Надежда на то, что всё не так плохо, появилась у моей матери, когда они остановились напротив белого особняка, сверкающего в лучах послеполуденного солнца аккуратно выкрашенными кирпичами, восхитительным полированным мрамором и воротами из кованого железа, царственно украшенными вверху фигурами львов, стоящих на задних лапах. Водитель машины, на которой они приехали, эффектно посигналил, чтобы произвести еще большее впечатление. Весь путь они проделали на телеге, но, подъезжая к дому, отец решил взять такси. «Нехорошо будет, если мы подъедем к дому моего кузена, как нищие», — сказал он. А если бы в самом начале их пути на него не напали грабители, добавил он, они бы проделали весь путь на автомобиле.
Поверила ли мать в эту историю про грабителей? Ей больше ничего не оставалось. Сомневаться в своем муже означало начать сомневаться в себе, позволить предательскому голосу в голове повторять: «Не надо было, не надо было». Поэтому она предпочла не обращать внимания на излишнюю резкость, появившуюся в голосе мужа, когда он велел охраннику сообщить об их приезде хозяину дома. «Да, да, я его двоюродный брат, из Кулны, я же сказал. Ты что, плохо слышишь?» А когда к ним вышел хозяин, несколько озадаченный их появлением, Налини старалась не замечать, какой напряженной стала улыбка ее мужа, как он странно держал себя, слишком старательно оправляя дхоти[23], будто хотел что-то доказать. Ей было больно различать эти знаки в муже. А ведь они едва поженились.
Хозяин дома, судя по его спокойному голосу, был настоящим джентльменом, видно было, что ему не приходилось кричать ни разу в жизни. Отчего-то, еще сильнее Налини расстроилась, когда увидела, что он, слушая Гопала, верил каждому слову. К большому облегчению Налини, к ней подошла женщина — овдовевшая сестра хозяина и, взяв ее за руку, сказала с сочувствием в голосе:
— Пойдемте со мной, дорогая. Вы, наверное, очень устали после такого долгого и трудного путешествия. Это ужасно, что на вас напали грабители, даже не представляю, что вы пережили.
Гопал сочинил эту историю про грабителей, чтобы как-то объяснить, почему на жене нет украшений, которые носят замужние женщины. И мать поспешно и виновато опустила глаза. Она вдруг поняла, что не свадебные гирлянды связывают мужа и жену, а череда испытаний, пережитых вместе. К счастью, вдова не заметила, как мама покраснела от стыда.
Женщина посетовала, на то, что мир определенно катится в бездну, и предложила Налини оставить мужчин наедине:
— Пусть поговорят, не будем им мешать. А я покажу вам вашу комнату, и мы выпьем сладкой воды мишри.
— Твоя мать была необыкновенно красивой, самой прекрасной из женщин, которых я когда-либо встречала. Хотя иногда мне кажется, что ты всё же превзошла ее по красоте. Даже в тот день, когда лицо Налини покрывал слой калькуттской пыли и сама она была словно сорванный, увядший на солнце цветок лотоса, мужчины оборачивались ей вслед. А какой покорной была Налини, когда я повела ее в комнату, отведенную для нее и Гопала, — покорной и слегка смущенной. Она с детским любопытством наблюдала за мной, когда я показывала ей, как пользоваться вентилятором и туалетом. Но вскоре всё изменилось.
Я тут же представила, как годы шли, пока моя мать сидела на кровати с четырьмя столбиками и смотрела в окно на торговцев, проходящих мимо и нахваливающих свои товары. Но комната не принадлежала ей, как и синее переливчатое покрывало, сари и украшения. Даже еду, которую она ела, невозможно было назвать своей, потому что она не была куплена на деньги, заработанные ее мужем. Она жила здесь как бедная родственница, которую приютили из жалости, и хотя деверь и его жена очень хорошо к ней относились, а его вдовая сестра брала с собой Налини везде: и на рынок, и в храм, и на театрализованные представления джатра[24] из Махабхараты[25], маму очень угнетала такая жизнь. Она чувствовала себя обманутой. Проходил год за годом, железное колесо кармы неумолимо катилось вперед, а ее лицо покрывала сеть недовольства — как паутина, оплетающая заброшенный дом. Она начинала всё чаще корить мужа: «Когда же ты заработаешь деньги и мы сможем переехать в собственный дом? Где же все, что ты мне обещал? О всемогущая мать Кали[26], вот наказание мне за то, что я последовала за этим мужчиной, опозорив своих предков».
