Пол исподтишка поглядел на трех вершителей закона, сидевших так близко, что ему достаточно было слегка податься вперед, чтобы дотронуться до каждого из них вытянутой рукой. Начальник полиции Дейл восседал с невозмутимо-бесстрастным видом; на лице Омэна читалась высокомерная скука; Спротт сидел слегка развалившись, красный, храня, однако, наигранно безразличную мину. С этой троицы Пол перевел взгляд на одинокую нескладную фигуру отца, которому вновь предстояло пройти через все муки судебного процесса, и сердце его забилось с такою силой, что ему стало больно дышать. Но сейчас отец, по крайней мере, будет отомщен, и, боясь утратить присутствие духа, Пол поспешно отвел от него глаза.
После вступительного слова Грэхем сделал паузу и пристально посмотрел на судей. А затем все так же спокойно продолжал:
— Милостивые государи, год тому назад дело Риза Мэфри лежало погребенным в пыльных архивах министерства внутренних дел. Пятнадцать лет никто о нем не вспоминал, осужденный отбывал свое пожизненное, я бы сказал — посмертное, заключение в тюрьме его величества. Словом, все обстояло прекрасно.
Затем, по чистой случайности, сын осужденного, понятия не имевший о случившемся, вдруг обнаружил, что на его отце лежит страшное темное пятно, в известной мере бросающее тень и на него. Молодой человек, потрясенный до глубины души, склонился перед законом и, содрогаясь от ужаса, признал позорный факт, что его отец — убийца. Однако, движимый любовью и состраданием, он стал доискиваться правды, желая узнать, какие страшные обстоятельства привели его отца к преступлению. Потратив на это несколько месяцев, в течение которых он вынес немало страданий и наткнулся на отчаянное противодействие, он шаг за шагом раскрыл все подробности забытого дела. Благодаря усилиям этого молодого человека, а также результатам, к которым они привели, мы, милостивые государи, и собрались здесь.
Слова Грэхема, его спокойные простые манеры произвели сенсацию. Пол сидел, не поднимая глаз. Чувствуя, как все внутри у него дрожит от напряжения, он слушал Грэхема, а тот, помолчав немного, продолжал речь и, время от времени заглядывая в свои записи, изложил и проанализировал обстоятельства, предшествовавшие задержанию обвиняемого, рассказал, как протекал суд и какой приговор был вынесен Ризу Мэфри в декабре тысяча девятьсот двадцать первого года. Пол, прекрасно знавший эти давно забытые факты, вновь ощутил волнение и жалость, слушая, как Грэхем пункт за пунктом, спокойно, в логичной последовательности излагал обстоятельства дела, которые привели к осуждению его отца.
Эта блестящая речь длилась — с перерывом на обед — почти три часа. Окончив ее и решив воспользоваться произведенным эффектом, Грэхем не стал садиться. Не выказывая ни малейшей усталости, с присущим ему достоинством и скромностью, он поклонился судьям, давая понять, что хочет приступить к допросу свидетелей.
— Милостивые государи, — сказал он. — Я предлагаю прежде всего вызвать для показаний самого апеллянта. На суде из-за беспрецедентного поведения прокурора, действовавшего на психику обвиняемого, Риз Мэфри не имел возможности в полной мере защитить себя. А теперь вы услышите, что он ничего не знал об убийстве, и его показания внесут ясность во все вопросы, связанные с обвинением.
Генеральный прокурор вскочил в знак протеста. Пока Грэхем произносил речь, он все время нервничал и беспомощно ерзал на стуле. Сейчас же он воскликнул:
— Милостивые государи! Я стремлюсь, больше того — жажду содействовать законному расследованию апелляции. Но мы не должны заново разбирать дело. Я решительно протестую против того, чтобы обвиняемому разрешено было давать показания.
Гул возбуждения прокатился по залу. Пол увидел, как отец выпрямился и обратил посеревшее, напряженное лицо к Грэхему. Господа судьи, низко пригнувшись друг к другу, совещались. Наконец председательствующий Фрейм объявил их решение:
— Настоящий суд созван для того, чтобы расследовать любые новые факты, которые могут повлиять на ранее вынесенный приговор. Не нужно, да и нежелательно, слушать самого обвиняемого. Факты, фигурировавшие на предыдущем суде, нам досконально известны. Достоверность же показаний обвиняемого была установлена судом присяжных. И мы призваны сейчас не решать вопрос о том, насколько правильным было вынесенное им решение, а установить, существуют ли дополнительные данные, которые могут повлиять в ту или иную сторону на это решение. Эти-то дополнительные данные, которые могут повлиять в ту или иную сторону на это решение, вы, мистер Грэхем, и должны представить на наше рассмотрение.
