— Так вот, я прав оказался. Андерсон ездил к шерифу просить, чтоб нас выдворили.
— Что ж теперь?
— Остается ждать. Ребятам пока ничего не говори.
— Насчет этого ты, может, и прав. А вот насчет жратвы промашку дал. Все до единой фасолинки подъели. Я для вас в двух котелках немного оставил. У меня в палатке найдете.
— Как знать, может, жратва нам больше и не понадобится, — сказал Мак.
— Чего-то не возьму в толк.
— Да нас, поди, завтра здесь и не будет.
Войдя в палатку, Лондон указал на два котелка на ящике.
— Значит, думаешь, шериф все-таки попрет нас отсюда? — спросил он Мака.
— Ясно как божий день. Он такой возможности не упустит.
— Думаешь, стрельбу откроет? Может, пригрозит, и все?
— Почем я знаю. Слушай, а где все ребята?
— Все по палаткам, отсыпаются.
— Никак машина едет. Может, все-таки наши возвращаются?
Лондон скособочил голову, прислушался.
— Нет, это грузовик. И, судя по всему, не из мелких.
Они выбежали из палатки и увидели на дороге из Торгаса грузовик: стальной кузов, мощные сдвоенные колеса. Он подъехал к лагерю и остановился. В кузове поднялся человек с автоматом. За передней рукоятью — большой патронный диск. Над бортами кузова видне лись головы сидевших. Из палаток выскакивали забастовщики.
Стоящий в кузове прокричал:
— Я — окружной шериф! Если у вас есть вожак, я бы хотел с ним поговорить!
Люди, с любопытством поглядывая на грузовик, подходили все ближе.
— Осторожнее, Лондон, — прошептал Мак. — Сейчас они могут нас в два счета шлепнуть. Им ничего не стоит.
Оба вышли к обочине, остановились. Чуть поодаль цепочкой вдоль дороги — остальные забастовщики. Лондон крикнул:
— Ну, я — главный.
— У меня на вас жалоба. Вас обвиняют в нарушении границ частных владений. До сих пор мы вас терпели. Уговаривали на работу вернуться, а уж если надумали бастовать, то мирно. Вы же уничтожаете частную собственность, совершаете убийства. Кое-кого нам пришлось пристрелить, кое-кого — задержать, — шериф взглянул на своих спутников в кузове и продолжал. — Мы и сейчас не хотим кровопролития, мы готовы вас выпустить. Даем вам ночь, чтобы вы убрались отсюда. Покинете округ — никто вас на дороге и пальцем не тронет. Но если завтра на рассвете застанем вас здесь, в лагере, пощады не ждите.
Слушали его молча. Мак что-то прошептал Лондону и тот сказал:
— «Нарушение границ» не дает вам права стрелять.
— Может быть, но «сопротивление должностным лицам» — дает. Я с вами в открытую говорю, чтоб вы знали, чего ждать. Завтра поутру мы сажаем в грузовики вроде этого сотню людей, даем каждому ружье. Еще у нас три ящика гранат со слезоточивым газом. Кое-кто из ваших приятелей может вам порассказать, что это за игрушки. Вот и все. Цацкаться с вами больше не будем. Даем вам срок до утра, чтоб убраться из округа. Вот и все. — Наклонившись к кабине, бросил:
— Поехали, Гас.
Машина медленно тронулась с места, набрала скорость…
Один из забастовщиков прыгнул в придорожную канаву, схватил камень. Но так и остался стоять, держа его в руке, а грузовик катил прочь. Люди проводили его взглядом и пошли обратно в лагерь.
— Похоже, мы получили приказ, — вздохнул Лондон. — Он не шутки шутить приезжал.
— Проголодался я, пойду-ка с фасолью разделаюсь. Маку не терпелось переменить тему. Молча вернулись в палатку. Мак с жадностью принялся есть. — Сам-то поел, Лондон, а?
— Я-то? Конечно. Что будем делать?
— Бороться.
— Да, они навезут этих гранат, борись тогда, как бычок на бойне.
— Врет он все, — так неистово воскликнул Мак, что стрельнул жеваной фасолью изо рта. — Будь у него эти гранаты, не стал бы нам говорить! Он думает, мы разбежимся, не станем биться. Снимемся с лагеря ночью, они нас тут же сцапают. Разве им можно верить!
Лондон посмотрел Маку прямо в глаза.
— Не хитришь? Ведь ты сам говорил, я на вашей стороне. Не дай бог, вокруг пальца обвести меня хочешь.
Мак перевел взгляд.
— Мы должны драться! Уйдем, не хлопнув дверью, считай, напрасно столько терпели.
— Ну, а если ввяжемся в драку, много ни в чем не по винных ребят получат пулю в лоб.
Мак поставил котелок с остатками фасоли на ящик.
— Знаешь, на войне генерал понимает, что без потерь не обойтись. Так вот, у нас тоже война. Уйдем без боя, значит, с позором проиграли. — Он прикрыл глаза рукой. — Лондон, ответственность, конечно, адская. Я знаю, что нам делать, но ты вожак, тебе и решать. Не хочу всю вину на себя взваливать.
