Шли годы; ей довелось узнать многих мужчин, в их число немало фатов, людей слабых и ненадежных. По ее наблюдениям выходило, что любовник, который в известном смысле становится для женщины всем, чаще всего оказывается совершенно никчемным, когда ей особенно требуется поддержка, — в житейских треволнениях, в домашних неурядицах, при необходимости быстрого решения; а бывает и так, что он просто вредит своей возлюбленной, ибо думает только о себе и из себялюбия почитает за благо дать ей самый дурной совет и толкнуть на опаснейший шаг.
До сего времени при всех ее любовных связях ум ее оставался праздным, однако и он требовал себе пищи. Она хотела наконец-то завести себе друга, и едва лишь ощутила такую потребность, как среди людей, старавшихся с нею сблизиться, объявился некий молодой человек, на которого она возложила свои надежды, и он, по-видимому, во всех отношениях этого заслуживал.
Это был генуэзец, коего в то время привели в Неаполь важные дела его торгового дома. Обладая от природы незаурядными способностями, он получил самое заботливое воспитание. Познания его были весьма обширны, ум, равно как и тело, развиты до совершенства, поведение же могло бы служить образцом — то было поведение человека, который ни на миг не забывается, но постоянно забывает себя ради других. Торговый гений его родного города отметил его своею печатью: все, что бы он ни затевал, он делал с большим размахом. Однако положение его было далеко не блестяще: его торговый дом пустился в некие сомнительные спекуляции и был теперь втянут в опаснейшие процессы. С течением времени дела его все более запутывались, и гнетущая забота придавала ему налет грусти, который очень шел к нему, а прекрасную девушку воодушевлял искать его дружбы, ибо, как она полагала, и ему тоже нужна была подруга.
Доселе он видел ее лишь на людях, от случая к случаю: ныне же, по его первому слову, она открыла перед ним двери своего дома, более того, настоятельно приглашала его к себе, и он не преминул воспользоваться ее приглашением.
Красавица не замедлила выказать ему свое доверие и открыться в своих желаниях. Он был этим удивлен и обрадован. Она же настойчиво просила его оставаться всегда ее другом, не притязая на роль любовника. Она поведала ему, что как раз сейчас находится в некотором затруднении, он же, располагая обширными знакомствами, мог бы дать ей наилучший совет и предпринять наискорейшие шаги ей на пользу. Он, со своей стороны, посвятил ее в свое положение, и поскольку она умела развеселить и утешить его и в ее присутствии у него возникали мысли, которые в ином случае не могли бы сложиться так быстро, она тоже в некотором роде стала его советчицей, и вскоре между ними упрочилась дружба, основанная на высочайшем обоюдном уважении и благороднейшей потребности.
К несчастью, однако, соглашаясь на какое-либо условие, люди не всегда думают о том, насколько оно выполнимо.
Он обещал оставаться ей только другом, не притязая на роль любовника, но не мог не признаться себе в том, что повсюду встречает поклонников певицы, удостоенных ее милостью, и что они ему глубоко противны, даже невыносимы.
Особенно больно бывал он задет, если его подруга весело потешалась над добрыми и злыми качествами одного из этих людей и как будто бы знала наперечет все недостатки своего избранника, но иногда в тот же вечер, словно бы в насмешку над своим почитаемым другом, покоилась в объятиях недостойного.
По счастью или несчастью, но вскорости случилось так, что сердце девушки оказалось свободным. Ее друг, к своему удовольствию, это заметил и попытался убедить ее в том, что освободившееся место подобает ему более, нежели кому-нибудь другому. Она склонила слух к его мольбам, однако не без внутреннего протеста. «Боюсь, — говорила она, — что из-за своей уступчивости я потеряю самое ценное, что есть в мире, — друга». Ее предсказание сбылось: прошло совсем немного времени, что он состоял при ней в этом двойном качестве, как его капризы начали становиться все более и более тягостными; как друг он притязал на все ее уважение, как любовник — на всю ее нежность, а как умный и любезный человек не желал обходиться без ее общества. Это, однако, было отнюдь не по нраву живой и общительной девушке; она не испытывала склонности к самопожертвованию и не имела желания признавать за кем бы то ни было исключительные права на нее. По этой причине она постаралась самым деликатным образом понемногу сократить его визиты, видеться с ним пореже и дала ему понять, что ни за какие блага в мире не намерена поступиться своей свободой.
