— Ну, понятное дело. А сам-то ты что со всего этого имеешь?
— Что я имею... А кто, черт побери, сказал, что я должен с этого что-то иметь?
— Слушай, олух! Смотри на вещи трезво. Ты хочешь сохранить клинику или нет? Будь я проклят, если знаю, зачем это нужно, но...
— Ты сам знаешь ответ.
— Тогда у тебя только один выход. Подумай о кругленькой сумме из закромов Ван Твайнов...
— Думаешь, я это сделаю только потому, что он осточертел своим родственничкам и они не хотят дать ему шанс после операции? Ты считаешь, что я дам похоронить его здесь заживо только потому, что его семья готова платить за это?
— Я же сказал, что эти тонкости меня не интересуют, и точка, клянусь богом!
Доктор Мэрфи сухо кивнул своему отражению и отвернулся к двери. Там, прислонившись к косяку, стоял молодой человек и, ухмыляясь, смотрел на доктора.
— Извините за вторжение, док, — начал он, — но вы, наверно, не слышали, как я стучал.
— Очень может быть, — ответил доктор Мэрфи. — А вам не пришло в голову подождать, пока я услышу?
Вопреки своему внешнему виду он был изрядным педантом. Ценил хорошие манеры, которыми обычно отличались алкоголики, когда не были под мухой. А этот малый был уже весьма далек от этого состояния. Вряд ли его организм сохранил в себе весь тот алкоголь, которым был пропитан еще вчера, в день приезда.
Молодой человек виновато рассмеялся:
— Вы должны мне помочь, док. Если я сейчас же не выпью, то рассыплюсь на куски.
Доктор медленно кивнул. На лице у него вдруг появился участливый интерес к посетителю.
— Ну как, здорово поддали? Когда рекламщики оттягиваются, то уж на всю катушку.
Молодой человек подтвердил, что все так и было. И еще как было!
— О работе не беспокоитесь, нет? Если что-то не так, всегда можно найти другую?
— Не хочу хвастать, док, но так оно и есть. Пьяный или трезвый, я все же вкалываю лучше, черт возьми, чем...
Он продолжал в том же духе, пока доктор, небрежно приподняв рукав больничного халата, щупал ему пульс. Доктор Мэрфи не сомневался, что вся эта похвальба целиком или частично соответствует истине. Алкоголикам приходитсябыть хорошими работниками. Они ведь прогуливают и совершают дикие и отвратительные поступки. Поэтому, чтобы не потерять профессию и удержаться на работе, добиться, чтобы их терпели в том мире, законы которого они так часто попирают, они должны работать и соображать лучше других.
Вполне вероятно, что человек этот настоящий знаток своего дела. Возможно, сейчас на него большой спрос. Но через пять-десять лет... да, все будет иначе. Его способности вряд ли помогут, если он не сумеет воздерживаться от пьянства достаточно долго, чтобы ими воспользоваться. А все его таланты пропадут впустую, если люди будут опасаться брать его на работу.
— Вы первый раз в клинике, мистер... э-э... Слоун?
— Зовите меня Джеф, док... Ага, первый раз. Обычно, знаете ли, я завязываю на второй или третий день. Не потому, что желудок барахлит, а просто чувствую, что с меня достаточно. Но на этот раз я...
— Угу. Думаю, мне понятно, что с вами, Джеф. Теперь я скажу, как вам жить дальше. Вы должны полностью протрезветь и отдохнуть пару дней, пока нервы не успокоятся. А потом возвращайтесь на работу и никогда больше не прикасайтесь к рюмке.
Джеф Слоун рассмеялся:
— Вы шутите, док. У меня все под контролем. Говорю вам, это случилось впервые...
— Вы больше никогда не сможете держать себя под контролем. И все повторится снова.
— Но я не могуне пить. Это часть моей работы. Я встречаюсь со множеством людей и...
Док Мэрфи никак не мог определить, обозлен его пациент или расстроен. Наверное, и то и другое. Сморщив нос, он подозрительно втянул воздух.
— Ну, если уж вас так тянет выпить...
— Еще как тянет, док!
— Ладно, дам вам немного. Если потом вам опять захочется, получите еще.
В сопровождении молодого человека доктор прошел по балюстраде и остановился перед дверью в бельевую, запертой на висячий замок. Отперев ее, он скрылся внутри и через некоторое время появился с мензуркой, полной неразбавленного виски. Джеф Слоун жадно проглотил ее содержимое, после чего доктор вручил ему маленькую белую пилюлю.
— Нет, — успокоил он своего пациента, заметив немой вопрос в его глазах. — Вас не будет тошнить. И это не снотворное.
Слоун закинул пилюлю в рот. Рассыпавшись в благодарностях, он побежал вниз, в сторону своей комнаты. Спустившись на несколько ступенек, вдруг с улыбкой обернулся и с притворным испугом провел рукой по лбу.
— Да это забористая штука, док! Как называется? Возьму сразу несколько бутылок, когда вернусь домой.
