Том Близзард был одним из двадцати человек, которые в 1937 году имели шансы попасть в 1944-м, а может быть, даже в 1940 году в кандидаты на пост президента от демократической партии.
В своем штате на Среднем Западе он был председателем палаты представителей, а затем два срока подряд губернатором, и простодушные читатели газет все еще верили, будто он проводит девять десятых своего времени в маленьком фабричном городке Васкигане, а одну десятую — в Нью-Йорке и Вашингтоне. На самом деле было как раз наоборот. Он по-прежнему являлся владельцем миллионного завода сельскохозяйственных машин в Васкигане, но большую часть времени жил в скромной двенадцатикомнатной лачуге на Парк-авеню в Нью-Йорке и был знаком со всеми нью-йоркскими репортерами, редакторами-коммунистами, боксерами, профессорами экономических наук и барменами ночных клубов.
Это был крупный, неопрятный человек с благодушной походкой вперевалку, с подкупающей молодой улыбкой и очень себе на уме.
Ходили упорные слухи, что губернатор Близзард и полковник Мардук заключили между собой политическое соглашение, но кто кому обязался оказывать поддержку, было неясно, и майор Хомуорд не внес ясности в этот вопрос. Доктор решил, что он, возможно, и сам ничего не знает.
Вечеринка закончилась в кухне, как полагается всякой подлинно интимной вечеринке.
Кухня на Чарльз-стрит к этому времени совершенно преобразилась. Пиони энергично взялась за эту серую, пропахшую плесенью комнату, и теперь здесь радовали глаз белые стены с ярким узором, красные клеенчатые оборочки на полках и небьющаяся пластмассовая посуда — зеленая и красная. Трое приятелей уселись вокруг зеленого кухонного стола пить коктейли, и майор Хомуорд, сын самого шикарного портного в Западной Виргинии, и Плениши, выходцы со Среднего Запада, с одинаковым увлечением стали изливать связывавшее их чувство взаимной приязни в нежных звуках американской народной песни «Мэндн, Мэнди, сладкая, как сахарный тростник», позаимствованной в дебрях Дальнего Юга всеми нью-йоркскими мюзик-холлами.
Во время этого концерта Кэрри Плениш, возвратившись домой неизвестно откуда, заглянула в кухню, сморщила нос и сейчас же вышла.
Пиони выбежала вслед за ней:
— Иди познакомься с майором Хомуордом. Такой интересный человек и видная фигура в обществе!
— А мне показалось — просто старый дурак, — шепотом сказала Кэрри.
— Старый? Да он моложе папы!
— Ну и что же?
— Кэрри!
— Право же, мама, я не хочу быть дерзкой, но, по — моему, он похож на старого клоуна.
— Это один из умнейших и влиятельнейших людей среди борцов за общественное благосостояние.
— Право же, мама, не сердись, но меня не интересуют ни влиятельные люди, ни общественное благосостояние. Я предпочитаю спать. Спокойной ночи.
Пиони, огорченная, осталась одна в коридоре. О чем только думает молодое поколение? Она-то в шестнадцать лет была не такая. Она бы с восторгом согласилась помочь своей матери в почетном деле — снискать расположение важного гостя! А Кэрри…
Не успокоилась, пока ей не разрешили уйти из отличной частной школы мисс Клинк, где она общалась с дочерьми всяких видных людей, и поступить в эту ужасную, огромную городскую школу, полную ирландцев, евреев и макаронников! А до чего дерзкая! Когда Пиони заныла: «Но, деточка моя, мы с папой так старались, так экономили, чтобы отдать тебя в настоящую фешенебельную школу», — у нее достало нахальства ответить: «Так чем же ты недовольна, мама? Вот я перейду в городскую школу — и экономить не нужно будет». Ловить на слове родную мать! И вечно эти разговоры о биологии и черчении, и Эрнест Хемингуэй, и Джеймс Фаррел, и всякая такая ерунда! И притворяется скромницей, а сама носит эти джемперы, которые так обтягивают фигуру, что все видно…
Пиони вздохнула: «Просто не понимаю современных девчонок. Собственного дома для них вообще не существует!» — И она, как шарик, покатилась обратно в кухню и выпила еще один коктейль.
Позже, когда доктор Плениш решил, что пора усадить майора в такси и благополучно доставить его в резиденцию Уинифрид Мардук Хомуорд на Восточной 68-й улице, Пиони поехала с ними, и в такси они еще попели, и майор держал ее за руку, а она с гордостью думала, что вот ею интересуется один из тех редких людей, которые служат офицерами связи между миром богачей и трудовой интеллигенцией, и что именно это сочетание делает Нью-Йорк таким притягательным и совсем-совсем непохожим на Кинникиник, штат Айова.
Один из важнейших видов деятельности всякой либеральной просветительной организации составляет так называемая исследовательская работа.
Скажем, исследование проделок экс-преподобного Иезекииля Биттери.