Подавшись вперед и все больше волнуясь, вслушивался Мэфри в слова судьи. Сейчас он вдруг вскочил, дрожа всем телом. К ужасу Пола, Мэфри погрозил кулаком судьям и, перекрывая поднявшийся шум, грубым, хриплым голосом закричал:
— Неправильно это! Дайте мне слово. Я много чего расскажу. И я хочу, чтоб все это слышали. Как со мной расправились! Как пятнадцать лет меня морили в тюрьме! — Голос его поднялся до визга. — Вы не можете заткнуть мне глотку… как это сделали они тогда. Я требую, чтоб меня выслушали. Я требую справедливости… справедливости!
Грэхему и нескольким приставам с трудом удалось усадить отчаянно жестикулировавшего Мэфри. Несколько минут в зале стоял страшный шум, затем все как будто почувствовали себя неловко и воцарилась тишина. Придя в себя, Пол заметил, что сидевшие рядом с ним Элла и мать плачут. Чуть подальше Данн и Мак-Ивой встревоженно поглядывали друг на друга. Спротт и Дейл, впервые за этот день проявившие какие-то чувства, явно ликовали.
Судья Фрейм, сурово нахмурив брови, обратился к Мэфри:
— Мы готовы проявить снисходительность. Но я должен предупредить апеллянта, что подобные выходки не могут повлечь за собой благоприятного отношения суда к его делу. Более того, я должен предупредить апеллянта, что если это повторится, ему будет предъявлено обвинение в неуважении к суду.
— Милостивые государи, — поспешил вмешаться Грэхем, уже севший на свое место, — от имени апеллянта я приношу искренние извинения суду за эту прискорбную, но, пожалуй, объяснимую выходку. А теперь, с вашего разрешения, я вызову первого свидетеля защиты — известного эксперта министерства внутренних дел сэра. Малкольма Гаррисона.
Генеральный прокурор снова вскочил на ноги.
— Милостивые государи, я возражаю. Мы можем выслушать мнение эксперта лишь в том случае, если он сообщит нам какие-то новые факты.
Судья Фрейм склонил голову в знак согласия.
— Какие основания имеются у мистера Грэхема для вызова свидетелем сэра Малкольма Гаррисона?
— Милостивые государи, — отвечал Грэхем, — как вам известно, сэр Малкольм является крупнейшим нашим криминалистом. К нему в свое время поступило описание ран, нанесенных убитой. Он видел снимки трупа, сделанные на месте преступления, а также бритву, которая, по утверждению прокурора, была орудием преступления, и категорически заявляет, что этот инструмент не имел ни малейшего отношения к убийству.
Судья Фрейм нахмурился и посовещался с коллегами. Через несколько минут он из-под нависших бровей снова взглянул на Грэхема.
— Вы, мистер Грэхем, по-прежнему неправильно толкуете нашу задачу. Мы собрались здесь не для того, чтобы заново рассматривать дело, в каковом случае были бы уместны показания экспертов. Мы собрались для того, чтобы выслушать и изучить новые факты, которые вы можете нам представить и которые могут в ту или иную сторону повлиять на ранее принятое решение. Нет такого дела на свете, когда бы защита по окончании судебного разбирательства не могла для подтверждения своей правоты привлечь новых и новых экспертов. Но ведь это не новые доказательства, а лишь новые предположения.
Пола бросало в жар и в холод от возмущения. Неужели им на каждом шагу будут чинить препятствия? Но Найгел Грэхем поклонился, спокойно соглашаясь с решением суда.
— Милостивые государи, я вижу, вы решили елико возможно ограничить число свидетелей, а потому я вызову лишь пять человек, против которых вам нечего будет возразить. Теперь по поводу тех, кто видел тело. Хочу напомнить вам, милостивые государи, — и это вы можете проверить по досье, — что доктор Тьюк, видевший убитую женщину сразу после смерти, не был вызван в суд в качестве свидетеля. Милостивые государи, из всей вашей практики вы не сможете назвать ни одного случаи, когда бы врач, первым обследовавший труп, не был вызван в качестве свидетеля. Почему же в данном деле был оставлен без внимания этот важнейший свидетель? Доктора Тьюка уже нет в живых, но здесь присутствует его вдова, готовая ответить на этот весьма существенный вопрос.
Волнение прошло по залу при этих словах. Минуту спустя на возвышение для свидетелей взошла степенная пожилая женщина в черном; ее простое, изборожденное морщинами лицо дышало честностью и порядочностью. Она вдумчиво произнесла слова присяги, затем повернулась к Грэхему, который непринужденным тоном начал допрос:
