Мятежники, принужденные вытянуть свои колонны на узкой, стиснутой между скалъ дорогѣ, безмолвно продолжали свой путь и вошли въ ущелье, не засвѣтивъ ни одного факела. Даже шумъ ихъ шаговъ заглушался оглушительнымъ ревомъ водопадовъ и завываніемъ бурнаго вѣтра, гнувшаго столѣтнія деревья и крутившаго тучи вокругъ льдистыхъ снѣжныхъ вершинъ.
Теряясь въ мрачной глубинѣ ущелья, мерцающее сіяніе луннаго свѣта не достигало металлическихъ наконечниковъ оружія мятежниковъ и даже бѣлые орлы, пролетавшіе иногда надъ ихъ головами, не подозрѣвали, что такое огромное скопище людей, рѣшилось потревожить въ эту минуту ихъ уединеніе.
Вдругъ старый Гульдонъ Стайнеръ коснулся плеча Кеннибола прикладомъ своего карабина.
— Начальникъ! Что-то блеснуло въ кустахъ остролиста и дрока.
— Видѣлъ, — отвѣтилъ Кенниболъ: — Это блескъ облака въ потокѣ.
Прошли далѣе.
Гульдонъ снова поспѣшно схватилъ руку начальника.
— Посмотри-ка, ужъ не мушкеты ли сверкаютъ тамъ въ тѣни скалъ, — спросилъ онъ.
Кенниболъ наклонилъ голову и пристально посмотрѣлъ въ указанномъ направленіи.
— Успокойся, братъ Гульдонъ, это лунный свѣтъ играетъ на ледяной вершинѣ.
Никакая опасность, повидимому, не грозила имъ и отряды бунтовщиковъ, беззаботно проходя по извилинамъ ущелья, мало по-малу забыли всю критичность ихъ положенiя.
Послѣ двухъ часовъ ходьбы, часто затруднительной по дорогѣ, загроможденной упавшими деревьями и глыбами гранита, передовой отрядъ вошелъ въ сосновую рощу, которой оканчивалось ущелье Чернаго Столба и надъ которой нависли почернѣлыя мшистыя скалы.
Гульдонъ Стайнеръ приблизился къ Кенниболу, заявляя ему свою радость, что скоро выберутся изъ этого проклятаго ущелья и поблагодарятъ святаго Сильвестра, спасшаго ихъ отъ гибели у Чернаго Столба.
Кенниболъ разсмѣялся, утверждая, что совсѣмъ не испытывалъ этого бабьяго страха. Большинство людей имѣютъ обыкновеніе отрицать опасность, когда она уже миновала, и не вѣря ей, стараются выказать свою неустрашимость, которой быть можетъ не было у нихъ и въ поминѣ.
Между тѣмь, вниманіе его привлечено было двумя круглыми огоньками, которые подобно раскаленнымъ углямъ мелькали въ чащѣ кустарника.
— Клянусь спасеніемъ моей души, — прошепталъ онъ, схвативъ Гульдона за руку: — вотъ глаза самой великолѣпной дикой кошки, когда либо мяукавшей въ этомъ кустарникѣ.
— Ты правъ, — отвѣтилъ старый Стайнеръ: — и если бы онъ не шелъ впереди насъ, я подумалъ бы, что это глаза проклятаго исландскаго демо…
— Тс! — шепнулъ Кенниболъ и схватился за карабинъ.
— Ну, — продолжалъ онъ: — я не допущу, чтобы сказали, что такой славный звѣрь могъ безнаказанно вертѣться на глазахъ Кеннибола.
Выстрѣлъ прогремѣлъ, прежде чѣмъ Гульдонъ Стайнеръ могъ тому воспрепятствовать, схвативъ руку неблагоразумнаго охотника… Не жалобный вой дикой кошки отвѣтилъ на звучный раскатъ выстрѣла, но страшный ревъ тигра, сопровождаемый еще болѣе страшнымъ хохотомъ человѣка.
