Блез Сандрар - Золото

Ознакомительная версия.

Представьте себе полоску земли протяженностью как от Лондона до оазисов Сахары или от Санкт-Петербурга до Константинополя. Вся эта полоска земли расположена на побережье. Качество почвы гораздо лучше, чем во Франции. На северных окраинах зимы очень суровы, на юге климат тропический. Узкая, глубокая и длинная горловина, разрезающая два горных хребта и разделяющая эту полоску земли точно на две равные части, соединяет большое внутреннее озеро с морем. Это озеро способно вместить в себя все хляби мира. К нему стекаются обе величественные реки, питающие своими водами и северные, и южные внутренние долы. Это Сакраменто и Иоахим. Вот все, что мы хотим сейчас сообщить об этой необъятной Калифорнии, и именно с таким приблизительным чертежом справляется по своей записной книжке Сутер.

Он только что поднялся вверх по протоку, помогая себе лопатообразным веслом, и переплыл озеро на маленькой пироге с треугольным парусом.

Он сходит на берег у убогого поста отцов миссионеров, и ему навстречу выходит истощенный от лихорадки францисканский монах.

Он в Сан-Франциско.

Глинобитные лачуги рыбаков. Синие свиньи нежатся, развалясь на солнце, вокруг тощих свиноматок бегает по дюжине малышей.

Вот что приехал завоевывать Сутер.

Момент был выбран на редкость удачно.

В начале XIX века, будучи вдали от центра мировой политики и вне актуальных событий, калифорнийская страна переживала ряд острых кризисов. То, что волнует метрополию не больше недели, часто страшным эхом отдается в странах, затерянных на краю света, порождая капитальные последствия, сверху донизу потрясающие все основы старого порядка или непрочные, едва возникшие устои общественной жизни.

Положение Калифорнии было как нельзя более шатким. Под вопросом оказалось само ее существование.

Миссии, возведенные Иезуитами на всей территории Старой Калифорнии, как и во всех заморских странах, не смогли сопротивляться повсеместному разложению основ в 1767 году и перешли в руки францисканцев. Те же бросились колонизировать Новую Калифорнию, куда иезуиты никогда не проникали.

Мало-помалу, укрепляясь на побережье, святые отцы обосновались в восемнадцати местах, которые сперва были не более чем простыми поселениями, но за несколько лет превратились в значительные владения, окруженные богатыми деревнями.

Обустраивалось все повсюду одинаково и по одной и той же схеме.

Сан-Луис-Рей, самая большая из этих колоний, состояла из ансамбля строений, прилегающих друг к другу и образующих квадрат. Фасад каждого насчитывал 450 футов в длину. Одну сторону полностью занимала церковь, в трех других располагались жилой дом, ферма и все ее подсобные помещения, конюшни, хлев, крытые риги, сараи, мастерские. Внутренний двор был усажен сикоморами и плодовыми деревьями. Посреди двора возвышался величественный фонтан или просто била струя воды. Больница располагалась в одном из самых дальних уголков.

Заботиться о хозяйстве было обязанностью двух капуцинов; остальные занимались школой, мастерскими, амбарами, приютом путников.

Молодые индианки находились под присмотром индейских матрон; их обучали ткать из шерсти, льна и хлопка; они покидали миссию только когда выходили замуж. Самые способные юноши учились музыке и пению; другие осваивали ремесло или возделывали землю.

Индейцев разбивали на бригады, в каждой из которых предводителем был один из их вождей. По утрам в 4 часа колокольным звоном призывали к молитве Святой Деве, и все шли к мессе. После скудного завтрака отправлялись работать в поля. С 11 до 2 часов — трапеза под открытым небом и отдых. Когда солнце заходило — снова богослужение, присутствовать на котором обязаны были все, даже больные; потом ужинали, а затем пели и танцевали, часто расходясь глубоко за полночь. Пища состояла из говядины или баранины, хлеба, свежих овощей; не пили ничего, кроме воды. Мужчины одевались в длинные льняные рубашки, хлопковые штаны и длинные шерстяные плащи; женщинам выдавались две рубашки в год, юбка и плащ. Алькальд и все индейские вожди одевались так же, как испанцы.

Когда все товары — шкуры, тальк, злаки — были проданы и погружены на иностранные корабли, святые отцы раздавали индейцам книги, еще кое-какую одежду, табак, четки, дешевые побрякушки. Еще одна часть выручки предназначалась для украшения церкви — на нее покупались картины, статуи и изысканные музыкальные инструменты. Четверть урожая оставляли в запас.

