Ознакомительная версия.
Как уж ее нашли, одному Ведомству известно. Может быть, там решили, что начальнику колонии особого режима это чрезвычайно важно по каким-то своим соображениям. Пришло официальное уведомление, что его сестра Настасья Вересковская заключена в лагерь на три года по совершенно уж беспочвенному оговору с правом занимать должность заведующей фельдшерским пунктом. Она вышла замуж и теперь значится под фамилией Игнатьева.
Павел тут же написал ей письмо, а затем и запрос в собственное Ведомство с просьбой откомандировать в его распоряжение фельдшера Игнатьеву со всем ее персоналом, поскольку у него на важнейшей секретной стройке болеют рабочие, а медицинской помощи никакой нет.
Через месяц приехала Настя с мужем Федором, санитаром с протезом вместо правой руки. И с Игнатием Трансильванцем, который числился ее заместителем по лечению травами.
В мае тридцать восьмого и грянуло то, ради чего так старался особо уполномоченный Павел Берестов. В газете «Правда» было опубликовано сообщение ТАСС о раскрытии военного заговора против советского народа и лично против товарища Сталина. И мгновенно, точно по мановению волшебной палочки, по всей стране сразу же начались многочисленные демонстрации трудящихся и митинги. Еще до всякого следствия, а уж, тем более, решения суда как демонстрирующие, так и митингующие требовали одного:
— Смерть!..
Еще вчера они поклонялись своей рабоче-крестьянской Красной Армией и боготворили ее вождей, героев гражданской войны. А теперь неистово кричали хором и в розницу:
А со всех стен и заборов глядели торопливо намалеванные плакаты:
«ЕЖЕВЫЕ РУКАВИЦЫ». «СМЕРТЬ ШПИОНАМ!».
И во всю мощь гремело радио:
— … Кровавые наймиты империализма свили змеиные гнезда в самом сердце нашей родной Красной Армии… Наши отважные чекисты схватили за руки двурушников в форме Красной Армии… Изверги в военной форме планировали убийство товарища Сталина и расчленение всего Советского Союза…
— «Офицерский лагерь смерти, — усмехнулся про себя Павел. — Так вот, что я строю с бетонным рвом и двойной колючкой… Полное отрицание, как любила выражаться товарищ Анна…».
Первые заключенные прибыли очень скоро: Павел еще не успел достроить обзорные башни вдоль периметра лагеря. Не только растерянные и перепуганные, но и в большинстве без сапог, которые силой отобрала конвойная команда. Это настолько возмутило Павла, что он категорически отказался принимать этап, пока арестованным не вернут сапог.
— В Москву назад повезешь, понял?.. — орал он в лицо младшему лейтенанту, начальнику этапа. — У меня — прямое подчинение самому Наркому! И я немедленно доложу ему по телеграфу, в каком виде ты доставил мне команду. До Москвы не успеешь доехать…
— Да ведь мои хлопцы… — неуверенно залопотал тот.
— Твои хлопцы на завалинках с гармошками сидят. И ты в ряд с ними усядешься, если…
— Всем разуться!.. — закричал младший лейтенант. — Немедленно вернуть обувку по принадлежности!..
Наспех споротые нарукавные шевроны и петлицы Павла в заблуждение не ввели. Перед ним был высший командный состав Красной Армии, который почему-то не расстреляли. Зато увезли медленно умирать в концентрационный лагерь на границе тайги и тундры.
— День на отдых после марша, — сказал он. — Завтра с пяти утра приступаете к работе. Работа — четырнадцать часов с получасовым перерывом на обед. Все. Увести в барак, усиленная охрана.
На следующее утро еще до построения на работы к Павлу, стоявшему в стороне и суеты, подошел бородатый арестант в той же диагоналевой форме без знаков отличия. Сняв фуражку и по офицерски щелкнув каблуками, громко, как положено, обратился:
— Заключенный Колосов. Разрешите вопрос, гражданин начальник!
— Слушаю вас.
Арестованный Колосов вдруг замолчал, и Павел заметил, как он оглянулся, нет ли кого поблизости. И спросил:
— Секрет?
— Секрет, — тихо подтвердил Колосов. — Если я побреюсь, секретом быть перестанет.
— Я кого-то узнаю?
— А кто тебе тир строил для стрельбы из монтекристо, Павлик?
— Александр?.. — еле слышно выговорил пораженный Павел. — Ты?.. Почему — красный генерал? Почему — Колосов?
— Ну, не мог же я стать красным генералом по фамилии Вересковский? Гражданская война, брат.
— Здесь — лагерь уничтожения, Саша.
— Знаю, — спокойно сказал Александр. — Дай мне два дня оглядеться, Павлик.
Потом сделай так, как я скажу.
