– Ничего себе вооружение. – Председатель облисполкома покачал головой.
– Все это благодаря советской власти, – подобострастно ввернул Кавье. – Раньше я имел только американский винчестер… Гости могут войти в полог.
– Это интересно, – сказал председатель облисполкома. Он снял тяжелое кожаное пальто, подбитое мехом. Его примеру последовали и другие гости. Кавье оглянулся на односельчан, как бы желая сказать: а вам, дорогие, придется посидеть в чоттагине. Стены полога были выстланы пестрым ситцем, на одной стене висел портрет Ленина в раме. Вместо жирника горели большие тридцатилинейные керосиновые лампы.
– Сейчас будет чай, – громко, как на собрании, объявил Кавье.
Гости вертели головами и обменивались между собой взглядами.
– Вам нравится жить в такой яранге?
– Очень! – бодро ответил Кавье. – До революции ничего подобного не могло и быть. Ни ситца, ни керосиновых ламп! В этом году мы перевыполнили план по добыче морского зверя. Советская власть дала малым народам Севера…
– Я спрашиваю не об этом, – раздраженно сказал председатель облисполкома. – Мне хочется знать: считаете ли вы, что в яранге жить удобно? И должен ли советский человек жить так?
Кавье, видимо, не ожидал такого вопроса. Он с надеждой посмотрел на Пряжкина. Но тот дипломатично отвел глаза в сторону.
– Если нужно, советский человек и в звериной берлоге проживет! – решительно заявил Кавье. – Война была – столько вытерпели, а тут в яранге пожить! Товарищ Пряжкин уже несколько лет обещает построить баню, потом говорит, что возможностей нет, а мы терпим и не жалуемся. Понимаем. Правда, товарищ Пряжкин?
Что тут стало с председателем райисполкома!
Наконец добрались до яранги Сэйвытэгина. Еще издали заинтересовались странной пристройкой с дымящейся трубой.
– Здесь живет Айвангу, – поспешно сказал Пряжкин. – Гордость нашего района. Лучший охотник, коммунист. Между прочим, он безногий. Да вот он, наш Айвангу! – Пряжкин отыскал его глазами в толпе.
– Можно войти в ваш дом?
– Пожалуйста, – Айвангу распахнул перед гостями дверь в пристройку.
Раулена, испуганная неожиданным вторжением стольких гостей, притулилась у окна.
Председатель облисполкома расспросил Айвангу, из чего тот сделал стены, не холодно ли зимой, и даже провел пальцами по беленой штукатурке.
– Сам штукатурил?
– Пекарь Пашков научил, – ответил Айвангу.
– Так… Все ясно.
В чоттагине председатель облисполкома обратился к собравшимся:
– Товарищи! Мы уже несколько дней летаем по Чукотке, знакомимся с жизнью народа. У нас есть твердое намерение войти в правительство с предложением в самый короткий срок переселить всех чукчей и эскимосов из яранг в настоящие дома. Ваш земляк Айвангу своими руками уже выстроил домик, а вот товарищу Кавье больше нравится яранга, а есть еще такие, которые не хотят жить в деревянном доме?
Все молчали.
– А кто хочет переселиться в настоящий дом?
Послышались голоса:
– Хотим!
– Только не сразу!
– Ничего, привыкнем.
Когда море очистилось ото льда, первым рейсом из Кытрына привезли бревна, доски и кирпичи. Вместе с бригадой строителей приехал Пряжкин. Возле ручья, чтобы иметь под руками воду, за несколько дней поставили баню.
Пряжкин пошел по ярангам приглашать желающих помыться и попариться. Многие отказывались.
– Обещали дома привезти, а поставили только баню.
– Мойся один. Ты не потеешь, у тебя такая работа, а мы собственным потом с детства умываемся.
Айвангу уговорил отца пойти в баню помыться. Сэйвытэгин расхрабрился.
– Интересно! Посмотрим, что такое русская баня!
В предбаннике белел телом Пряжкин. Он страшно обрадовался, когда увидел Айвангу и Сэйвытэгина.
– Молодцы! Я на вас надеялся. Скорее раздевайтесь! Ну и попаримся!
Он достал из-под лавки веник, связанный из тундрового стланика и помахал перед лицом пораженного Сэйвытэгина.
– Ты это что? – удивился охотник.
– Так полагается, – вмешался Айвангу. – Русские хлещут себя в банях вениками. Кровь разгоняют.
– Что ты говоришь! – Сэйвытэгин потрогал веник. В просторной мыльной под потолком клубился пар.
Дышалось с непривычки трудно. Сэйвытэгин попятился, но Айвангу потянул его за руку. Следом за ними вошел Пряжкин.
Сэйвытэгин с интересом разглядывал его белое тело.
– Ты будто из моржового клыка, – сказал он Пряжкину. – Белый и слегка желтоват… Эй, Айвангу, у него волосы на груди!