Пространство плодородных полей с каждым годом росло. Индейцы под руководством монахов строили мосты, дороги, каналы, мельницы или трудились в различных мастерских: кузнечных, слесарных, шорных, красильных, — в местной лавочке по шитью одежды, изготавливали седла, плотничали, занимались гончарным ремеслом или обжигали черепицу.

Мало-помалу вокруг основного центра возникали другие поселения: распахивали новь, вырастали фермы, маленькие плантации, управлять которыми доверяли особенно отличившемуся индейцу. В 1824 году в миссии Сан-Антонио проживали 1400 индейцев, владевших сообща 12000 голов скота, 2000 лошадей, 14000 овец. Ведь святые отцы давали обет бедности, они не имели никакой собственности, считая себя только управляющими и покровителями индейцев.

Потом пришло время Мексиканской республики. В 1832 году религиозные учреждения вместе с их поселениями объявляются собственностью государства. Монахам обещают пенсию, но ее так никогда и не выплатят. О, вот грабеж так уж грабеж! Генералы и всевозможные маленькие диктаторы присваивают себе самые богатые владения, и индейцы, обобранные до нитки, растоптанные, презираемые, снова уходят в безлюдные степи и лесную глушь. Очень скоро от уютного быта и достатка не остается ничего. Уже в 1838 году от 30650 индейцев, свободно работавших в миссиях, осталось только 4450 наемных работников; поголовье рогатого скота упало с 420000 голов до 28 220; число лошадей с 62 500 до 3800; овец с 321 500 до 31 600. Тогда правительство предпринимает последнее усилие, чтобы вернуть былые богатство и процветание. Оно раздает индейцам земли, гражданские права, называет их гражданами свободной республики. Но уже слишком поздно. Зло совершено. Учреждения миссионеров превращены в заводы по перегонке водки.

В это самое время и прибывает Сутер.

И берется за дело.

Первый выезд верхом привел Сутера в долину Сакраменто. Неукротимое плодородие почвы и пышная растительность этих мест привлекли его внимание. Вернувшись с этой долгой прогулки, он узнает, что только что прибыл первый отряд канаков. Их 150, а разместились они в деревушке Йерба-Буэна, в низине бухты Сан — Франциско. С ними девятнадцать белых мужчин, разбитное мужичье, дюжие молодцы, готовые на все, завербованные компаньонами в Гонолулу. Сутер производит им смотр, они вооружены до зубов.

Вскорости Сутер совершает поездку в Монтеррей. Он добирается туда одним броском, без остановок скача день и ночь.

Иоганн Август Сутер представляется губернатору Альварадо. Он объявляет ему, что намерен обосноваться в этих краях. Его канаки распашут землю. Его маленькая армия станет стеной, чтобы предотвращать набеги совершенно диких северных племен. Он намеревается объединить индейцев, прежде живших в миссиях, раздать им землю и дать им работать под его началом.

— И другие корабли, — говорит он, — вскоре прибудут из Гонолулу, где я учредил большую компанию. Новые отряды канаков приплывут в бухту, которую я выбрал, и с ними приедут и группы белых людей, это мои люди, которым я буду платить жалованье. Дайте мне соизволение, я задался целью сделать процветающей эту страну.

— И где вы думаете обосноваться? — осведомляется губернатор.

— В долине Сакраменто, возле устья Рио-делос-Американос.

— Как вы назовете ваше ранчо?

— Новая Швейцария.

— Почему так?

— Я швейцарец и республиканец.

— Хорошо. Делайте, что задумали. Жалую вам первую концессию на десять лет.

Сутер и его команда поднимаются в долину Сакраменто.

Во главе плывут три бывших китобойных судна, еще в полной морской экипировке и с маленькими пушками на борту. За ними побережьем идут сто пятьдесят канаков, одетых в короткие полосатые робы, доходящие до колен. Им выдали странные остроконечные шапочки с листьями тюльпанного дерева. По берегу, по болотистой топи движутся тридцать фургонов, груженных продовольствием, семенами, боеприпасами, еще там пять десятков лошадей, 75 мулов, 5 быков, 200 коров, 5 стад баранов. Арьергард — молодцы верхом или в каноэ, с карабинами через плечо, в лихо заломленных набекрень кожаных шляпах — они замыкают процессию и в непролазных местах подгоняют остальных.

Шесть недель спустя долина представляет собой фантастическое зрелище. Все тут прошло сквозь огонь, тот огонь, что тлел под пряным и тихим дымком, стелившимся меж папоротников и низких кустарников. И вот пламя одним махом взмыло вверх высоким, прямым, неумолимым факелом. Теперь вокруг повсюду разбросаны дымящиеся обломки деревьев, куски содранной коры, отломанные ветки. Огромные одинокие пустоши стоят потрескавшиеся, побуревшие от огня.

Ознакомительная версия.