— Попробую…
— Не попробуешь, а исполнишь. Все, как скажу. Вересковские не сдаются, брат мой во крови.
— Вересковские не сдаются, — повторил Павел.
— За моей спиной — кряжистый мужик с огромными ладонями. Это — мой тесть профессор Голубков Платон Несторович. Кончил Лейпцигский университет и Сорбонну. Патологоанатом с мировым именем. Устрой его при своей больничке. Тебе же удобнее, со стороны никаких специалистов по вскрытиям вызывать не придется.
— По какой статье сидит?
— Думаю, за длинный язык. Любит пофилософствовать.
— Здесь Настя, — сказал Павел. — Я перевел ее из другого лагеря, фельдшерским пунктом заведует. Вот к ней я твоего тестя-анатома и отправлю. Только мне с Москвой созвониться надо, но думаю, не откажут.
— Спасибо. А Татьяна чем у тебя заведует?
— Татьяна сгинула. И концов так никто и не нашел. А Наташа в лагере умерла.
— Ладно, хоть трое живыми остались, — Александр вздохнул. — Настеньку повидать разрешишь, гражданин начальник?
— Ну, о чем спрашиваешь?
— И на том спасибо.
И громко добавил:
— Разрешите идти, гражданин начальник?
— Идите.
В этот день Александр после бани не пошел отдыхать, как остальные. Неторопливо обошел лагерь, настороженно, но внимательно осмотрев все, что мог, и только после этого зашел в фельдшерский пункт.
Настя до слез обрадовалась появлению старшего брата, которого считала давно погибшим. Накрыла стол всем, что только нашлось в доме, и даже налила полстакана спирта. Александр тоже был очень взволнован, расспрашивал о ее Одиссее, обнял ее мужа.
— Исчезли Вересковские, Настенька, — сказал он. — Ты — Игнатьева, Павел — Берестов, я — Колосов. Исчезла наша фамилия…
Расставаясь, Александр попросил дать ему резиновую трубку.
— Побольше и подлиннее.
— Зачем тебе, Саша?
— Не спрашивай. Легче будет на допросах.
Не спросила, хотя и не очень поняла. Александр старательно спрятал трубку, расцеловался с сестрой, обнял Трансильванца, крепко пожал руку Федору и ушел. И больше не появлялся, почему Настю и впрямь допрашивали.
На следующий день он одним из первых явился на перекличку и развод по работам и сразу же подошел к Павлу.
— Разрешите обратиться, гражданин начальник!
— Слушаю.
— Прошу назначить на строительство надзорных вышек, гражданин начальник. Я — плотник, дело знакомое.
— Передайте бригадиру, что я не возражаю.
— Тогда, если позволите, еще одна маленькая просьба. Мне в хромовых сапогах да и в форме из диагонали трудновато будет там с бревна на бревно перебираться. Хотелось бы попроще чего-нибудь.
— Скажите бригадиру, чтобы он заменил ваше генеральское одеяние на что-нибудь рабочее.
— Благодарю, гражданин начальник! Разрешите идти?
— Что ты задумал, Александр? — тихо спросил Павел.
— Замаливать свои грехи работой на благо мирового пролетариата.
— Ну, иди, — с досадой сказал Павел. — Замаливай.
Александр получил грязную рабочую одежду, корявые, но по крайней мере целые сапоги и одним из первых полез на вышку, сунув топор за ремень. Павел настороженно проводил его взглядом, убедился, что брат включился в работу, и занялся своими делами.
От рабочей суеты его оторвал крик:
— Плотник с вышки сорвался!..
Павел глянул, успел заметить, что Александр летит в воду, так и не выпустив топора из рук, крикнул:
— Конвой, вытащить!..
Никто уже не работал. Заключенные столпились вдоль внутренней колючей проволоки, отгораживающей канал, охрана спустила на воду две лодки, в которых кроме гребцов, сидели охранники с баграми, шум стоял невероятный. Молчал только Павел.
«Неужели и вправду сорвался?.. — растерянно думал он. — Он же плавать меня учил, он как выдра в воде…».
Любовь к старшему брату боролась в нем с ответственностью начальника лагеря. Если тела не найдут, его ждут крупные неприятности. А если найдут, значит, он потерял любимого брата…
Александр и вправду отлично плавал и нырял. Еще вчера, разглядывая канал, он увидел узкую протоку. Устье реки, водой которой и заполняли канал. Конечно, она была перегорожена колючей сеткой, чтобы кто-либо из заключенных не вздумал этим устьем воспользоваться, но у него имелась полая резиновая трубка, которую он вчера выпросил в фельдшерском пункте. Это давало шанс, которым грех было не воспользоваться.
Ознакомительная версия.