Едва он это заметил, как почувствовал, что на него обрушилось величайшее несчастье, но, к сожалению, то была не единственная постигшая его беда: его домашние дела принимали самый скверный оборот. Он корил себя за то, что с юных лет считал свое состояние неиссякаемым источником и забросил свои торговые дела ради того, чтобы путешествовать и разыгрывать из себя в свете человека более знатного и богатого, нежели это позволяли ему его рождение и его доходы. Процессы, на которые он возлагал все свои надежды, тянулись долго и требовали больших затрат. Ему пришлось по этим делам несколько раз ездить в Палермо, и во время последней его поездки умная девушка приняла меры, чтобы изменить распорядок своей жизни и понемногу отдалить его от себя. Вернувшись, он нашел ее на другой квартире, гораздо дальше от его собственной, и увидел, что маркиз де С., имевший в то время большую власть над публичными увеселениями и зрелищами, запросто бывает у его возлюбленной. Это окончательно сломило его, и он тяжко захворал. Когда известие о его болезни достигло его подруги, она поспешила к нему, окружила его заботами, вверила попечению надежных слуг и, поскольку от нее не укрылось, что состояние его финансов оставляет желать лучшего, предоставила ему изрядную сумму денег, могущую на ближайшее время удовлетворить его нужды.
Своим дерзким посягательством на ее свободу друг и так уже много потерял в ее глазах; но по мере того, как ее нежность к нему остывала, взгляд ее становился все зорче и под конец сделанное ею открытие, что в собственных своих делах он поступал весьма опрометчиво, внушило ей не самое благоприятное представление о его уме и характере. Он между тем: вовсе не замечал свершившейся в ней перемены; напротив того: ее заботы о его здоровье, терпение, с каким она по целым дням просиживала у его постели, казались ему скорее признаками любви и дружбы, нежели сострадания, и он надеялся по выздоровлении снова вступить в свои права.
Как глубоко он заблуждался! По мере того как к нему возвращалось здоровье и восстанавливались силы, ее расположение и доверие к прежнему другу словно таяли, и казалось, будто теперь он ей настолько же немил, насколько раньше был приятен. К тому же незаметно для него самого характер его за время этих перипетий ожесточился и сделался невыносимым; вину за свои беды, кои он навлек на себя сам, он перелагал на других, а себя ни в чем не винил. Себя он почитал безвинно преследуемым, оскорбленным, несчастным человеком и надеялся, что совершенная преданность его подруги вознаградит его за все горести и страдания.
С этими требованиями он и приступил к возлюбленной в первый же день, как только опять смог выйти на улицу и явиться к ней в дом.
Он хотел от нее ни много ни мало: чтобы она всецело принадлежала ему, рассталась с прочими друзьями и знакомыми, оставила сцену и стала бы жить с ним одним и ради него одного. Она доказывала ему невозможность исполнить его требования, доказывала вначале шутливо, потом серьезно и под конец была вынуждена открыть ему горестную истину, что с их прежними отношениями покончено. Он покинул ее, и больше они никогда не видались.
Он прожил еще несколько лет в очень узком кругу, вернее сказать, в обществе одной старой благочестивой дамы, жившей с ним в одном доме на небольшую ренту. К этому времени он выиграл один процесс, а вскоре за тем и второе; однако здоровье его было подорвано, а счастье утрачено навсегда. Довольно было самого пустячного повода, чтобы его снова свалила тяжелая болезнь; врач предсказал ему Слизкую смерть. Он безропотно выслушал приговор, лишь выразил желание еще раз увидеть свою прекрасную подругу и послал к ней того самого слугу, который в счастливые времена, бывало, не раз приносил ему благоприятный ответ. Он обращался к ней с просьбой — она отказала. Он послал к ней слугу во второй раз, заклиная ее прийти, — она упорствовала. Наконец, — был уже поздний вечер, — он послал к ней в третий раз; она была взволнована и поверила мне свое смущение, ибо я как раз в тот вечер ужинал у нее вместе с маркизом и еще несколькими друзьями. Я посоветовал ей, даже просил ее воздать другу эту последнюю дань любви; она как будто бы колебалась, однако, по некотором размышлении, решилась и отослала слугу с окончательным отказом; больше он не возвращался.
