Ознакомительная версия.
Тогда старый хрыч начал суетиться вокруг ограды… Он хотел взглянуть сверху… Он был карликом… И плохо видел… Он пялился в щели… Мы нашли лестницу… Он сделал нам знак идти дальше… мол, он нас догонит на нашем участке… Он вернулся… Но больше не прыгал. Он сел возле своей жены, он был в прострации, у него перед глазами стояли чудеса из «Hopeful Academy».
Я-то понимал, что такое конкуренция! Наши мальчишки уже и так убегали!.. А они знали только «Минвелл»… Что же теперь?.. Что их удержит?.. Это был полный крах!.. Я не мог понять, о чем именно разговаривали папаша и мамаша, но тон был мрачный… Каждый день мы ходили смотреть, как возводился эшафот… Они строили две стенки для отработки ударов… Это был какой-то разгул роскоши… Старик, наблюдая это великолепие, в смятении засунул себе пальцы в нос, сразу три… За столом он все время пребывал в прострации. Он уже не видел перед собой будущего… У него остывал его «gravy»[5]… Он с такой силой тряс своей челюстью, что она в один прекрасный момент выскочила… Он положил ее на стол, как раз рядом со своей тарелкой… Он уже ничего не понимал… Он продолжал бормотать обрывки молитв и мыслей… Вдруг он сказал: «Amen! Amen!». Потом внезапно поднялся… И бросился к двери. Он поднялся через четыре ступеньки наверх… Тогда мальчики вскочили… Челюсть оставалась на столе. Нора больше не решалась ни на кого смотреть… Джонкинд уже подался вперед, наклонился, истекая слюной, и всосал челюсть папаши… Никогда они так не смеялись. Пришлось заставить его выплюнуть ее.
* * *
На дисциплину наплевали. Мальчишки делали что хотели… Старик не осмеливался ничего им сказать… Нора тем более, ни дома, ни на улице… Для игр нас оставалось только десять, и, чтобы составить команду, в четверг собирали мальчишек в городе, маленьких сопливых бродяжек… Нужно было продержаться до Пасхи…
Дни стали намного длиннее… Чтобы мои родители запаслись терпением, я писал им открытки, я выдумывал всякую чушь о том, что я начинаю говорить… Домашние меня поздравляли… Почти пришла весна… Джонкинд подхватил насморк… и кашлял целых пятнадцать дней… Больше мы не решались прогуливать его так далеко. После полудня мы сидели на откосе у замка-крепости, огромной развалины, наполненной эхом, пещерами и подземными камерами… В дождь мы укрывались под ее сводами вместе с голубями… это были их владения, там их были сотни, совсем ручных и смирных… они ворковали прямо в руке, эти маленькие твари очень забавны, они ковыляют, косятся на вас и моментально начинают вас узнавать… Джонкинду еще нравились бараны, он смеялся, скакал за ними, ковыляя и спотыкаясь. Он катался с ними в грязи и блеял, как и они… Он радовался, млел… превращался в настоящее животное… Он возвращался насквозь мокрым. И кашлял еще восемь дней…
Грозы гремели все чаще, дули новые бризы, распространялись нежные и чарующие запахи… Повсюду в лугах трепетали лютики и маргаритки… Небо опять поднялось к себе и удерживало облака. Кончилась капающая без остановки, блевотная, выплескивающаяся на землю каша… Пасха приходилась на май, мальчишки сгорали от нетерпения… Они собирались повидать своих родителей. Тогда я тоже должен буду уехать… Мое пребывание подходило к концу. Я тихонько готовился… Тут получили специальный конверт, письмо от моего дяди с деньгами и парой слов… Он писал мне, чтобы я остался и потерпел еще три месяца… Что так будет лучше… Он был добрым, дядя Эдуард! Это был чудесный сюрприз!.. Он сам сделал это… От чистого сердца. Он хорошо знал моего отца… И не сомневался, что скандалы начнутся сразу же, как только я приеду, как последний негодяй, ничего не выучив по-английски… Это действительно было очень неприятно…
Конечно, я был бунтарь, очень неблагодарный и упрямый… Я мог бы немного постараться… от меня ничего бы не убыло… чтобы доставить ему удовольствие… Но стоило мне хоть немного уступить, как я чувствовал, что желчь заполняет мне весь рот… вся мерзость поднимается во мне… отвратительное месиво… Настоящее дерьмо! Я ничего не выучу!.. Я вернусь еще большей сволочью, чем раньше!.. Я заставлю их вопить еще сильнее!.. Уже несколько месяцев, как я не проронил ни слова!.. Ах! Да, это так! не говорить ни с кем! Ни с тем! ни с другим!.. Нужно сосредоточиться… Открывать свою пасть только для жратвы. Самая подходящая работенка, по моему мнению!.. Ты постепенно каменеешь! Я мог бы молчать годами! Прекрасно! Стоило только мне подумать о Горложе, малыше Андрэ, Берлопе и даже о Дивонн и ее пианино, ее восьмых, ее путешествиях на Луну… Черт возьми! Время здесь было бессильно!.. Они вставали передо мной как живые, и со временем я начал видеть их еще более отчетливо… Ах!.. Они застряли у меня в башке с тысячью подробностей, шуток, подзатыльников. Черт их подери! Вместе со всеми их подлостями, дружескими чувствами и мудозвонством их, и баб с их чарами!.. Что же мне делать? Что? — Думать о гвоздях? «Ever and ever»! как тот маленький слизняк?.. Amen! Amen! Козлы!.. Я повторял их гримасы… я подражал им, оставаясь в одиночестве! Я корчил рожу, как Антуан, когда тот ссал в уборной… Это я ссал на его рожу… Язык! Язык! Говорить? Говорить? Что тут будешь говорить?
