Хаджи Генчо — настоящий оракул. Пойдите расскажите ему свой сон или сообщите, что у вас рука чешется, правый или левый глаз дергает, либо веко дрожит, либо вы чихнули под Новый год, — и он вам тотчас же объяснит значение этих важных сверхъестественных явлений, вторгающихся в неразумную жизнь человека. Раз пришла к нему Найда Гиздина и говорит:
— Я, дядя Хаджи, во сне видела, будто меня собака укусила.
— Черная или белая? — спросил Хаджи Генчо.
— Черная, как деготь.
— Плохо, — ответил Хаджи Генчо, возведя глаза к небу. — Ты женишь сына и введешь в дом злую, непокорную сноху.
И в самом деле, через месяц Найда женила сына, и сноха ее оказалась точно такой, как сон предвещал…
Кроме того, Хаджи Генчо знает, какие дни черные и какие белые; однажды он сказал Лулчо Крадлину, чтоб тот не покупал овец в горештники{12}. Лулчо не послушался Хаджи Генчо, и овцы передохли от сапа.
Хаджи Генчо любит иметь про запас холодную водицу, особенно из Арнаутского колодца, но не для питья — пьет он краставосельское вино, — а просто так, чтоб была в доме, да и ученики чтобы сложа руки не сидели.
Пошлет он ученика на Арнаутец за водой, но сперва обязательно поколотит его, чтобы тот двух желтых глазированных кувшинов не разбил.
— Колотить нужно, пока не разбил кувшинов, — говорит Хаджи Генчо. — А как разобьет, так, колоти не колоти, все равно уж целы не будут.
Впрочем, надо сказать, что Хаджи Генчо так только философствует — ну, вроде как в свое время Насреддин-Ходжа, — а на деле, если кувшины по той или иной причине оказываются разбитыми, мальчику опять больно от него достается.
Но как бы то ни было, все копривштиицы любят Хаджи Генчо и называет его справедливым человеком. Один из этих копривштицких ревнителей справедливости, высоко оценив Хаджи Генчо, водил его в Иерусалим на поклонение и выкупал в «Иордане-реке», благодаря чему Генчо Сыч приобрел почетное — наименование Хаджи, не слишком понятное в России, где оно, кажется, обратилось в «ханжу».
Необходимо заметить, что Хаджи Генчо никогда не говорит: «Я хаджи», а всегда: «Я паломник». Хаджи Генчо очень сердится на отца Ерчо и бранит его за то, что тот почти всегда, святя воду в доме Хаджи Генчо, произносит только:
— О здравии Генчо.
— Генчо-паломника! — кричит Хаджи Генчо.
— Генчо-паломника, — повторяет отец Ерчо, — и Генчовицы-паломницы.
— Цона — не паломница! — возражает Хаджи Генчо, крестясь. — Тебя давно расстричь пора… Вот приедет владыка, я тебе покажу… Будешь знать Хаджи Генчо!
— Прости меня, Хаджи… Выпил я малость, — говорит отец Ерчо, и голова у него качается, словно он копает землю мотыгой.
— А когда ты не выпивши? — спрашивает Хаджи Генчо, глядя на отца Ерчо ястребиным взглядом. — Ты всегда пьян! Думаешь, я не знаю, что ты натворил позавчера у деда Крайова? Ну, скажи, где это слыхано, чтоб при выносе покойника пели: «Во Иордане крещающуюся»?
— Прости меня, Хаджи! — жалобно твердит отец Ерчо.
— «Прости меня, Хаджи…» Ни за что не прощу!.. Я тебе тысячу раз говорил: брось свои «того-этого», а ты все по-своему. Стал третьего дня Евангелие читать, так словно дервиш какой: «Во время оно, того-этого, рече господь, того-этого, ко пришедшим к нему иудеям, того-этого…» Ну какой еще священник читает слово божье так, как ты, скажи на милость?..
— Да сам владыка, когда что читает, так то и дело «эдак» говорит.
— То владыка, архиерей, а то ты — поп Ерчо, — обрывает Хаджи Генчо бедного священнослужителя, делая презрительную гримасу.
Хаджи Генчо очень любит лакомства, особенно дареные. В доме у него целый базар, так как он заботливо подбирает все, что подвернется под руку — и нужное, и ненужное. Господи боже мой, сколько у него там разных коробочек — и деревянных, и картонных, и даже глиняных! И все они полны добра, какого и у Яка-лавочника не найдешь! Хаджи Генчо не пропустит ни одного базарного дня, чтобы не купить коробочки, если только не сыщется добрый человек, который ее подарит ему; а так как свет не без добрых людей и они попадаются даже на базаре, то и коробочки Хаджи Генчо — почти все дареные. А в этих коробочках — и сушеные груши, и сушеные сливы, и абрикосы, и кизил, и яблоки, и вишни, и черешни, и разные орехи, и фиги, и изюм; потом — всякие душистые травы и снадобья: мята, божья трава, корица, тмин, пряный корень, черный перец, даже белая и черная мастика. Сливы и абрикосы Хаджи Генчо употребляет в пищу, а мастику, которую жуют одни турчанки да девчонки, он не жует, но и не выкидывает. Мастику эту он получил в подарок от одного еврея-торговца, который однажды укрылся под навесом Хаджи Генчо и этим спас свой товар от дождя. Надо заметить, что хотя между торговцем и Хаджи Генчо произошли кое-какие недоразумения, однако в конечном счете оба остались довольны друг другом и мастика перешла в собственность Хаджи Генчо.
