Прочтя это, Кристин радостно посмотрела на мужа:
— Ну, не говорила ли я тебе, что место для тебя всегда найдется. — Она улыбнулась. — И такое прекрасное!
Эндрью быстро, нервно швырял камушки в стоявшую на берегу плетенку для ловли омаров.
— Клиническая работа, — размышлял он вслух. — Что ж, это естественно: они знают, что я клиницист.
Улыбка Кристин стала шире.
— Но ты, конечно, не забыл нашего уговора: минимум полтора месяца мы остаемся здесь, бездельничаем и не двигаемся с места. Ты ведь не согласишься ради этого прервать наш отдых?
— Нет, нет. — Он посмотрел на часы. — Мы свои отдых доведем до конца, но во всяком случае, — он вскочил и весело поднял на ноги Кристин, — это нам не мешает сбегать сейчас на телеграф. И интересно... интересно, найдется ли там расписание поездов.
Комитет по изучению патологии труда в угольных и металлорудных копях, обычно называемый сокращенно К.П.Т., помещался в большом, внушительном на вид здании из серого камня на набережной, недалеко от Вестминстерских садов, откуда было удобное сообщение с министерством торговли и департаментом горной промышленности, которые то забывали о существовании комитета, то начинали яростно спорить, в чьем ведении надлежит состоять комитету.
Четырнадцатого августа, в светлое, солнечное утро, Эндрью, пышущий здоровьем, полный огромного воодушевления, взлетел по лестнице этого дома с выражением человека, который собирается завоевать Лондон.
— Я новый врач комитета, — представился он курьеру в форме.
— Да, да, знаю, — сказал курьер отеческим тоном. — Отсюда Эндрью заключил, что его, очевидно, уже ожидали. — Вам надо будет пройти к нашему мистеру Джиллу. Джонс! Проводи нашего нового доктора наверх в кабинет мистера Джилла.
Лифт медленно поднимался вверх, мимо коридоров, облицованных зеленым кафелем, многочисленных площадок, на которых мелькала все та же форма служащих министерства. Затем Эндрью ввели в просторную, залитую солнцем комнату, и не успел он опомниться, как ему уже жал руку мистер Джилл, который встал из-за письменного стола и отложил в сторону «Таймс», чтобы поздороваться с ним.
— Я немного опоздал, — с живостью сказал Эндрью. — Прошу прощения. Мы только вчера приехали из Франции. Но я хоть сейчас готов приступить к работе.
— Прекрасно! — Джилл представлял собой веселого маленького человечка в золотых очках, воротничке почти пасторского фасона, в темносинем костюме, темном галстуке, схваченном гладким золотым кольцом. Он смотрел на Эндрью с чопорным одобрением. — Присядьте, прошу вас. Не угодно ли чашку чая или стакан горячего молока? Я обычно пью что-нибудь около одиннадцати. А сейчас... да, да, уже почти время.
— Тогда... — начал Эндрью нерешительно и вдруг, повеселев, докончил: — может быть, вы мне расскажете все относительно моей будущей работы, пока мы...
Через пять минут человек в форме внес чашку чая и стакан горячего молока.
— Я думаю, сегодня оно вам придется по вкусу, мистер Джилл. Оно кипело, мистер Джилл.
— Благодарю вас, Стивенс.
И когда Стивенс вышел, Джилл с улыбкой обратился к Эндрью:
— Вы увидите, какой это полезный человек. Он восхитительно готовит горячие гренки с маслом. Нам здесь, в комитете, редко достаются действительно первоклассные служители. У нас ведь штат весь откомандирован из разных ведомств: из министерства внутренних дел, департамента горной промышленности, министерства торговли. Я лично, — Джилл кашлянул с скромным достоинством, — из адмиралтейства.
Пока Эндрью пил горячее молоко и нетерпеливо ожидал разъяснений насчет будущих своих обязанностей, Джилл вел приятную беседу о погоде, Бретани, о новых пенсиях гражданским чинам и пользе пастеризации. Затем встал и повел Эндрью в предназначенный для него кабинет.
Это была такая же просторная, уютная, солнечная комната, устланная теплым ковром, с чудесным видом на Темзу. Большая шпанская муха тоскливо и сонно жужжала и билась о стекло.
— Я выбрал для вас эту комнату, — сказал Джилл приветливо. — Пришлось ее немножко привести в порядок. А вот открытый камин для угля, видите? Зимой будет приятно сидеть подле него. Надеюсь, вам здесь нравится?
— Ну, разумеется, комната чудесная, но...
— А теперь я вас познакомлю с вашим секретарем, мисс Мейсон. — Джилл постучал и открыл дверь в соседнюю комнату, где за маленьким письменным столом сидела мисс Мейсон, немолодая девица с приятным лицом, выдержанная, просто и изящно одетая. Мисс Мейсон встала и отложила газету.
