— Лучшее, что могут сделать Бофорты, — заключила миссис Арчер таким тоном, словно ставила диагноз и назначала курс лечения, — это поселиться в маленьком Регинином поместье в Северной Каролине. Бофорт всегда держал скаковых лошадей, вот пусть теперь и займется разведением рысаков. По-моему, у него есть все качества, необходимые удачливому барышнику.
Все с ней согласились, но никто не снизошел до вопроса, что же Бофорты и впрямь собираются делать.
На следующий день миссис Мэнсон Минготт почувствовала себя гораздо лучше: она вновь обрела дар речи и запретила упоминать при ней о Бофортах, а когда явился доктор Бенкоум, осведомилась у него, почему родственники подняли такой шум по поводу ее здоровья.
— Если в мои годы ужинать салатом с курицей, та чего можно ожидать? — вопросила она, и, как только доктор прописал ей более подходящую диету, удар превратился в несварение желудка.
Однако, несмотря на свой решительный тон, старуха Кэтрин уже не смогла вновь обрести прежнего отношения к жизни. Хотя растущий старческий эгоизм и не умерил ее любопытства к делам соседей, он притупил и без того не слишком живое сочувствие их бедам, и она, казалось, без труда выбросила из головы катастрофу Бофорта. Но зато она впервые погрузилась в изучение симптомов своей болезни и начала трогательно интересоваться некоторыми членами семьи, которыми раньше пренебрегала.
Особенного ее внимания удостоился мистер Велланд. Из всех своих зятьев она наиболее упорно не замечала именно его, и ответом на все попытки миссис Велланд изобразить мужа человеком твердого характера и выдающегося ума («О, если бы он только захотел!») был иронический смешок. Теперь, напротив, его феноменальные немощи сделали его предметом величайшего интереса, и миссис Минготт приказала ему явиться пред ее царственные очи, как только у него понизится температура, — ибо теперь старуха Кэтрин охотно признала, что с температурой необходима величайшая осторожность.
Спустя сутки после вызова мадам Оленской пришла телеграмма с известием, что она приедет из Вашингтона вечером следующего дня. На завтраке у Велландов, где случайно присутствовали молодые Арчеры, немедленно возник вопрос, кто встретит ее в Джерси-Сити,[171] и семейство принялось так оживленно обсуждать эту трудную задачу, словно вокзал в Джерси-Сити был отдаленным форпостом на Диком Западе. Все согласились, что миссис Велланд никоим образом ехать не может, ибо в тот день она должна сопровождать мужа к старухе Кэтрин; коляску тоже занимать нельзя, потому что, если мистер Велланд «расстроится», увидев тещу в первый раз после ее болезни, его нужно будет немедленно отвезти домой. Младшие Велланды будут, конечно, заняты в деловой части города. Мистер Лавел Минготт как раз в это время должен вернуться с охоты, и минготтовская карета будет отправлена за ним; что же до Мэй, то едва ли кому-нибудь придет в голову посылать ее зимним вечером одну на паром, пусть даже и в собственной карете. Между тем не встретить госпожу Оленскую на вокзале значит нарушить законы гостеприимства и пойти наперекор недвусмысленному желанию старухи Кэтрин.
— Как это похоже на Эллен — поставить всю семью в такое затруднительное положение, — усталым голосом сказала миссис Велланд. — Беда никогда не приходит одна, — сетовала бедняжка, раз в кои веки позволив себе возроптать на судьбу. — Я начинаю опасаться, что мамино положение серьезнее, чем это хочет признать доктор Бенкоум. По-моему, только этим можно объяснить ее нездоровое желание немедленно вызвать сюда Эллен при том, что ее совершенно некому встретить.
Слова эти, произнесенные в пылу досады, были весьма необдуманны, и мистер Велланд тотчас же за них ухватился.
— Августа, — сказал он, бледнея и откладывая вилку, — есть ли у тебя еще какие-либо основания полагать, что доктор Бенкоум уже не достоин прежнего доверия? Быть может, ты заметила, что он уже не так добросовестно следит за моим здоровьем или за здоровьем твоей матушки?
Теперь, когда перед миссис Велланд раскрылись неисчислимые последствия ее оплошности, она в свою очередь побледнела, но все же сумела рассмеяться и взять себе вторую порцию запеченных в раковинах устриц, после чего, вновь облачившись в испытанную кольчугу бодрости, возразила;
— Милый, как это могло прийти тебе в голову? Я всего лишь хотела сказать, что после того, как мама решительно заявила, что долг Эллен — вернуться к мужу, кажется странным, что ей вдруг ни с того ни с сего вздумалось ее вызвать, когда тут имеется не менее полдюжины других внуков и внучек. Но мы не должны забывать, что, несмотря на свою поразительную энергию, мама — очень старая женщина.