* * *
Я еще никогда не видел Нору в светлом наряде, в обтянутом корсаже, розовый сатин… он хорошо обрисовывал грудь… Движения бедер… просто ужасно… Покачивания, магия ляжек…
Приближался конец апреля… Она еще раз попробовала развеселить и завоевать меня… Однажды днем я был удивлен, что она идет на прогулку с огромной толстой книгой… похожей по весу и размеру на Библию… Мы пришли в наше обычное место… устроились… Она открыла книгу на коленях… Я не мог удержаться от того, чтобы не посмотреть… На мальчишку Джонкинда она произвела магическое действие… Он уткнулся в нее носом… И не мог оторваться… Краски заворожили его… Эта книга была полна картинок, чудесных иллюстраций… Не нужно было уметь читать, чтобы сразу все понять… Я видел принцев, длинные копья, рыцарей… пурпур, зелень, гранаты, кольчуги в рубинах… Весь этот тарарам!.. Вот это работа!.. Это было неплохо выполнено… Я знал в этом толк.
Она не спеша переворачивала листы… И начала рассказывать… Ей хотелось прочитать нам каждое слово… Ее пальцы притягивали меня, они были… как лучи света… на каждой странице… Я готов был облизать… проглотить их… Меня удерживало только очарование… Но несмотря ни на что… я не произнес ни слова… Я смотрел книжку молча… Я не задал ни одного вопроса… Не повторил ни единого слова… Джонкинда больше всего поразил прекрасный позолоченный обрез… он ослепил его. Он рвал маргаритки, возвращался и осыпал нас ими, он сыпал их на поля книги… Две самые замечательные страницы были в середине книги… Во всю ширину было представлено необыкновенное столпотворение, целая битва… Верблюды, слоны, тамплиеры в бою… Разгром кавалерии!.. Разгром варваров!.. В самом деле, это было замечательно… Я едва мог сдержать свое восхищение… Я едва не заговорил… Едва не стал интересоваться подробностями… Цыц!.. Я спохватился и помрачнел!.. Скотство! Ни секунды больше!.. Все же я даже не произнес «уф!..» Я сел на газон… Черт побери, с меня довольно! Истории!.. На них у меня был иммунитет!.. Разве недостаточно малыша Андрэ? Любимца пидоров?.. Разве не из-за него я лез наверх? Много раз?.. Падаль!.. Разве я не рассказывал ему Легенду?.. А мое унижение? Кстати? Нет? Стоит только втянуться, куда это потом заведет?.. Пусть из меня больше не делают дурака! Пусть меня оставят в покое!.. Мне нужен только мой суп и мой лук!.. Еда меня интересует больше, чем всякие истории!.. Гм! Это надежней! Это гарантировано!.. Я еще раз доказал ей, что я мужчина, и убежал в Джонкиндом, я оставил ее одну читать свою книжку… В одиночестве среди трав…
Мы сбегали с идиотом к речке… И вернулись мимо голубей… Вернувшись, я взглянул на ее лицо… Она спрятала свои картинки… Конечно, она считала меня тупым… Она наверняка огорчилась… Она не торопилась возвращаться… Мы шли совсем медленно… Остановились у моста… Уже пробило шесть… Она смотрела на воду… Medway — бурная река… В сильные приливы она неукротима… На ней большие буруны. Мост весь трясется в водоворотах… Вода ревет, издает глухой шум… задыхается в больших желтых воронках…
Нора наклонилась над ней, а потом опять быстро подняла голову… Она смотрела туда, вдаль, на день, гаснущий за домами на берегу… Отсвет упал на ее лицо… Грусть задрожала в ее чертах… И охватила все ее существо, ее невозможно было сдержать… Это заставило ее закрыть глаза…
* * *
Как только «Hopeful Academy» была построена, сразу же начались отъезды… Все, кто хотел смыться, даже не стали дожидаться Пасхи… Шестерых экстернов, которые уже с конца апреля не могли сдержать своего нетерпения, и еще четверых пансионеров приехали и забрали их папаши… Они считали, что «Meanwell College» недостаточно хорош… Они сравнивали его с тем ослепительным домом…
«Hopeful» производила неизгладимое впечатление среди всех местных «grounds». Туда стоило съездить из-за одного здания… Целиком из красного кирпича, оно возвышалось над Рочестером, на холме было видно только его… Более того, посреди лужайки они установили мачту, огромную, с большими знаменами и разными сигнальными флажками, реями, вантами, фалами и прочим барахлом для тех, кто хотел изучить маневрирование, такелаж и подготовиться к морской службе… Так я лишился моего маленького онаниста, малыша Жака… Ему пришлось переселиться, его отец хотел, чтобы он стал моряком… Эти, из «Hopeful», делали блестящую рекламу для подготовки «Navy»…
Ознакомительная версия.
