приближаются, побежала вдоль стены и вдруг, ударившись об острый брус, торчавший из стены, упала. Хотя она больно ударилась, но не потеряла самообладания, не вскрикнула; она даже обрадовалась, потому что брус мог послужить ей укрытием. Она легла между брусом и стеной, так что по крайней мере с одной стороны ее не было видно, вся сжалась и затаив дыхание ожидала своей судьбы.
Тем временем Арбак и жрец направлялись в тайную сокровищницу, которой египтянин так хвастался. Они были теперь в большом подземном атрии, или зале; низкий потолок поддерживали короткие, толстые колонны, которые по своей форме были далеки от греческого изящества того периода. Единственный светильник, который нес Арбак, тускло освещал голые и неровные стены, сложенные из огромных камней грубо и неуклюже, без цемента. Обеспокоенные гады угрюмо смотрели на незваных гостей, а потом уползали в тень, под стены.
Калена пробрала дрожь, когда он огляделся и вдохнул сырой, нездоровый воздух.
Арбак заметил это и усмехнулся:
– Эти сырые подземелья дают роскошь верхним покоям. Они как труженики – мы презираем их за грубость, а они питают ту гордыню, которая ими пренебрегает.
– А куда ведет та темная галерея слева? – спросил Кален. – Здесь, во мраке, кажется, что у нее нет конца, как будто она уходит прямо в Аид.
– Напротив, она ведет наверх, к свету, – ответил Арбак небрежно. – А мы повернем направо, к нашей цели.
Зал, как это часто бывало в Помпеях, разделялся на два крыла, или коридора, хотя и не очень длинных, но казавшихся бесконечными из-за темноты, разогнать которую был бессилен светильник. «Друзья» свернули в правый коридор.
– Веселый Главк завтра переселится в жилище, не менее сырое, но гораздо менее просторное, – сказал Кален, когда они проходили то место, где, укрывшись в тени широкого бруса, лежала Нидия.
– Да, но зато перед этим у него будет вдосталь сухого места на арене. И подумать только, – сказал Арбак медленно и очень спокойно, – что одно твое слово могло бы его спасти и предать Арбака его участи.
– Но это слово никогда не будет сказано, – отозвался Кален.
– Верно, мой милый Кален! Никогда! – сказал Арбак, дружески обнимая жреца за плечи. – А теперь стой – мы пришли.
Дрожащий свет осветил маленькую дверцу, глубоко вделанную в стену и обитую поверх грубых и потемневших досок металлическими листами и скобами. Арбак вынул из-за пояса небольшое кольцо, на котором висело три или четыре коротких, но массивных ключа. О, как забилось жадное сердце Калена, когда он услышал скрежет ржавых замков, словно возмущавшихся тем, что кто-то входит в сокровищницу, которую они охраняли!
– Сюда, друг мой, – сказал Арбак. – Я подниму светильник повыше, чтобы ты мог осмотреть груды золота.
Нетерпеливый Кален не заставил себя просить дважды: он поспешно шагнул вперед.
Но едва он ступил за порог, как сильная рука Арбака втолкнула его внутрь.
– Слово никогда не будет сказано! – воскликнул египтянин с громким торжествующим смехом и захлопнул дверь.
Кален покатился вниз по ступеням, но тут же, не чувствуя боли, вскочил и бросился к двери. Он отчаянно колотил по ней кулаком и вопил истошным голосом, больше похожим на звериный вой, чем на человеческий крик:
– Выпусти, выпусти меня! Не надо мне золота!
Его голос был едва слышен из-за толстой двери, и Арбак снова засмеялся. Потом он со злобой стукнул в дверь ногой и воскликнул, давая наконец себе волю:
– Все золото Далмации не купит тебе и корки хлеба! Подыхай с голоду, негодяй! На твои предсмертные стоны не откликнется даже эхо. Ты будешь грызть сам себя, и ни одна живая душа не узнает про жалкую смерть того, кто угрожал Арбаку и мог его погубить. Прощай!
– Смилуйся, пощади! Бездушный злодей, неужели ты…
Но Арбак уже не слышал, он быстро шел назад через темное подземелье. По пути ему попалась толстая, раздувшаяся жаба; огонь осветил ее бесформенное туловище и красные глаза. Арбак обошел жабу стороной, чтобы не наступить на нее.
– Ты отвратительна, но повредить мне не можешь, – пробормотал он, – поэтому я не трону тебя.
Вопли Калена все еще слабо доносились до слуха египтянина. Он остановился и прислушался.
«Вот беда, – подумал он. – Я не смогу отплыть отсюда, пока эти крики не смолкнут навеки. Мои сокровища не там, а в противоположном крыле. Но когда рабы станут их выносить, они могут услышать крики. Впрочем, чего мне бояться? Через три дня, если он будет еще жив, клянусь бородой моего отца, голос его ослабеет. Он будет нем как могила. Однако, клянусь Исидой, здесь холодно! Выпью-ка я добрую чашу пряного фалернского».
И египтянин, не знавший угрызений совести, плотнее запахнув одежды, поднялся наверх.
Глава XII. Нидия разговаривает с Каленом
То, что услышала Нидия, вселило в нее ужас и вместе с тем надежду. Завтра Главк будет приговорен. Но есть человек, который может спасти его, предав казни Арбака, и человек этот – в нескольких шагах от нее! Она слышала его крики и вопли, его проклятия и молитвы, хотя они едва доносились из-за двери. Он был в темнице, но она знала тайну. Только бы убежать и найти претора – его еще успеют освободить, и афинянин будет спасен. Она чуть не задохнулась от волнения; рассудок ее мутился, она теряла сознание, но потом она овладела собой и, внимательно прислушавшись, убедилась, что Арбак ушел. Тогда, идя на крики, она добралась до той самой двери, которая захлопнулась за Каленом. Здесь ей яснее слышны были его отчаянные вопли. Трижды пыталась она заговорить с ним, и трижды голос ее не мог проникнуть сквозь толстую дверь. Наконец, нащупав замок, она наклонилась к скважине, и узник отчетливо услышал, как кто-то окликнул его по имени.