Чело мистера Велланда все еще было нахмурено, и его взволнованное воображение сосредоточилось на этих последних словах.
— Да, твоя мать — очень старая женщина, а Бенкоум, возможно, вовсе не умеет лечить очень старых людей. Как ты выразилась, дорогая, беда никогда не приходит одна, и лет через десять или пятнадцать передо мной, очевидно, возникнет приятная необходимость искать себе другого доктора. Всегда лучше произвести такую перемену заранее. — Приняв столь спартанское решение, мистер Велланд твердой рукою взялся за вилку.
— Однако, — снова начала миссис Велланд, поднимаясь из-за стола и направляясь в дебри лилового атласа и малахита, известные под названием дальней гостиной, — однако мне до сих пор непонятно, как Эллен доберется сюда завтра вечером, а я предпочитаю уладить все не менее чем за сутки вперед.
Арчер оторвал завороженный взгляд от небольшой картины в восьмиугольной рамке из слоновой кости с ониксовыми медальонами, на которой были изображены два пирующих кардинала.
— Может быть, ее встречу я? — предложил он. — Я могу уйти из конторы и возле парома сесть в коляску, если Мэй отправит ее туда.
Сердце его при этих словах взволнованно забилось.
Миссис Велланд с облегчением вздохнула, а Мэй, которая тем временем отошла к окну, повернулась к мужу и одарила его сияющей улыбкой.
— Вот видите, мама, все и уладилось за сутки вперед, — проговорила она и, наклонившись, поцеловала озабоченно нахмуренный лоб матери.
Экипаж Мэй стоял возле дома, и она должна была отвезти Арчера на Юнион-сквер, где, пересев на бродвейскую конку, он мог добраться до конторы. Устроившись в углу коляски, она сказала:
— Я не хотела огорчать маму новыми вопросами, но мне не совсем понятно, как ты можешь завтра встретить Эллен и привезти ее в Нью-Йорк, если ты едешь в Вашингтон.
— Я никуда не еду, — отвечал Арчер.
— Не едешь? Что-нибудь случилось? — голос Мэй звучал звонко, как колокольчик, и был полон супружеской заботы.
— Дело отменено. То есть отложено.
— Отложено? Как странно. Я сегодня утром видела записку от мистера Леттерблера, в которой он пишет маме, что завтра едет в Вашингтон, чтобы выступить в Верховном суде по важному патентному делу. Ты ведь говорил именно про патентное дело?
— Ну да, но не может же вся контора взять и уехать. Мистер Леттерблер сегодня утром решил, что поедет он.
— Значит, дело не отложено? — продолжала она с совсем не свойственной ей настойчивостью, отчего Арчер залился краской так, словно жена его нарушила все привычные условности.
— Отложено не оно, а моя поездка, — отвечал он, проклиная себя за ненужные объяснения по поводу предполагавшейся поездки в Вашингтон и пытаясь вспомнить, где он читал, что умные лгуны приводят подробности, а самые умные их не приводят. Сказать Мэй неправду было вдвое легче, чем смотреть, как она пытается не показать виду, что поймала его с поличным.
— Я поеду позже — ради удобств твоего семейства, — продолжал он, трусливо прикрываясь сарказмом. Говоря это, он все время чувствовал, что она на него смотрит, и, чтобы она не подумала, будто он избегает ее глаз, посмотрел ей прямо в лицо. Взгляды их на мгновение встретились и, возможно, сказали обоим больше, чем они сами того желали.
— Да, страшно удобно, что ты все-таки сможешь встретить Эллен, — бодро согласилась Мэй. — Ты ведь заметил, как мама оценила твою любезность.
— Разумеется, я с удовольствием это сделаю.
Карета остановилась, и, когда он соскочил на мостовую, Мэй наклонилась к нему и положила свою руку на его.
— До свиданья, милый, — сказала она, глядя на него такими нестерпимо голубыми глазами, что он потом спросил себя, уж не блестели ли они от слез.
Он повернулся и поспешно зашагал через Юнион-сквер, как бы напевая про себя: «Целых два часа езды от Джерси-Сити до старухи Кэтрин. Целых два часа, а может быть, и больше».
Голубая женина коляска, с которой еще не сошел свадебный глянец, встретила Арчера у парома и с комфортом доставила его на Пенсильванский вокзал в Джерси-Сити.[172]