Вы прочитываете в газетах от сорока до пятидесяти подробных биографий мистера Биттери, затем на имя вашего секретаря выписываете его собственные произведения и перечитываете все сначала. Затем засылаете шпионов в диковинных шляпах и в пальто с поднятым воротником послушать его публичные выступления. Таким образом, исследовательская работа позволяет вам установить, что брат Биттери-пустомеля и демагог, что в прошлом его обвиняли не только в систематической краже содержимого церковной кружки, но и в похищении самой кружки для хранения в ней редиски, а теперь он только потому не состоит на жалованье у всех фашистов, что по рассеянности пропустил одного или двух.
Годика через три сенатская комиссия вызовет в Вашингтон целый полк свидетелей и после долгого запугивания и закулисных воздействий установит, что мистер Биттери в прошлом — неистовый проповедник, а сейчас — не менее неистовый фашист.
Еще через два года левые газеты разошлют на места всех докторов философии, состоящих у них в репортерах, и обнаружат, что мистер Биттери в прошлом стоял за линчевание агностиков, а теперь стоит за линчевание социалистов.
А все это время сам преподобный Иезекииль будет во всеуслышание признавать, заявлять, повторять всем, кого ему удастся залучить на свои выступления, что он всегда был членом Ку-Клукс-Клана и фашистом, всегда ненавидел евреев, колледжи и хорошие манеры и что в Гитлере ему не нравится одно — зачем он в молодости расписывал стены сараев, когда гораздо лучше было бы оставить их в первозданном виде.
Вот что такое Исследовательская Работа.
Доктор Плениш был с нею хорошо знаком, и теперь он попытался направить луч исследовательского прожектора на более загадочный объект: скрытые цели заговора Мардук — Близзард. В своих научных изысканиях он дошел до того, что поставил выпивку репортеру Хэтчу Хьюиту и задал ему ряд вопросов — метод, нередко практикуемый среди профессиональных стимулянтов.
— Да, — сказал Хэтч. (Доктор Плениш смутно помнил, что они где-то когда-то встречались.) — Да, Том Близзард метит в президенты — все равно от какой партии. Принимает любую поддержку. Готов заигрывать и с клубом хоккеистов озера Эри, и с Арустукской Ассоциацией Огородников, и с братством имени св. Иоанна по Изучению св. Фомы Аквината.
— Перед Мардуком у него преимущество-тот и рад бы действовать так же, да боится замарать перчатки.
— А уж Уинифрид Мардук Хомуорд… Мало того, что она вечно выступает с собственным вариантом нагорной проповеди, она таскает с собой собственную портативную гору даже на приемы с коктейлями. Это первый Мессия женского пола, и боюсь, не погубила бы она всю профессию. Всякий раз, как она обрушивается на Гитлера, она разводит такую праведность, что я готов отнестись к Гитлеру со снисхождением, а это мне не нравится. Все дело в том, что она невнимательно читала священное писание. Ей показалось, что там говорится: «Если женщина узнает что-нибудь, пусть расскажет дома своему мужу. Позор для женщины не говорить во храме».
— Доказательств у меня нет, но я подозреваю, что и ее папаша и губернатор Близзард воображают, будто используют ее в качестве проводника на тропе, ведущей к президентскому креслу, а на самом деле это она их использует и как только решит, у которого из них больше шансов прийти к финишу, сейчас же перережет другому 1 горло. Времена меняются, мой милый. Когда-то «ищите женщину» относилось только к любовным делам; теперь она скрытая пружина в делах политических.
Но ты-то, Гид, как ты очутился в этой компании? Я думал, ты прочно осел среди честных бандитов вроде Дьякона Уэйфиша. Неужели ты перекинулся к интеллектуальным гангстерам?
Многолетний опыт руководителя и оратора позволил доктору Пленишу вложить необычайную экспрессию в уничтожающий ответ:
— Ох, как это скучно!
Неделю спустя доктор Плениш получил приглашение отправиться вместе с майором Хомуордом на богомолье в контору полковника Мардука. (До генералов дело еще не дошло.)
Тронный зал фирмы Мардук, Сайко и Сэгг был шедевром Боббисмита, который в рекламах именовал себя «Гертрудой Стайн[127] внутреннего убранства». Все здесь было просто и строго, как у Рокфеллера, только масштабы чуть поменьше. Палевые стены с лампами дневного света, скрытыми за карнизом, украшала всего одна картина — портрет полковника, на котором он напоминал здоровенного верблюда в бирюзовой пустыне. Едва заметный ветерок шевелил занавеси золотисто-зеленого шелка, мебель была белая, полированная, с кожаной обивкой цвета коралла. Над красноватым мраморным камином не было полки, но рядом стоял шкафчик и в нем — книги Пруста, Шпенглера[128] и Зейн Грей.[129] Огромный пустынный стол украшала одинокая лилия на длинном стебле и фотография лорда Бивербрука[130] с его автографом.
