местами прижимали его к щели под дверью, а швейцар Федор с зажженной венчальной свечой Дарьи Петровны по деревянной лестнице лез в слуховое окно. Его зад в крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
— Ду... Гу-гу! — что-то кричал Шариков сквозь рев воды.
Из окошка под напором брызнуло несколько раз на потолок кухни, и вода стихла.
Послышался голос Федора:
— Филипп Филиппович, все равно надо открывать, пусть разойдется, отсосем из кухни!
— Открывайте! — сердито крикнул Филипп Филиппович.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали, и тотчас волна хлынула в коридорчик. В нем она разделилась на три потока: прямо — в противоположную уборную, направо — в кухню и налево — в переднюю. Шлепая и прыгая, Зина захлопнула в нее дверь. По щиколотку в воде вышел Федор, почему-то улыбаясь. Он был как в клеенке — весь мокрый.
— Еле заткнул, напор большой, — пояснил он.
— Где этот? — спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну ногу.
— Боится выходить, — глупо усмехнувшись, объяснил Федор.
— Бить будете, папаша? — донесся плаксивый голос Шарикова из ванной.
— Болван! — коротко отозвался Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен юбках, с голыми ногами, и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами, шваркали мокрыми тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные ведра и раковину. Заброшенная плита гудела. Вода уходила через дверь на гулкую лестницу, прямо в пролет лестницы, и падала в подвал.
Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в глубокой луже на паркете передней и вел переговоры через чуть приоткрытую дверь на цепочке.
— Не будет сегодня приема, профессор нездоров. Будьте добры, отойдите от двери, у нас труба лопнула...
— А когда же прием? — добивался голос за дверью. — Мне бы только на минуту...
— Не могу, — Борменталь переступил с носков на каблуки. — Профессор лежит, и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда вытирайте, а то она на парадную лестницу выльется.
— Тряпки не берут.
— Сейчас кружками вычерпаем, — отозвался Федор, — сейчас!
Звонки следовали один за другим, и Борменталь уже всей подошвой стоял в воде.
— Когда же операция? — приставал голос и пытался просунуться в щель.
— Труба лопнула...
— Я бы в калошах прошел...
Синеватые силуэты появлялись за дверью.
— Нельзя, прошу завтра.
— А я записан.
— Завтра. Катастрофа с водопроводом.
Федор у ног доктора ерзал в озере, скреб кружкой, а исцарапанный Шариков придумал новый способ. Он скатал громадную тряпку в трубку, лег животом в воду и погнал ее из передней обратно к уборной.
— Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? — сердилась Дарья Петровна. — Выливай в раковину.
— Да что в раковину, — ловя руками мутную воду, отвечал Шариков, — она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка, и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
— Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам.
— Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
— В калоши станьте.
— Да ничего. Все равно уже мокрые ноги.
— Ах, боже мой! — расстраивался Филипп Филиппович.
— До чего вредное животное, — отозвался вдруг Шариков и выехал на корточках с суповой миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, и очки вспыхнули.
— Вы про кого говорите? — спросил он у Шарикова с высоты. — Позвольте узнать.
— Про кота я говорю. Такая сволочь, — ответил Шариков, бегая глазами.
— Знаете, Шариков, — переводя дух, отозвался Филипп Филиппович, — я положительно не видел более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
— Вы, — продолжал Филипп Филиппович, — просто нахал. Как вы смеете это говорить? Вы все это учинили и еще позволяете... Да нет! Это черт знает что такое!
— Шариков, скажите мне, пожалуйста, — заговорил Борменталь, — сколько времени еще вы будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикарь!
— Какой я дикарь? — хмуро отозвался Шариков. — Ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет, как бы что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
— Вас бы самого поучить! — ответил Филипп Филиппович. — Вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
— Чуть глаза не лишил, — мрачно отозвался Шариков, трогая глаз черной мокрой рукой.
Когда черный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налетом и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
— Вот вам, Федор.
— Покорнейше благодарю.
— Переоденьтесь сейчас же. Да вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
— Покорнейше благодарю, — Федор помялся, потом сказал: — Тут еще, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только за стекло в седьмой квартире... Гражданин Шариков камнями швырял...
— В кота? — спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
— То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подавать.
— Черт!
— Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал. Ну повздорили.
— Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах! Сколько нужно?
— Полтора.
Филипп Филиппович извлек три блестящих полтинника и вручил Федору.
— Еще за такого мерзавца полтора целковых платить, — послышался в дверях глухой голос, — да он сам...
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова, вытеснил его в приемную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь.
— Не сметь! — явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
— Ну уж это действительно, — многозначительно заметил Федор, — такого наглого я в жизнь свою не видал.
Борменталь как из-под земли вырос.
— Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приемную, и оттуда донесся его голос:
— Вы что? В кабаке, что ли?
— Это так... — добавил решительный Федор, — вот это так... Да по уху бы еще...
— Ну что вы, Федор, — печально буркнул Филипп Филиппович.
— Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
— Нет, нет и нет, — настойчиво заговорил Борменталь, — извольте заложить.
— Ну что, ей-богу, — забурчал недовольно Шариков.
— Благодарю вас, доктор,
