Янко Есенский - Демократы

Увидя Ландика, Толкош бросил бумагу в ящик стола.

— Чем это ты занимаешься? — спросил Ландик, поздоровавшись.

— Сестре письмо писал, — угрюмо ответил Толкош.

На лбу и на щеках у него выступили красные пятна. Он снял шапочку и предложил Ландику сесть. Ландик сел, держа в руке шляпу и тросточку.

— Ну, ты все еще не набрался смелости? — сразу же начал он о Гане.

— Не набрался и не наберусь, — проворчал Толкош.

— Почему?

— От меня все клиенты разбегутся.

Ландик затрясся от смеха.

— То, что я держусь за свой «гонор», не причина для смеха.

— Все та же старая песня… Послушай, этот твой «гонор» начинает мне казаться подозрительным. Может, это только скупость или жадность? Ты вроде того мясника, который не женился, чтобы не потерять покупательниц. Он думал, что если выберет одну из них в жены, то остальные перестанут покупать у него мясо. Ты несешь чушь, кому какое дело, с кем ты встречаешься? Главное — хорошее мясо, тогда никакие покупатели тебя не бросят. Скажи еще, что полиция накажет тебя за нарушение порядка, если ты станешь ухаживать за Ганой. Я показал тебе пример. Гана — красивая, проворная, умная и милая девушка. Любит читать. Я вот несу ей книжку.

Толкош нахмурился, лоб прорезала глубокая поперечная морщина, придав лицу суровое выражение. С шумом встав из-за стола, он отложил трубку и снова молча подсел к Ландику. Довольно долго смотрел в пол, как бы размышляя о чем-то. Потом, не поднимая глаз, прохрипел:

— У тебя дурные намерения, ты непорядочно поступаешь с девушкой.

— Ну, знаешь! С чего ты взял?

— Ты на ней не женишься.

— Конечно.

— В том-то и дело.

— Что еще за дело? Ты что, забыл наш уговор? Я же хочу сбить с тебя спесь, хочу, чтоб ты сам набрался смелости. Для того, чтобы «гордый пан мясник» мог ухаживать за кухаркой, мне пришлось доказывать, что я, «доктор прав», не стесняюсь Ганы. Вспомни уговор, осталось еще три дня, но если ты соберешься с духом, я тотчас же отступлю.

— Еще три дня! — принужденно рассмеялся Толкош. — Вскружишь ей голову, а мне останется ловить ее мысли о тебе. После доктора прав — я, мясник…

— С такими капиталами и званием почетного ремесленника тебе ничего не стоит выбить из седла меня — маленького чиновника. Впрочем, я еще и не сел в седло… Я ж тебе говорю, не теряй время. Если завтра ты появишься с Ганой на улице, я исчезну, не оброню с ней ни слова.

— А если не появлюсь?

— Я продолжу демонстрацию.

— Девушка возомнит о себе; как же после этого я подступлюсь к ней?

— Девушки забывчивы, особенно если находят замену. Я ей это растолкую.

— Растолкуешь! Как же! Ты ученый, чиновник, пан. Девушки жизнь готовы отдать, лишь бы выйти замуж за пана. Но я понимаю, в чем дело: ты сам поймался на свою удочку. Она тебе нравится. Брось эту затею — для своего же блага.

Ландик вспомнил, как сегодня смеялась Гана и как она была прелестна. Он солгал бы, сказав, что Гана ему не нравится.

— Если бы ты не влюбился, тебе было бы безразлично, когда прекратить эти прогулки — сегодня или завтра, — привел аргумент мясник.

— Да ты ревнуешь! — воскликнул Ландик и встал. — Если бы ты не ревновал, тебе было бы безразлично, когда прекратятся наши прогулки. Я соблюдаю уговор. Забрасывай свою сеть сейчас же, и я смотаю свои удочки.

— Никаких сетей я забрасывать не буду, — разозлился Толкош, — и рыбачить не буду. Это я оставляю тебе, это ты ловишь в свои сети. Только знаешь что? Я постараюсь, чтобы они порвались и рыба от тебя ушла.

Толкош говорил возбужденно, резко, отрывисто, подчеркивая каждое слово. Потом поднялся, подошел к окну, снова взял трубку, придавил пальцем тлеющий табак, вынул спички, потряс коробком и добавил дрожащим голосом:

— Я не потерплю, чтобы какие-то докторишки сбивали с толку наших девушек. Вскружат им голову, добьются своего, а когда девушка потеряет доброе имя, бросят ее. Да потом еще скажут, что «демонстрировали равенство».

Он погрозил Ландику длинным чубуком.

Тот вспыхнул.

— Какие это «наши» девушки? Разве Гана — твоя? Девушка — ничья, вернее, она достанется тому, кого сама выберет, что ж, посмотрим, кого из нас она предпочтет — «какого-то докторишку» или идиота мясника.