— Я вам запишу название, — невозмутимо ответил доктор.
Он запер дверь бельевой и тщательно проверил замок. Спустившись по лестнице, хотел было пойти в столовую, но резко повернулся и направился в другую сторону. Он чуть было не забыл про генерала. Старик был крепок, как железо, но железо это подвергалось слишком большим нагрузкам.
Генерал лежал на столе в маленьком смотровом кабинете. Док измерил ему давление и, за неимением стетоскопа, приложил ухо к груди старого солдата и стал прислушиваться к биению его сердца.
Затем выпрямился, в нерешительности насупив брови.
— Ну что, доктор? Я все еще жив?
— Да нет, не все так плохо, — ответил доктор. — Я просто решал, чем вас забальзамировать.
— М-м-м, — задумчиво пожевал губами генерал. — Если мне позволят высказать свое мнение, то я считаю, что один из самых надежных бальзамов — это...
Док засмеялся, но тут же спохватился и сурово сдвинул брови. Он же, черт возьми, дал себе зарок не паясничать с пациентами. У него клиника или бродячий цирк? Конечно, слегка пошутить не вредно, но эту бесконечную пустую болтовню и клоунаду следует прекратить. И немедленно!
Он позвонил Руфусу и, услышав приближающиеся шаги, вышел в холл.
— Генерал совсем плох, — сообщил он, понизив голос. — Что у нас с плазмой?
— Ну-у-у, — начал было чесать в затылке Руфус, но, встретившись взглядом с доктором, быстро опустил руку. — А почему бы не вкатить ему инсулиму, доктур? И пусть поест, как следовает.
— Вряд ли он перенесет инсулиновый шок, — усомнился доктор, одобрительно кивнув на это предложение. С мозгами у Руфуса было все в порядке, если только он не ленился ими шевелить. Единственно, что раздражало в нем доктора, так это то, что он все время носился со всей той чушью, что ему вдолбили в заочной школе, вместо того чтобы полагаться на свой недюжинный здравый смысл. — Лучше все-таки использовать плазму.
— А как насчет гуклозы? Вольем ее внутрьвенно, а, доктур? Пускай позавтракает этой гуклозой.
— Глюкозой! — рявкнул доктор Мэрфи. — Ты хоть что-нибудь можешь запомнить? Какая еще гуклоза, господи! Глюкоза! Г-л-ю-к-о...
— Да, сэр, — поспешно согласился Руфус. — Теперь-то уж я запомню.
— Черта с два запомнишь! И прекрати мне указывать, что делать, черт бы тебя побрал совсем. Его организм не справится с таким количеством глюкозы и... О господи! — устало произнес он. — Нет плазмы? Они что, не выполнили наш заказ?
— Нет, сэр. Будь я на вашем месте, нипочем не стал бы иметь дело с этой конторой. Больно уж она ненадежная.
— Ну да. А...
— Доктур... а может... ведь у нас с генералом одна группа, и если он не против взять кровь у...
— Против? Какого дьявола? Почему...
— А действительно, почему? — послышался пронзительный возглас из смотрового кабинета. — Напротив, он будет счастлив, благодарен и... э... э... просто польщен.
Руфус просиял. Доктор Мэрфи хлопнул его по спине:
— Давай, беги позавтракай... а вы, генерал, лежите и отдыхайте, минут через тридцать мы придем... Мисс Бейкер уже спустилась?
— Нет, сэр. Она у себя в комнате, кофе пьет.
— Хорошо! Я хотел сказать... ну да ладно, хорошо.
Когда они шли через холл, доктор стал извиняться, очень деликатно, как ему казалось, за свой давешний выпад. Все дело в том, объяснил он, что Руфус просто не понимает шуток. Ему, конечно, стоило вставить клизму по первое число, но... о, черт!
— Мэрф!
— Ох-ох-ох, — остановился у приоткрытой двери доктор. — Накрой-ка пока мне завтрак, Руфус. Я...
— Мэрф! Иди сюда немедленно, гнусная скотина!
Руфус пошел дальше.
А доктор Мэрфи вошел в комнату.
Сев на край кровати, где лежала женщина, он стал слушать хриплые плаксивые проклятия, которые нескончаемым потоком лились в адрес его собственной персоны, его работников, клиники, кинематографа, налоговой инспекции, республиканцев, демократов и всего прочего, что могло прийти на ум Сьюзен Кенфилд, алкоголичке с маниакально-депрессивным психозом, причем все это сопровождалось выразительной и не всегда пристойной жестикуляцией.
Волосы у нее были совершенно седые, но большие карие глаза, лицо и тело (значительная часть которого была открыта) могли принадлежать женщине, которой лишь немного за тридцать. Во всяком случае, надо было долго и внимательно приглядываться, чтобы убедиться, что это не так. Сколько ей было на самом деле, док мог только догадываться. Скорее всего, около сорока, поскольку она играла характерные роли уже более двадцати лет.