– У Пряжкина еще мало волос. Вот я видел у грузина в госпитальной бане…
– Мускулов совсем нет, – продолжал изучать председателя райисполкома Сэйвытэгин. – Интересно…
– Да что я вам, анатомия, что ли? – рассердился Пряжкин и прикрылся тазиком, когда Сэйвытэгин нагнулся, чтобы разглядеть все поподробнее. – Если пришли мыться, так мойтесь, а нечего вводить в смущение человека!
– Ты прости, – спохватился Сэйвытэгин, – действительно, что это мы? Подумаешь, голый русский… И все-таки, Пряжкин, к тебе сначала надо привыкнуть.
Айвангу налил горячей воды в таз, разбавил ее холодной и намылился. Сэйвытэгин, глядя на сына, делал то же самое.
– Главное, чтобы мыло в глаза не попало, – поучал Айвангу отца. – В рот пена попадет – не страшно.
Сэйвытэгин поежился и вдруг полез на полок.
– Здесь как внутри чайника! – послышался его восторженный голос.
На деревянном настиле распластался Пряжкин и хлестал себя изо всех сил.
– А ну, и меня ударь, – попросил Сэйвытэгин. Пряжкин похлестал.
– У-у-у-у! Довольно! Будто огнем жжет! Перестань, я тебе говорю!
Сэйвытэгин скатился обратно на пол и удовлетворенно крикнул:
– О, здесь-то как хорошо! Тепло и легко дышать! Вот что значит русская баня!
Айвангу и Сэйвытэгин оделись и вышли на улицу. Перед баней столпились люди и ждали, когда выйдут смельчаки.
– Каково там? – послышались сдержанные вопросы, словно Айвангу и Сэйвытэгин вернулись с промысла. – Не очень плохо?
– Хорошо! – весело отвечал Сэйвытэгин и вопреки своей неразговорчивости добавил: – После бани мне легко, будто я другой стал и телом и нутром. Даже прыгать хочется!
– А там не очень жарко?
– Сначала кажется худо, а потом привыкаешь, – объяснил Сэйвытэгин. – Да вы поторапливайтесь, там голый Пряжкин. У него волосы на груди растут, а сам белый как бумага.
Последние слова возбудили любопытство, и человека четыре вошли в баню.
Раулена тоже собралась мыться. Несколько молодых женщин последовали ее примеру.
– Торопитесь, – сказал им Сэйвытэгин. – Там голый Пряжкин с волосами на груди! Такого еще не было в Тэпкэне.
С того памятного дня баню топили каждую субботу. Желающих помыться и попариться в русской бане всегда было более чем достаточно, и сельскому Совету пришлось принимать решение, чтобы выделить специальный женский день.
– Пусть моются Восьмого марта! – ворчал Рыпэль.
Первыми в Тэпкэне покидали яранги семьи мастеров-косторезов. Яранга Выквынто испокон веков стояла на берегу лагуны, а дом ему построили на высоком месте, откуда одинаково хорошо видно и море и лагуну. Пока плотники возводили стены и крыли крышу, Выквынто каждый день приходил на стройку и хозяйским взглядом осматривал сооружение. Он даже пытался давать советы, хотя ни ему, ни его дальним и ближайшим предкам никогда не приходилось иметь дела с таким жилищем.
Он подолгу просиживал у незастекленного окна, смотрел на море, потом переводил взгляд на пенистые маленькие волны лагуны, на зеленые холмы, уходящие к Кэнискуну.
Однажды он приковылял в гости к Айвангу и сразу вошел в пристройку. Еще с порога он заявил:
– Я хочу поглядеть, как живется в деревянном доме.
– У нас ведь не настоящий.
– Все равно, – ответил Выквынто. – И окна есть и печка с трубой. Правда, в моем доме печка сложена из кирпича и занимает целый угол, как большой ящик.
– Что же тебе сказать? – Айвангу задумался.
– Каково было в первые дни, что беспокоило? Что же ответить старику?
– Свет беспокоит первое время, – сказал Айвангу, – приходится занавески на окна вешать. Это дело простое. Трудно привыкнуть к простору. Так и кажется, что изо всех углов дует. Будто ветер поселился вместе с тобою. Но это только кажется. На самом деле ничего такого нет. Зажги спичку и посмотри на пламя – оно не колеблется. Сразу успокаивает.
– А на кровати как? – кивнул старик на постели.
– Здесь труднее, – вздохнул Айвангу. – Сперва не спишь, все боишься свалиться на пол.
– Привязываться, что ли?
– Нет, просто надо привыкнуть.
– Делов теперь будет! – подумав, сказал Выквынто. Наступил день переселения.
В семьях, которые переходили из яранг в дома, люди суетились, укладывали вещи и увязывали их так, словно предстояло далекое путешествие.
Кое-где слышался женский плач, а мужчины разговаривали шепотом, как на похоронах близкого друга. Лица у них были строгие и непроницаемые.