Из этого вы можете видеть, что Хаджи Генчо — великий эконом… Он и не представляет себе, что значит пренебрегать чем-нибудь; он никогда ничего не выбросит, не выльет, не разобьет. Но не подумайте, чтобы это было от скупости, — вовсе нет; Хаджи Генчо очень хорошо знает: если что ему и не понадобится, то может понадобиться кому-нибудь другому. Иной раз прибежит к нему какая-нибудь девчонка и скажет:
— Дедушка Хаджи, мама больна, и хочется ей сухих абрикосиков; одолжи нам, пожалуйста, немножко.
— А почему вы не купили себе летом?
— Забыли, — ответит девочка.
— И у меня нет, — скажет Хаджи Генчо. — Я тоже забыл купить.
— Нам говорили, у тебя много; ты давал Нончо Орле, и Нончовица рассказывала, что у вас и абрикосов и кизила — целые возы.
— Нету, нету. Ни фунта нету, — сердито отвечает Хаджи Генчо. — Тогда было, а теперь нет.
Девочка обиженно поворачивается к нему спиной и хочет уходить, но Хаджи Генчо останавливает ее и начинает уже веселей и ласковей:
— Послушай, Танка, скажи мне, пожалуйста: когда вы будете резать свою серую свинью, так деда Хаджи позовете отведать? Я слышал, вы ее все кукурузой кормили, а от этого свининка больно вкусна. Люблю я свиной шашлык.
— Хорошо, дедушка Хаджи, мы тебя позовем шашлык кушать, — отвечает девочка, устремляя на него полный надежды взгляд.
— Хе, хе, хе, «позовем»! Все так говорят, когда абрикосы нужны, а получат — позабудут дедушку Хаджи.
Затем Хаджи Генчо снова роется в памяти и вспоминает, что однажды у Стаменовых зарезали индюка.
— Почему не позвали меня, когда индюка зарезали, которого орехами кормили, а? Как раз еще вам тогда красного вина привезли? Позабыли? А я помню…
— Мы, дедушка Хаджи, индюка на заговенье резали, а тогда гостей не зовут. Да ты и сам бы, не пришел.
— Ну вот, ну вот, знаю! Вы нарочно прежде не зарезали его, а дождались заговенья, чтоб дедушку Хаджи не звать! Ну, а вино привезли, тогда почему не позвали? Скажи, почему?
Девочка молчит.
— Что ж ты молчишь, плутовка? Видно, не хотели? Ну, запомни же и матери скажи: дедушка Хаджи, мол, дал мне абрикосики только, затем, чтоб и вы его не забывали. Понимаешь?
После этого Хаджи Генчо идет в свой музей, где в шкафах, ящиках и сундуках хранятся все его редкости. Взгляните: по стенам тянутся полки; на них разложены разные разности. Каждый предмет обязательно во что-нибудь завернут, одет, завязан, имеет свое определенное место и свой номер, а иногда — как, например, хвост кота — снабжен надписью, содержащей необходимые пояснения. Под номером первым лежит топор, завернутый в клеенку; под вторым — мотыга; под третьим — пила; дальше — разные тарелки, миски, баклаги, графинчики, рюмочки, горшки, медная посуда, кувшины, — да мало ли что еще: всего не перескажешь. Нужно заметить, что в эту комнату Хаджи Генчо не пускает даже свою жену.
— Как впустить ее сюда, когда она из чужой семьи, — говорит Хаджи Генчо. — И прожорлива: лопает, будто акула. Всех пускать, так ничего не останется.
Хаджи Генчо завертывает немножко абрикосов в бумажку, написав на ней: «Сии абрикосы отдать господину Стоимену Таралежу. Во имя отца и сына и святого — духа, аминь. От Хаджи Генчо». И подает сверток девочке, которая дожидается за дверью.
Хаджи Генчо — человек сильной воли и твердого характера. Никогда этот Кралевич Марко не падает духом. Никого не боится, никого знать не хочет, ни перед кем шапки не ломает. Попробуй кто сделать ему назло, обидеть его или над ним посмеяться, — отомстит, ей-богу, отомстит! Раз купил он ослицу и послал сына куда-то по делам; тот сел и поехал. Едет мимо дома дедушки Вылко. А дедушка Вылко был большой шутник; сидит он у своих ворот — видит: сын Хаджи Генчо едет! И спроси его:
— Куда это ты, Найден, свою мать погоняешь?
Приехал мальчик домой — плачет, что его обидели. Рассвирепел Хаджи Генчо, как кабан. На другой день продал ослицу цыганам и купил осла, потеряв на этом целых тридцать грошей, да и говорит сыну:
