Фрэнсис Фицджеральд - Успешное покорение мира

На следующий день Джозефине и еще четырем девочкам — все они утверждали, что ночью даже не думали подходить к окнам, — влепили испытательный срок. Тут уж ничего нельзя было поделать. Мисс Куайн якобы опознала их лица в окне, а жили эти четверо в соседних комнатах. Это было несправедливо, но такая несправедливость оказалась сущей ерундой по сравнению с тем, что случилось после. За неделю до пасхальных каникул школьницы отправились в однодневную поездку на молочную ферму — все, за исключением тех, у кого не кончился испытательный срок. Мисс Чемберс, сочувствуя злоключению Джозефины, вменила ей в обязанность развлекать мистера Эрнеста Уотербери, который приехал на выходные к тетушке-директрисе. Этот вариант был немногим лучше, чем ничего, поскольку мистер Уотербери оказался тупым и неблагородным. До такой степени тупым и неблагородным, что на следующее утро Джозефину исключили из школы.

Произошло следующее. Они совершили прогулку по территории, посидели за садовым столиком, попили чаю. Эрнест Уотербери выразил желание осмотреть часовню, причем за считаные минуты до того, как автомобиль его тетки зашуршал колесами по аллее. К часовне спускалась псевдосредневековая винтовая лестница; туфли Джозефины еще не высохли после прогулки по саду; она поскользнулась на верхней ступеньке и пролетела футов пять, упав прямиком в неприветливые объятия мистера Уотербери, где некоторое время пролежала без сил, в конвульсиях неудержимого хохота. В этой позе и застала их мисс Брертон в сопровождении нагрянувшего с инспекцией члена попечительского совета.

— Я вообще ни при чем! — бессовестно заявил мистер Уотербери.

Его, разгневанного и возмущенного, срочно отправили с глаз долой в Нью-Хейвен, а мисс Брертон, сложив этот проступок с прегрешением недельной давности, как с цепи сорвалась. То же самое — от унижения и бессильной злобы — произошло и с Джозефиной, а потому мистера Перри, оказавшегося в тот день в Нью-Йорке, срочно вызвали в школу. Он так разбушевался, что мисс Брертон в полуобморочном состоянии пошла на уступки, но пути назад уже не было, и Джозефина упаковала чемодан. Вот таким неожиданным, чудовищным образом, как раз тогда, когда школьная жизнь приобрела для нее хоть какой-то смысл, она распрощалась со школой.

Тогда вся буря ее чувств обрушилась на мисс Брертон, и единственные слезинки, пролитые ею при отъезде, были слезами гнева и обиды. По пути в Нью-Йорк Джозефина заметила, что отец, который с самого начала инстинктивно, горячо принял ее сторону, в глубине души несколько раздражен случившимся.

— Мы это переживем, — говорил он. — К сожалению, старая карга мисс Брертон тоже это переживет. Ей бы заправлять колонией для малолетних преступников. — Он на миг задумался. — Ладно, завтра приезжает твоя мама, и вы с ней отправитесь в Хот-Спрингс, как планировали.

— В Хот-Спрингс! — Джозефина поперхнулась собственным криком. — Ни за что!

— Почему? — удивился он. — Мне кажется, это лучшее, что сейчас можно сделать. Отсидеться перед возвращением в Чикаго.

— Лучше сразу в Чикаго, — затаив дыхание, предложила Джозефина. — Папочка, было бы гораздо лучше сразу вернуться в Чикаго.

— Что за блажь! Твоя мама уже выехала в Новую Англию, все приготовления сделаны. В Хот-Спрингс будешь гулять, ездить верхом, играть в гольф и забудешь об этой старой ведьме.

— Разве нельзя выбрать другое место в той же Новой Англии? В Хот-Спрингс будут знакомые, которые в курсе этой истории… девочки из школы.

— Не робей, Джо, выше голову — в жизни всякое бывает. Извини, что я сказал «отсидеться»; не будь у нас других планов, мы бы, конечно, вернулись и дали достойный отпор всем этим старым сплетницам. Когда прячешься за угол, они думают, что дело и впрямь нечисто. Если кто-то раскроет рот — скажешь правду; ты ведь слышала мой разговор с мисс Брертон. Скажешь девочкам, что она умоляла тебя вернуться, но я категорически запретил.

— Никто не поверит.

Как бы то ни было, в Хот-Спрингс у нее намечалось четыре дня передышки до начала школьных каникул. Джозефина не теряла времени даром: она брала уроки гольфа у профессионала, который совсем недавно прибыл из Шотландии, а потому наверняка ничего не знал об ее злоключениях; и даже разок прокатилась верхом с одним молодым человеком, почувствовав себя в его обществе почти непринужденно, когда он признался, что в феврале вылетел из Принстона за неуспеваемость, — впрочем, Джозефина не стала отвечать откровенностью на откровенность. По вечерам, не поддаваясь на уговоры этого юноши, она оставалась дома с матерью и чувствовала, что близка к ней, как никогда прежде.