— Доброе утро, мисс Мейсон.
— Доброе утро, мистер Джилл.
— Мисс Мейсон, это доктор Мэнсон.
— Здравствуйте, доктор Мэнсон.
У Эндрью слегка зашумело в голове от этого града приветствий, но он овладел собой и принял участие в разговоре.
Через пять минут Джилл ускользнул и на прощанье ободряюще сказал Эндрью:
— Я пришлю вам несколько папок с делами.
Папки были принесены Стивенсом, несшим их с любовной бережностью. Стивенс был не только мастер готовить гренки и кипятить молоко, он был еще лучшим во всем учреждении специалистом по раскладке бумаг. Каждый час он входил в кабинет Эндрью с папкой бумаг, которые заботливо укладывал в стоявшую на письменном столе лакированную коробку с надписью «входящие», и в то же время жадно заглядывал в коробку с надписью «исходящие», ища, нет ли там бумаг. Стивенса глубоко огорчало, если «исходящая» оказывалась пустой. В этих прискорбных случаях он уходил расстроенный.
Растерянный, ошеломленный, раздраженный, Эндрью перелистал папки: протоколы заседаний комитета, скучные, бессодержательные, написанные неудобоваримым языком. Затем он энергично атаковал мисс Мейсон. Но мисс Мейсон, перешедшая сюда, по ее словам, из отдела мороженого мяса министерства внутренних дел, располагала очень ограниченным запасом сведений. Она сообщила ему, что часы занятий здесь от десяти до четырех. Рассказала о хоккейной команде служащих их учреждения, в которой она была помощником капитана. Предложила ему свой экземпляр «Таймса». Глаза ее молили Эндрью угомониться.
Но Эндрью не мог угомониться. Отдохнув и набравшись свежих сил за время поездки во Францию, он стосковался по работе. Он принялся чертить узор на ковре, с раздражением посмотрел в окно на Темзу, по которой суетливо сновали буксирные пароходы и плыли против течения длинные ряды угольных баржей, с шумом бороздя воду. Потом пошел к Джиллу.
— Когда я смогу приступить к делу?
Джилл даже подскочил, так отрывисто был задан вопрос.
— Вы меня просто поражаете, мой милый доктор. Я дал вам столько папок, что вам хватит на месяц. — Он посмотрел на часы. — Пойдемте. Пора завтракать.
За своей порцией вареной камбалы Джилл тактично пояснил Эндрью, трудившемуся над отбивной котлетой, что ближайшее собрание не состоится и не может состояться раньше 18 сентября, что профессор Челлис в Норвегии, доктор Морис Гэдсби — в Шотландии, сэр Вильям Дьюэр, председатель комитета, — в Германии, а его, Джилла, прямой начальник, мистер Блейдс, отдыхает с семьей в Фринтоне.
В полном смятении мыслей вернулся в этот вечер Эндрью домой к Кристин. Мебель свою они сдали на хранение и, чтобы иметь время осмотреться и найти подходящее жилье, сняли на месяц маленькую меблированную квартирку на Эрлс-корт.
— Можешь себе представить, Крис, — они еще ничего для меня не подготовили! Мне предстоит целый месяц пить молоко, читать «Таймс» и старые протоколы, — да, и еще вести длинные интимные беседы о хоккее со старухой Мейсон.
— Ты бы лучше ограничился беседами с твоей собственной старухой. Как мне здесь все нравится, милый, каким прекрасным кажется после Эберло! Я сегодня уже проделала маленькую экскурсию — в Чельси. Видела дом Карлейля и Тейтовскую галерею. У меня составлен целый план того, что нам с тобой надо проделать. Можно поехать пароходиком вверх до Кью. Подумай, мы увидим там знаменитый парк! А в будущем месяце в Олберт-холле концерт Крейслера[27]! Да, и мы должны посмотреть на памятник, чтобы узнать, почему все над ним смеются. И потом здесь сейчас гастролирует нью-йоркская труппа... И было бы очень мило, если бы мы с тобой как-нибудь позавтракали вместе в ресторане. — Она протянула ему свою маленькую руку. Эндрью редко видывал ее в таком веселом возбуждении. — Милый! Пойдем куда-нибудь обедать. На этой улице есть русский ресторан. Судя по виду — хороший. Потом, если ты не особенно устал, мы можем...
— Послушай! — запротестовал Эндрью, в то время как она тащила его к дверям. — Ведь ты, кажется, считалась единственным благоразумным человеком в нашем семействе! Впрочем, Крис, после тяжких трудов моего первого дня на службе я не прочь весело провести вечер.