Не слышно было отголоска ружейнаго выстрѣла, подхваченнаго эхомъ въ глубинѣ горныхъ ущельевъ. Лишь только свѣтъ выстрѣла блеснулъ въ ночной темнотѣ, лишь только роковой взрывъ пороха нарушилъ окружающую тишину, какъ вдругъ тысячи грозныхъ голосовъ заревѣли въ горахъ, въ ущельяхъ, въ лѣсу, крикъ да здравствуетъ король! подобно раскату грома грянулъ надъ головами мятежниковъ, спереди, сзади, съ боковъ; убійственный огонь опустошительныхъ залповъ, сыпавшихся со всѣхъ сторонъ, уничтожалъ и освѣщалъ ряды бунтовщиковъ, указывая имъ сквозь красные клубы дыма баталіонъ за каждой скалой, солдата за каждымъ деревомъ.
Рано утромъ въ тотъ день, когда мятежники оставили Апсиль-Корскіе свинцовыя рудники, въ Сконгенъ вошелъ полкъ стрѣлковъ, который мы видѣли въ пути въ тридцатой главѣ этого правдиваго повѣствованія.
Распорядившись относительно размѣщенія солдатъ, полковникъ Ветгайнъ переступалъ уже порогъ своей квартиры близъ городскихъ воротъ, какъ вдругъ почувствовалъ, что чья-то тяжелая рука фамильярно хлопнула его по плечу.
Обернувшись, онъ увидалъ передъ собою малорослаго человѣка, изъ подъ широкой шляпы котораго, скрывавшей черты его лица, виднѣлась лишь густая рыжая борода. Онъ тщательно закутанъ былъ въ сѣрый шерстяной плащъ съ капюшономъ, дѣлавшимъ одежду его похожей на отшельническую рясу, и руки свои пряталъ въ толстыхъ перчаткахъ.
— Что тебѣ надо, почтеннѣйшій! — сердито спросилъ полковникъ.
— Полковникъ Мункгольмскихъ стрѣлковъ, — отвѣтилъ незнакомецъ съ страшнымъ выраженіемъ въ голосѣ: — пойдемъ со мной на минуту, я имѣю нѣчто сообщить тебѣ.
При этомъ неожиданномъ приглашеніи, баронъ Ветгайнъ остолбенѣлъ отъ удивленія.
— Я имѣю сообщить нѣчто важное, — повторилъ человѣкъ въ толстыхъ перчаткахъ.
Такая настойчивость заинтересовала полковника. Имѣя въ виду броженіе, которое происходило въ провинціи, и порученіе, возложенное на него правительствомъ, онъ не могъ пренебрегать малѣйшими свѣдѣніями.
— Пойдемъ, — согласился онъ.
Малорослый пошелъ впереди, и выйдя изъ городскихъ воротъ, остановился.
— Полковникъ, — обратился онъ къ барону Ветгайну: — хочешь ты однимъ ударомъ истребить всѣхъ бунтовщиковъ?
Полковникъ разсмѣялся.
— Да, недурно было бы начать этимъ кампанію.
— Ну такъ поспѣши сегодня же устроить засаду въ ущельяхъ Чернаго Столба, въ двухъ миляхъ отъ города. Банды бунтовщиковъ расположатся тамъ лагеремъ въ эту ночь. Лишь только сверкнетъ первый огонекъ, устремись на нихъ съ своими солдатами и побѣда твоя обезпечена.
— Спасибо, почтеннѣйшій, за доброе извѣстіе, но откуда ты это знаешь?
— Если-бы ты зналъ меня, полковникъ, ты бы скорѣе спросилъ бы какъ могу я этого не знать.
— Кто-жъ ты такой?
Незнакомецъ топнулъ ногой.
— Я не затѣмъ пришелъ сюда, чтобы разсказывать тебѣ кто я.
— Не бойся ничего. Кто-бы ты не былъ, услуга, оказанная тобою, служитъ защитою. Можетъ быть ты изъ числа бунтовщиковъ?