Постучав тростью об пол, он добавил:

— Рыбка от меня не уйдет. Так и знай — не уйдет. Ты способен оглушить вола — на это у тебя хватит силы, но порвать мои сети тебе не удастся — кишка тонка.

И Ландик ушел разозленный.

«Вот дуралей… «Какой-то докторишка», — оскорбленно вспомнил он и негодующе сплюнул.

На другой день Ландик не преминул проводить Гану. Кроме так называемой и весьма сомнительной «демонстрации равенства», у него были на это еще две причины: отдать обещанную книжку и позлить Толкоша. Тот явно ревновал, но «гонор» спесивого мещанина победил в нем влюбленного, поэтому он наблюдал издалека, но тем внимательнее и ревнивее.

Была и третья причина, которую сам Ландик еще не совсем осознавал, — девушка его очень заинтересовала. Может быть, это пришла любовь, правда, пока еще робкая и трепетная, как мотылек.

Он встретил Гану, когда она уже возвращалась, купив мясо и овощи. Голубое батистовое платье с открытым воротом очень шло к ее бледному лицу и светлым волосам. Она была весела, на губах играла улыбка. Смеясь, она наклоняла головку и через плечо поглядывала на доктора — и кокетливо и по-детски наивно.

Ландик восхищенно любовался ею, словно впервые увидел, как она хороша. Он только сегодня заметил, какая у нее красивая шея. Короткие рукава платья открывали девичьи округлые и сильные, но не слишком мускулистые руки. Ладони маленькие, а пальцы — красноватые и чуть короткие, на указательном надет перстень с большим камнем, не то настоящий рубин, не то просто стекляшка. Впрочем, тонкий орнамент на золоте говорил о том, что скорее всего это дорогой перстень, а не ярмарочное украшение. Перстень всего на миг заинтересовал Ландика, и то лишь потому, что он подумал: почему он раньше его не видел? Может, Гана прежде не носила этого украшения и надела только сегодня, или носила, но он не обратил внимания?

Стуча каблуками по мостовой, Ландик шагал рядом с Ганой. Она же в своих дешевых, на резине, желтых полуботинках ступала тихо, почти неслышно. Он никак не мог попасть с ней в ногу. Движения ее были свободны, непринужденны, корзинка с мясом и овощами то и дело мелькала у Ландика перед глазами. Свободную руку девушка то прятала в карманчик, то проводила ею по лицу, то поправляла шпильки в уложенных косах.

Гана нравилась Ландику. Он изо всех сил старался найти в ней какой-нибудь изъян, придраться к чему-нибудь: к движениям — не слишком ли они угловаты или, может быть, порывисты и резки; к смеху — не слишком ли он громкий и неприятный; к походке — не ставит ли она ступни внутрь носками, не косолапит ли; к разговору — не груба ли она? Но чем больше он к ней приглядывался, тем больше убеждался, что в девушке нет ничего грубого и вульгарного. Наоборот, все в ней было приятно, красиво, изящно и легко, как у настоящей аристократки.

Гана угадывала мысли Ландика. Она поверила, что нравится ему и что он провожает ее только потому, что считает ее красивой. Гана следила за собой, чтобы как-нибудь не разочаровать своего нового знакомого.

Теперь ей уже льстило, что ее провожает «доктор», и это уже не казалось ей странным. Дома, вспоминая подробности этих встреч, она думала: бывает же, что принцы влюбляются в бедных девушек, отчего бы «доктору» не влюбиться в нее? Ведь доктор все же меньше, чем принц.

Ландик достал из кармана рассказы Толстого и протянул было их девушке, как вдруг заметил, что навстречу им идет его начальник Бригантик, седой господин лет пятидесяти, с широким красным лицом. Губы у него были сложены трубочкой, как для свиста. Крупный мясистый нос картошкой нависал над верхней губой, закрывая седоватые усы, так что видны были только их острые нафабренные кончики. Выражение лица у шефа было такое, словно все кругом издавало зловоние. Вразвалку, тяжелым шагом приближался начальник к Гане и Ландику и в упор смотрел на них.

Ландику стало неловко, он растерялся, сразу замолк и почувствовал, как кровь бросилась в лицо. Быстро спрятав книжку в карман, он огляделся — нельзя ли шмыгнуть в какие-нибудь ворота, прежде чем шеф узнает его. Неприятно, что именно начальник увидел его в обществе Ганы. Это же такой педант! Он наверняка будет любопытствовать, с кем был Ландик. Добро бы они шли молча, с серьезным видом! А то ведь разговаривали… смеялись. Ландик даже книжку ей протягивал. Сразу видно — близкие знакомые… Слава богу, что сейчас только половина девятого. А то выговор за нерадивость был бы обеспечен.

Начальник заморгал глазами, как бы давая понять: он, дескать, догадывается, что все это значит. Слегка кивнув головой, он приподнял шляпу, на лице промелькнула коварная усмешка. Ландику даже показалось, что начальник, проходя мимо, дернул его за рукав.