Она возвратила ему кольцо, и лицо ее сделалось вдруг серьезным.
— Я чувствую это совсем так, как ты описывал в своем письме, Франк; что-то роковое заключается в этом кольце. Оно всегда будет со мною. Мне кажется, что вся будущность сосредоточивается вокруг этого маленького колечка.
— Ты этого боишься?
— Боюсь ли я? — ее серая перчатка мягко легла на его загорелую руку. Я не могу ничего бояться, пока ты будешь со мной. Это так странно, потому что обыкновенно я очень легко пугаюсь. Я думаю, если бы мне вместе с тобой пришлось пережить что-нибудь вроде хотя бы крушения поезда, я бы и тогда не испугалась. Ведь скоро я буду частью тебя, а ты достаточно силен для двоих.
— Не думаю, — проговорил Франк, — по-моему у меня такие же нервы, как и у всех других.
Мод покачала головой.
— Уж я знаю, — сказала она.
— У тебя ошибочное представление обо мне. Иногда это меня радует, но иногда приводит в отчаяние. Мне кажется, будто я обманываю тебя. Ты воображаешь, что я какой-то герой, гений и т. п. между тем, как я отлично знаю, что я самый обыкновенный человек, каких в Лондоне сотни и сотни тысяч, и так же мало достоин тебя, как и всякий другой человек.
Она засмеялась с сияющими глазами.
— Люблю слушать, когда ты так говоришь, — сказала она, — именно это-то и хорошо в тебе.
Франк безнадежно пожал плечами.
— Буду надеяться на то, что ты хоть не сразу, а постепенно узнаешь меня всего. Теперь, Мод, перед нами весь день и весь Лондон. Что мы предпримем? Я хочу, чтобы ты выбирала.
— Я так счастлива, что мне право все равно. Я готова просидеть с тобой до самого вечера.
Они оба рассмеялись.
— Пойдем, — сказал он, — мы обсудим это по дороге.
Семья крестьянина все еще сидела и дожидалась. Уходя, Мод положила серебряную монетку в руку ребенка. Она была так счастлива сама, что ей хотелось, чтобы и вокруг нее все были счастливы. Посторонние оборачивались и смотрели ей вслед, когда она проходила мимо. С легким румянцем на щеках и с сияющими глазами она была воплощением молодости, красоты и любви. Какой-то пожилой господин, взглянув на нее, вздрогнул и проводил ее восхищенным взором. Может быть он вспомнил и свою молодость и свою любовь, и на мгновение вновь пережил старые, счастливые дни.
— Возьмем мы извозчика?
— О, Франк, мы должны приучаться быть экономными. Пойдем пешком.
— Сегодня я не могу и не хочу быть экономным.
— Ну, вот! Видишь, какое скверное влияние я на тебя имею.
— Самое развращающее! Однако мы еще не решили, куда идти.
— Не все ли равно, если мы вместе?
— В Овале идет очень интересная игра в крикет между австралийцами и Сюррейским клубом. Хочешь отправиться туда?
— С удовольствием, дорогой, если тебе хочется.
— Затем во всех театрах идут утренние спектакли. Но ты, вероятно, предпочитаешь быть на вольном воздухе?
— Мне, право, все равно, лишь бы тебе было весело.
— Об этом уж не беспокойся.
— Итак, самое лучшее, что мы сейчас можем придумать, это будет пойти позавтракать.
Они направились через станционный двор и проходили теперь как раз мимо красивого старого каменного креста. Среди массы извозчиков, карет и толпы пешеходов возвышался прекрасный памятник, поставленный великим королем Плантагенетом в честь своей любимой жены.
— 600 лет тому назад, — сказал Франк, — был торжественно освящен этот старый каменный крест. Вокруг него стояли герольды и закованные в латы рыцари, собравшиеся сюда в честь той, чью память чтил сам король. Теперь станционные носильщики стоят там, где раньше стояли рыцари, и вместо труб герольдов раздаются свистки паровозов, но старый каменный крест неизменно стоит на своем месте. Такие, с первого взгляда незаметные, мелочи учат нас великой истории нашей страны.
Мод захотела узнать историю королевы Элеоноры, и в то время, как они выходили на многолюдный Странд, Франк поделился с нею тем немногим, что он знал сам.
— Она была женой Эдуарда I и прекрасной женщиной. Это она, ты помнишь, высосала яд из раны, полученной ее мужем от удара отравленным кинжалом. Она умерла где-то на севере, и он приказал принести ее тело на юг для погребения в Вестминстерском аббатстве. И повсюду где тело останавливалось на ночь, он воздвигал подобный каменный крест. Таким образом всю Англию пересекает линия крестов, указывающих места, где останавливалась эта печальная процессия.
Они повернули в Уайтхолл и проходили мимо громадных кирасиров на черных конях в Конногвардейских воротах. Франк указал на одно из окон старинного здания.