— Я отказался помогать имъ.
— Въ такомъ случаѣ, зачѣмъ же скрывать свое имя, если ты вѣрноподданный короля?
— Что мнѣ за дѣло до короля?
Полковникъ надѣялся добиться у этого страннаго вѣстника еще какихъ-нибудь свѣдѣній и спросилъ:
— Скажи мнѣ, правда-ли, что разбойниками предводительствуетъ знаменитый Ганъ Исландецъ.
— Ганъ Исландецъ! — повторилъ малорослый, дѣлая страшное удареніе на этомъ словѣ.
Баронъ повторилъ свой вопросъ. Но взрывъ хохота, который можно было принять за вой дикаго звѣря, былъ ему единственнымъ отвѣтомъ.
Полковникъ пытался было еще развѣдать о численности и начальникахъ рудокоповъ, но малорослый принудилъ его замолчать.
— Полковникъ Мункгольмскихъ стрѣлковъ, я сказалъ тебѣ все, что нужно было тебѣ знать. Устрой сегодня-же засаду въ ущельяхъ Чернаго Столба со всѣмъ твоимъ полкомъ, и ты уничтожишь всѣ мятежническіе отряды.
— Ты не хочешь открыть своего имени и тѣмъ лишаешь себя королевской милости; но справедливость требуетъ, чтобы баронъ Ветгайнъ вознаградилъ тебя за оказанную услугу.
Съ этими словами полковникъ кинулъ свой кошелекъ къ ногамъ малорослаго.
— Сохрани для себя твое золото, полковникъ, — сказалъ тотъ презрительно: — я въ немъ не нуждаюсь. А если бы, — прибавилъ онъ, указывая на толстый мѣшокъ, висѣвшій у его веревочнаго пояса: — тебѣ самому понадобилась награда за уничтоженіе этихъ людей, у меня найдется, полковникъ, достаточно золота, чтобы заплатить тебѣ за ихъ кровь.
Прежде чѣмъ полковникъ успѣлъ прійти въ себя отъ удивленія, которымъ поразили его непонятныя слова таинственнаго существа, малорослый исчезъ.
Баронъ Ветгайнъ медленно вернулся въ городъ, размышляя — можетъ-ли онъ положиться на свѣдѣніе, доставленное такимъ страннымъ образомъ. Когда онъ входилъ въ свое жилище, ему подали пакетъ, съ печатью великаго канцлера. Письмо дѣйствительно оказалось отъ графа Алефельда и полковникъ съ легко понятнымъ изумленіемъ нашелъ въ немъ то же извѣстіе и тотъ же совѣтъ, который только что получилъ у городскихъ воротъ отъ таинственнаго незнакомца въ широкой шляпѣ и въ толстыхъ перчаткахъ.
Нѣть возможности описать панику, распространившуюся въ безъ того уже нестройныхъ рядахъ бунтовщиковъ, когда роковое ущелье вдругъ выказало имъ свои вершины, усѣянныя штыками, свои пещеры, переполненныя неожиданными врагами. Оглушительный крикъ тысячи голосовъ такъ внезапно раздался среди пораженной ужасомъ толпы, что трудно было различить крикъ ли это отчаянія, испуга или бѣшенства.
Убійственная пальба отовсюду выступавшихъ взводовъ королевскихъ войскъ усиливалась съ каждой минутой и прежде чѣмъ бунтовщики успѣли сдѣлать первый залпъ послѣ гибельнаго выстрѣла Кеннибола, густое облако огненнаго дыма окружило ихъ со всѣхъ сторонъ, поражая градомъ шальныхъ пуль. Каждый видѣлъ только себя, съ трудомъ различая въ отдаленіи стрѣлковъ, драгуновъ и улановъ, смѣішавшихся на вершинахъ скалъ и опушкѣ лѣса подобно злымъ духамъ въ пеклѣ.
