– Хорош.
Взяв автомат, он вылез из машины.
Когда подошёл Таманцев, по его виду, по пятнам крови на гимнастёрке и принесённому им узлу Алёхин сразу понял: что-то произошло. В то же мгновение он обратил внимание на лопатку, подняв её, повернул, увидел срез и подумал, что это, должно быть, лопатка Гусева… Откуда она взялась?
Эта догадка, разумеется, требовавшая подтверждения, вывела его из состояния, в каком он пребывал после получения письма. Он помнил, что Гусеву выписали лопатку со склада за день до поездки и пользоваться ею он не успел, а этой копали, и Алёхин поспешно стал выковыривать частицы земли, забившейся между черенком и шейкой лопатки.
Супесь без примеси других почв. Удивительно чистая, лёгкая и очень светлая. Исчезновение из «доджа» малой сапёрной лопатки работало на версию Полякова о наличии в этом районе тайника, где пряталась разыскиваемая рация, и если это лопатка Гусева, то, значит… Такая лёгкая, необычайно светлая супесь встретилась Алёхину только в одном месте: на поросшем суборью, сравнительно небольшом участке Шиловичского леса – он ещё отметил тогда железную зависимость растительности от почвы.
Если это лопатка Гусева, то, по всей вероятности, тайник можно будет отыскать сегодня же, в крайнем случае завтра… И если рация ещё там…
Если это лопатка Гусева, то её нахождение на подловке у Юлии свидетельствовало о принадлежности Павловского к разыскиваемой группе, что также было весьма существенно, и Алёхин невольно подумал, как обрадуются в таком случае Поляков и генерал.
Разминая крохотные комочки земли, он краем глаза увидел разложенное Таманцевым на плащ-палатке, посмотрел и, связав всё воедино, понял, что была попытка задержания, но неудачная, и, наверно, кроме того, что лежит перед ним, есть ещё только труп… А если так, то более огорчительную оплошность и неприятность в данной ситуации трудно себе представить.
– Что это? – указывая на плащ-палатку и присаживаясь на корточки рядом с ней, спросил Алёхин.
Молчание Таманцева, его виноватый вид и поведение подтверждали самое неприятное предположение.
Алёхин взял с плащ-палатки офицерские удостоверения, раскрыл оба, вгляделся в фотографии и узнал:
– Павловский…
Таманцев молчал. Алёхин поднял голову, увидел у него в руке дюралевый портсигар, выпрямляясь, быстро взял его и, осмотрев, сказал:
– Надо полагать, это – Гусева… И лопатка тоже, очевидно, Гусева…
– Какого Гусева? – тихо проговорил Таманцев. И тут Алёхин подумал, что, находясь третий день здесь в засаде, Таманцев не знает ни о Гусеве, ни о том, что дело «Неман» взято на контроль Ставкой, ни о том совершенно небывалом, что уже вторые сутки творится в тылах обоих фронтов.
«Лижет суставы и кусает сердце!» – внезапно снова всплыло в голове Алёхина. И, посмотрев на Таманцева, он огорчённо спросил:
– Как же вы его упустили?
Бросив неприязненный взгляд на прикомандированных, Таманцев отвернулся и, помедля секунды, с неожиданной злостью сказал:
– По халатности, Павел Васильевич… Исключительно по халатности! Я должен был подставить свою голову, но, извините, не успел!
В семь часов утра, по настоянию Полякова, Егоров и Мохов отправились позавтракать и немного отдохнуть. Поляков обещал разбудить их в девять, про себя решив сделать это часом позже. Он знал, что наибольшее напряжение возникнет во второй половине дня и что, когда прибудет начальство из Москвы, выкроить хотя бы малость для сна или отдыха станет невозможно. Сам он, приняв со вчерашнего вечера уже третью таблетку «кола», чувствовал себя превосходно и работал с увлечением, споро и производительно.
В девятом часу появился добиравшийся на попутных машинах Лужнов, бледный, с трудом державшийся на ногах от потери крови и тряской дороги. Он сообщил, что Павловский при задержании застрелился, что пришёл он один, причём не со стороны леса – очевидно, откуда-то приехал.
Лужнова била дрожь, зубы у него стучали, и Поляков не стал его расспрашивать – вскоре должны были вернуться Алёхин и Таманцев. Поляков напоил его крепким чаем из термоса, с тройной порцией сахара, и отправил в госпиталь.
В девять часов, захватив с собой папки с документами и чистой бумагой, он поспешил в соседний кабинет, чтобы доложить в Москву о ходе розыска.