— Ты видела памятник одной английской королевы, — сказал он, — вот это окно — памятник короля.
— Почему, Франк?
— Насколько я помню, через это окно вывели Карла Первого к эшафоту, где ему отрубили голову. В первый раз тогда народ показал, что его власть выше власти короля.
— Бедный малый, — сказала Мод, — он был так красив. К тому же он был прекрасным супругом и отцом.
— Очень часто хорошие короли бывают самыми опасными.
— О, Франк!
— Видишь ли, Мод, если король думает только об удовольствиях, он не вмешивается в дела управления. Но если у него есть совесть, он старается делать то, что ему кажется его обязанностью, и обыкновенно портит все дело. Например, Карл. Он был очень хорошим человеком, и тем не менее он был причиной гражданской войны. У Георга III был прекрасный характер, но благодаря его глупости мы потеряли Америку и чуть было не потеряли Ирландию. Наследники и того и другого были очень дурные люди, причинившие, однако, гораздо меньше вреда.
Они достигли конца Уайтхолла, и их глазам открылся чудный вид на Вестминстерское аббатство и здание парламента. Прекраснейшее из старинных английских зданий высится против прекраснейшего из современных. Как могло случиться, что нечто столь изящное было выстроено этим деловитым, сухим народом, — должно оставаться загадкой для путешественников. Солнце блестело по позолоте крыши, башни высоко поднимались в легком лондонском тумане. Это было достойное место того правления, которому подчинилась одна пятая всего человечества, правления, поддерживаемого не силой штыков, а только одним добрым согласием самих управляемых.
Франк и Мод стояли рядом и любовались.
— Как прекрасно! — воскликнула Мод. — Как позолота красит все здание!
— И как глупо, что ее так мало применяют в нашей мрачной лондонской архитектуре. Представь себе, как великолепно выглядел бы позолоченный купол собора Святого Павла. Он блестел бы как солнце над всем городом. Но вот наш ресторан, Мод, и я слышу, часы бьют три четверти второго.
Глава V
В Вестминстерском Аббатстве
Они беседовали об отделке комнат в их новом доме, о своей свадьбе, о том, как Мод будет заниматься хозяйством, о свадебных подарках, о достоинствах Брайтона, о том, что такое любовь, о лаун-теннисе (Мод была лучшим игроком одного из кружков этой игры), о сезонных билетах, о судьбах вселенной и еще о тысяче разных вещей. За обедом Франк потребовал маленькую бутылку «Перрие Джует». Без сомнения, это неэкономно, но то была их последняя совместная прогулка перед свадьбой; и так они пили за дорогие дни прошлого и за еще более дорогие дни будущего. Франк и Мод не только любили друг друга, они в то же время были хорошими друзьями и говорили обо всем свободно и охотно. Франк вовсе не думал о том, чтобы «занимать» свою спутницу приличными разговорами, и Мод понимала и ценила это. Они оба предпочитали молчание разговору «ради приличия».
— Мы отправимся туда после завтрака, — сказал Франк, платя по счету, ты ведь еще не видала австралийцев?
— Нет, дорогой, я их видела в Клифтоне четыре года тому назад.
— Нет, это совсем другое. Большинство их еще ни разу не играли в Англии.
— Они, кажется, очень сильные игроки?
— О, да. Они играют превосходно. Сухое лето много помогает им. Они еще не привыкли как следует к нашим условиям игры. Итак, идем… О, Боже, какая жалость!
Поднимаясь, он взглянул в окно и увидел одну из тех маленьких неожиданностей, которыми природа разнообразит монотонную жизнь этих островов. Солнца не было видно, из-за реки надвигалась темная туча и настойчиво барабанил мелкий дождь, обещая затянуться на очень долгое время.
— Две чашки кофе и две рюмки бенедиктину, — крикнул Франк, снова опускаясь на стул. Но прошло полчаса, а небо все более темнело, и дождь шел все сильнее и сильнее. Река медленно катила свои свинцовые волны. За окном блестела мостовая площади, а за нею возвышалось громадное черное Вестминстерское аббатство.
— Была ли ты когда-нибудь в Аббатстве, Мод?
— Нет, Франк, но мне очень хотелось бы.
— Стыдно сознаваться, но я там был всего только один раз. Ну не грешно ли, что мы, молодые англичане, превосходно знаем все веселые места в Лондоне и в то же время совершенно незнакомы с этим сердцем Британской расы, этим самым великим и замечательным памятником, которым когда-либо обладал, народ. Шестьсот лет тому назад англичане смотрели на него, как на священный народный храм. С тех пор все наши знаменитые полководцы, ученые, поэты находили здесь, вечный приют. И теперь в огромном аббатстве едва ли найдется еще хоть одно свободное место. Хочешь пойдем, проведем там часок?