Лондон понуро бросил:
— Да, но ведь ты в этом деле собаку съел. Ты уверен, что нам лучше всего биться?
— Да, лучше всего.
— А, пропади все пропадом, драться так драться, лишь бы ребят настроить!
— Я думал об этом, — сказал Мак, — ведь они и против нас могут повернуть. Те, кто слушал шерифа, расскажут остальным, и все скопом на нас: дескать, вы эту кашу заварили.
— Я все-таки думаю, они деру дадут. Эх, бедняги, ничего-то не знают, не ведают. Ты, значит, говоришь, если и смываться, так надо прямо сейчас? А как быть с ранеными? С Бэрком, стариком и тем, что ногу вывихнул?
— Оставим здесь, — решил Мак. — Другого выхода нет. Окружным властям придется их в больницу класть.
— Схожу, посмотрю, что в лагере делается. Что-то на душе кошки скребут, — сказал Лондон.
— Не только у тебя, — подхватил Мак.
Лондон вышел. Джим взглянул на Мака и принялся за холодную фасоль с редкими волоконцами говядины.
— Будут ли и впрямь нас бить? Неужто не пропустят, если ребята решат уйти?
— Шериф-то пропустит. Только обрадуется, если мы уйдем, а вот от «бдительных» жди пакостей.
— Ужинать ребятам нечем, Мак. А если они еще и напуганы, так никакой ужин сил не прибавит.
Мак выскреб все из котелка и поставил его на ящик.
— Джим, ты выполнишь одну просьбу?
— Смотря какую.
— Солнце скоро сядет, быстро стемнеет. Ты, надеюсь, прекрасно понимаешь, что за нами будут охотиться? И еще как! Так вот, я хочу, чтоб ты, как только стемнеет, смылся отсюда и вернулся в город.
— С какой это стати?
Мак скользнул взглядом по лицу Джима и потупился.
— Я приехал сюда, сил и желания работать хоть отбавляй. А ты, Джим, стоишь десяти таких, как я. Сейчас я в этом уверен. Случись что со мной, найдется много ребят не хуже, а у тебя редкостный талант. Нам нельзя тебя терять. Если за грошовую забастовку придется расплачиваться такими людьми, как ты, — это расточительство.
— Не согласен. Нас надо в работе использовать, а не беречь. Я не дезертир. Ты сам говорил, что любое маленькое дело — частичка большого, пусть крохотная, но важная.
— Джим, тебе необходимо уйти. С больной рукой много не навоюешь. Толку от тебя в драке все равно нет. И оставаться тебе здесь незачем. Помочь ничем не сможешь.
Лицо у Джима посуровело.
— Я останусь. Может, еще и здесь чем пригожусь. Ты, Мак, меня все время оберегаешь. И порой мне кажется, что оберегаешь не из интересов партийных, а из своих собственных.
Мак побагровел от досады.
— Ну что ж. Пристрелят — пеняй на себя. Я предложил, по-моему, лучший выход. Хочешь поупрямиться валяй! Делай, что твоей душеньке угодно, а я пошел. Здесь сидеть без толку, — и, вконец рассердившись, вышел.
Джим засмотрелся на брезентовую стену. На ней красным пятном запечатлелось заходящее солнце. Рукой он осторожно потянулся к плечу, тихонько нажал, потыкал вокруг раны. Чуть поморщился. И долго сидел неподвижно.
Заслышав шаги, обернулся. У входа стояла Лиза с ребенком на руках; за ее спиной виднелась вереница машин при дороге, на верхушках деревьев играли закатные блики, а под кронами уже собирались сумерки. Лиза, по-птичьи вытянув шею, с любопытством огляделась. Мокрые волосы старательно приглажены, кое-где, неумело накрученные, вились. Короткое одеяло кокетливо прикрывало лишь одно плечо.
— Ты один, я вижу, — она подошла к матрацу, уселась, прикрыла колени подолом льняного платья. — Ребята говорят, легавые нас бомбами забросают и убьют, — беспечно сказала она.
Джим оторопел.
— Ты, похоже, не очень-то боишься.
— Не боюсь. Я вообще не боюсь такого.
— Тебя легавые не тронут. Не верю я, что они нас перебьют. Вранье все это. Ты пришлато по делу?
— Нет, просто так. Решила немного здесь посидеть.
— Я ведь нравлюсь тебе, Лиза? — Джим улыбнулся.
— Да.
— И ты мне нравишься.
— Ты мне так помог с малышом.
— А как старый Дан? Ты за ним присматриваешь?
— А чего с ним будет? Лежит себе, бормочет.
— Мак тебе помог куда больше, чем я.
— Да, но он никогда на меня так не смотрел. Мне нравится тебя слушать. Ты хоть еще и мальчишка совсем, а говоришь складно.
— И слишком много, Лиза. Слов много, а дела мало. Посмотри: вечереет. Скоро фонарь зажжем. Не станешь же ты со мной в темноте сидеть.