Телефон «ВЧ» был занят инженер-полковником Никольским. Чтобы не терять времени на хождения взад и вперёд, Поляков расположился за свободным столом, раскрыл папки и продолжал работать.
Поглощённый розыском и подготовкой войсковой операции, Поляков не вникал в подробности того, что называлось «радиотехническим обеспечением». Никольский с ещё двумя пожилыми инженер-майорами, прибывшими поздно вечером из Москвы, помещались отдельно, в одном из кабинетов; они делали своё дело, а он, Поляков, – своё, и друг друга почти не касались: потребные для розыска точность и оперативность пеленгации и взаимодействие слежечных станций с мобильными поисковыми группами зависели непосредственно от сосредоточенных в районах выжидания «слухачей», а не от представителей Главного управления.
Теперь из разговора Никольского Полякову стало ясно, что проводятся крупнейшие приготовления по созданию активных радиопомех на случай выхода разыскиваемого передатчика в эфир.
Собственно, о возможности такого мероприятия он узнал мельком из разговора Егорова с Моховым ещё на рассвете, но не придал тому значения и не стал, даже не пытался обдумывать. В это утро в Москве изучались и подрабатывались все возможные превентивные действия по делу «Неман», возникали и, как правило, тут же отвергались различные проекты и намерения, слыша о которых Поляков шутливо говорил: «Не надо представлять себе неприятности, которые ещё не произошли!» Теперь же создание радиопомех становилось реальностью.
– Вы что, собираетесь их глушить? – спросил Поляков, когда Никольский положил трубку.
– Непременно!
– Соедините меня с генералом Колыбановым, – приказал Поляков высокому горбоносому капитану, дежурному по «ВЧ», и снова посмотрел на Никольского. – Если их станут глушить, они почти наверняка поймут, что запеленгованы, и тогда мы потеряем важнейшее преимущество. Они могут перейти на запасную волну, которая нам неизвестна… Если их спугнут, они могут скрыться из района передачи и на какое-то время уйти в радиомолчание. Да и немцы сообразят, что их рация запеленгована. Все эти возможные последствия предусмотрены?
– Вы не совсем правильно поняли, что мы собираемся делать, и плохо представляете наши возможности, – с улыбкой заметил Никольский. – Мы подготавливаем совершенно необычное мероприятие! Речь идёт не о прицельных, а о массированных заградительных радиопомехах. Мы собираемся глушить не отдельные волны, мы забьём морзянкой, блокируем наглухо целые диапазоны! В нашем распоряжении на трёх фронтах будет полторы тысячи коротковолновых радиостанций, – с гордостью сообщил он. – Все они оснащаются свежим питанием, они будут наготове, и когда по команде вывалятся в эфир – вплотную! – там не останется и щёлочки!.. В этом хоре морзянки сравнительно слабые сигналы портативного передатчика с подработанным питанием не найдут и не уловят даже самые чувствительные приёмники немцев! Поверьте: при заградительных радиопомехах такого масштаба предположение, что рация запеленгована, не должно и не может возникнуть. Так что ваши опасения безосновательны.
– Допустим, – осторожно сказал Поляков. – А чисто военные последствия этого мероприятия вы продумали, вы их себе представляете?
– Вполне! Более того, вопрос согласован с Генеральным штабом. Они, как и мы, полагают, что противник расценит столь интенсивный радиообмен не иначе как начало нашего нового большого наступления. Кроме временного переполоха в немецких штабах, никаких других последствий не ожидается и быть не может!
– Генерал Егоров обо всём этом знает?
– Пока только предположительно… О возможности проведения такого мероприятия мы с ним говорили, когда поступило предварительное распоряжение о подготовке радиостанций. Окончательно вопрос был решён только сейчас. Вас интересует отношение генерала Егорова?
– Да.
– Отрицательное! Но, товарищ подполковник, это же не чья-то прихоть! Приказом Ставки поставлены две конкретные задачи. Кроме первой – поймать! – есть ещё и вторая, не менее важная и ответственная, – любыми усилиями предотвратить утечку секретных сведений. Любыми усилиями! – подчеркнул Никольский. – Какое другое решение вы можете предложить?
– Формально всё правильно и всё логично, а по существу?.. Приказы, без сомнения, надо выполнять! Но если станут глушить целые диапазоны, то как же будут пеленговать?.. Ведь выполнение второй задачи, по существу, препятствует выполнению первой!
