Кондратий Рылеев - Войнаровский

Она могла, она умела

Гражданкой и супругой быть

И жар к добру души прекрасной,

В укор судьбине самовластной,

В самом страданье сохранить.

…

С утратой сей, от бед усталой,

С душой для счастия увялой,

Я веру в счастье потерял;

Я много горя испытал,

Но, тяжкой жизнью недовольный,

Как трус презренный, не искал

Спасенья в смерти самовольной.

Не раз встречал я смерть в боях;

Она кругом меня ходила

И груды трупов громоздила

В родных украинских степях.

Но никогда, ей в очи глядя,

Не содрогнулся я душой;

Не забывал, стремяся в бой,

Что мне Мазепа друг и дядя.

Чтить Брута с детства я привык:

Защитник Рима благородный,

Душою истинно свободный,

Делами истинно велик.

Но он достоин укоризны:

Свободу сам он погубил -

Он торжество врагов отчизны

Самоубийством утвердил.

Ты видишь сам, как я страдаю,

Как жизнь в изгнанье тяжела;

Мне б смерть отрадою была, -

Но жизнь и смерть я презираю…

Мне надо жить; еще во мне

Горит любовь к родной стране, -

Еще, быть может, друг народа

Спасет несчастных земляков,

И, достояние отцов,

Воскреснет прежняя свобода!.."

Тут Войнаровский замолчал;

С лица исчезнул мрак печали,

Глаза слезами засверкали,

И он молиться тихо стал.

Гость просвещенный угадал,

Об чем страдалец сей молился;

Он сам невольно прослезился

И несчастливцу руку дал,

В душе с тоской и грустью сильной

В знак дружбы верной, домогильной…

Дни уходили с быстротой.

Зима обратно налетела

И хладною рукой одела

Природу в саван снеговой.

В пустыне странник просвещенный

Страдальца часто навещал,

Тоску и грусть с ним разделял

И об Украине незабвенной,

Как сын Украины, он мечтал.

Однажды он в уединенье

С отрадной вестью о прощенье

К страдальцу-другу поспешал.

Мороз трещал. Глухой тропою

Олень пернатою стрелою

Его на быстрой нарте мчал.

Уже он ловит жадным взором

Сквозь ветви древ, в глуши лесной,

Кров одинокий и простой

С полуразрушенным забором.

"С каким восторгом сладким я

Скажу: окончены страданья!

Мой друг, покинь страну изгнанья!

Лети в родимые края!

Там ждут тебя, в стране прекрасной,

Благословенье земляков.

И круг друзей с душою ясной,

И мирный дом твоих отцов!"

Так добрый Миллер предавался

Дорогой сладостным мечтам.

Но вот он к низким воротам

Пустынной хижины примчался.

Никто встречать его нейдет.

Он входит в двери. Луч приветный

Сквозь занесенный снегом лед

Украдкой свет угрюмый льет:

Все пусто в юрте безответной;

Лишь мрак и холод в ней живет.

"Все в запустенье! - мыслит странник. -

Куда ж сокрылся ты, изгнанник?"

И, думой мрачной отягчен,

Тревожим тайною тоскою,

Идет на холм могильный он, -

И что же видит пред собою?

Под наклонившимся крестом,

С опущенным на грудь челом,

Как грустный памятник могилы,

Изгнанник, мрачный и унылый,

Сидит на холме гробовом

В оцепененье роковом:

В глазах недвижных хлад кончины,

Как мрамор, лоснится чело,

И от соседственной долины

Уж мертвеца до половины

Пушистым снегом занесло.