Твой отец был хорошим человеком, — продолжала Пиши, — но он не умел зарабатывать деньги. Видимо, Бидхата Пуруш, дав ему красоту и обаяние, которых хватило бы на двоих, решил, что этого достаточно. У Гопала всегда было много идей, но они были как необожженные глиняные горшки — стоило набрать в них воды, как они тут же превращались в грязь. Так было с его задумкой открыть предприятие по производству духов, потом он мечтал создать оппозиционную газету. Каждый раз Гопал приходил к Биджою, чтобы попросить денег и говорил: «В этот раз у меня точно всё получится. Биджу-да, я верну твои деньги в двойном размере через два месяца». Биджой был добрым человеком, и каждый раз с радостью давал деньги Гопалу. Твоя тетя Гури и я говорили ему, что он слишком щедр, но мой брат не слушал нас. «Ну какой толк от этих денег, если я не могу дать их своему брату, — а именно так Биджой относился к твоему отцу, — чтобы он был счастлив. Ради бога, диди[27], разве мы бедны?»
— Конечно нет, — отвечала Гури. — Но ты видел счета, которые пришли в этом месяце?
Уже тогда она всё замечала и не позволяла себя дурачить. Она не могла молчать, когда видела, что книжный магазин перестал приносить доход, что управляющий Харихар обманывал нас, утверждая, что цены на рис снизились, а сам просто забирал часть денег. «Ты должен проверить, как он ведет дела, — говорила она. — Он нас нагло обворовывает».
На что Биджой всегда отвечал с ласковой улыбкой:
— Гури, нельзя быть такой подозрительной! Харихар работает у нас уже тридцать лет. Он катал меня на плечах, когда я еще мальчишкой прибегал на поля. Он никогда так с нами не поступил бы.
— Ну, если он такой честный, — отвечала Гури, раскрасневшаяся от обиды за мужа, чьей щедростью все пользовались, — то не будет возражать, если ты задашь пару вопросов, чтобы сравнить то, что скажет он, с тем, что мы услышим от других.
Но Биджой лишь качал головой:
— Я не собираюсь совать нос не в свои дела и оскорблять Харихара из-за нескольких рупий. Никто из рода Чаттерджи до такого не опускался.
Он говорил своим обычным, спокойным, но то же время совершенно непоколебимым тоном. Гури знала, что спорить с Биджоем бесполезно и замолкала. Она была уверена, что главная обязанность жены — поддерживать мужа.
Твоя тетя Гури была превосходной женой, и ее превосходство украшало ее, потому что проистекало из доброты в сердце. Оно восхищало меня, я даже немного завидовала ей. Но позже я поняла — лучше бы она была другой. Если бы Гури была настойчивее с Биджоем, если бы использовала хитрости, на которые идут женщины с любимыми мужчинами, чтобы добиться своего: слезы, угрозы, обиды и ласку, то, возможно, сейчас он был бы жив.
В глубине души Биджой понимал, что Гури права — доходы Чаттерджи таяли стремительно, как убывающая луна. Думаю, именно поэтому он согласился отправиться с твоим отцом в рубиновую пещеру.
Но прежде мы узнали, что Гури и Налини в положении.
Мы все так обрадовались, когда узнали, что они забеременели почти в одно и то же время. Но больше всех был счастлив Биджой. Он мечтал о ребенке все семь лет с тех пор, как женился. А то, что беременны были обе женщины, казалось ему просто чудом и очередным доказательством того, что Гопал приносит удачу в семью. Он осыпал Гури и Налини подарками — одинаково дорогими — уж такой он был человек, и следил за тем, чтобы врач приходил к ним каждый месяц. Для них готовили любые блюда, каких только желала душа. Твоя мать довольно плохо себя чувствовала во время беременности и как-то зимой сказала, что хочет манго. Биджой тут же отправился на один из самых дорогих рынков и купил дюжину плодов манго за немыслимые деньги. Он очень хотел, чтобы Налини была счастлива.
Но моя мать не была счастлива и даже не скрывала этого, как в начале замужества. Не заботило ее и то, что ребенку, находящемуся в утробе матери, передается все, в том числе и материнская печаль. Казалось, Налини было всё равно — какое-то странное отчаяние овладело ею. Когда ее ноги стали опухать и фигура начала терять былую стройность, всё больше напоминая огромный бесформенный мешок, мама поняла, что теряет свое единственное богатство — красоту, а вместе с ней и свой единственный шанс в жизни. Она чувствовала, что дальше будет только хуже. Мама знала, что обречена состариться и умереть в чужом доме, в котором жила последние три года, и ее упреки становились всё злее. «Ты мужчина или букашка? — кричала она на моего отца. — Как долго еще ты собираешься клянчить еду у своего кузена, пользуясь его добротой? Сколько еще ты собираешься гоняться за призрачными мечтами, как собака, пытающаяся поймать свою тень? Почему ты не хочешь пойти работать, как все мужчины? Неужели ты не видишь, как на нас смотрит даже прислуга, как нас обсуждают на кухне? У них нет ни малейшего уважения к нам». И, наконец. «Да если бы ребенок знал, какой у него будет отец, ему бы стало стыдно за тебя, он бы предпочел умереть, чем иметь такого отца, как ты!»