Но как-то раз, увидев, что в холле у стойки рядом с горой чемоданов и шляпных коробок переминается десятка два привлекательных молодых людей, Джозефина поняла: то, что ее так страшило, уже не за горами. Она убежала наверх и, отговорившись головной болью, поужинала у себя в номере, но после беспокойно заметалась из угла в угол. Ей было стыдно не только за это происшествие, но и за свою реакцию. Раньше она никогда не испытывала ни малейшего сочувствия к тем унылым девочкам, которые жались в гардеробных, потому что их не приглашали танцевать, равно как и к тем, от кого все отворачивались в Лейк-Форесте, а сейчас сама уподобилась им, когда начала трусливо прятаться от жизни. Забеспокоившись, не отразилась ли эта перемена на ее внешности, она остановилась перед зеркалом и порадовалась не менее обычного.

— Ну и дуры! — сказала она вслух.

От этих слов ее спина гордо распрямилась, а туман развеялся. Перед ее мысленным взором промелькнули обрывки фраз из любовных писем, приходивших ей пачками, сотни растерянных, умоляющих лиц, мириады нежных, просительных слов. Восстановленная гордость теплой волной приливала к щекам.

В дверь постучали — это был все тот же юноша из Принстона.

— Не хочешь спуститься вниз? — предложил он. — Там танцы. Полно народу, вся бейсбольная команда Йеля. Могу тебе кого-нибудь представить по всей форме, ты хоть развеешься. Согласна?

— Согласна, только знакомиться ни с кем не хочу. Тебе самому придется весь вечер со мной танцевать.

— Ты же знаешь, я с радостью.

Она поспешила облачиться в новое вечернее платье, такое весеннее, нежнейшего, сказочно-голубого цвета. Волнующий вид собственного отражения в зеркале навел ее на мысль, что старая зимняя кожа сброшена, а под ней обнаружилась сияющая куколка без малейшего изъяна; когда Джозефина спускалась по лестнице, ее ножки попадали почти в такт музыке, доносившейся снизу. Эта была мелодия из пьесы, которую она неделю назад видела в Нью-Йорке, мелодия, созданная для будущего — для еще не придуманных развлечений и еще не встреченных возлюбленных.

Начался танец, а с ним пришла уверенность, что жизнь может начинаться заново бессчетное количество раз. Но не успела она сделать и десяти шагов, как ее перехватил Дадли Ноултон.

— Кого я вижу: Джозефина! — Он впервые произнес ее имя, а теперь еще и взял за руку. — Как приятно! Я очень надеялся, что ты приедешь.

Джозефина взмыла к небесам на ракете изумления и восторга.

Он не кривил душой — по выражению его лица было видно, что он искренне рад. Может быть, он пребывал в неведении?

— Адель писала, что ты, вероятно, будешь здесь. Предположительно.

Похоже, он все знает, но это его не оттолкнуло — так или иначе, она ему нравится.

— На мне власяница, а голова посыпана пеплом, — сказала она.

— Что ж, и то и другое тебе к лицу.

— Ты ведь знаешь, что со мной произошло… — решилась она.

— Да, я в курсе дела. Не хотел об этом заговаривать, но все считают, что Уотербери повел себя как болван, а в следующем месяце ему предстоят выборы, и эта история вряд ли прибавит ему шансов. Послушай, надо тебе потанцевать и с другими ребятами — все жаждут прикоснуться к красоте.

Вскоре она уже танцевала, как ей казалось, со всей бейсбольной командой разом. Время от времени ее перехватывали то Дадли Ноултон, то паренек из Принстона, которого не на шутку злила такая конкуренция. В зале было множество девушек из множества школ, но сплоченные командным духом студенты Йеля, дружно выказывая свою предвзятость, смотрели только на Джозефину; очень скоро в нее уже стали тыкать пальцами блюстительницы порядка, сидевшие на стульях вдоль стены.

Но в глубине души она ждала, что будет дальше, когда они с Дадли Ноултоном выйдут прогуляться в теплую южную ночь. Это получилось само собой: музыка смолкла, и они медленно двинулись по аллее среди буйства ранней сирени, свернули за угол, потом за следующий…

— Ты мне обрадовался? — спросила Джозефина.

— Еще бы!

— Сначала я боялась. Больше всего переживала, когда думала… о тебе. Я так старалась измениться… под твоим влиянием.