Трубный звук возвращал их к действительности: это отец дул в морскую раковину, созывая домочадцев к позднему обеду…
Дорога заметно пошла в гору. Собакам было тяжело, и каюры, щадя их силы, сошли с нарт. Теперь был черед Токо замыкать караван. Он шагал рядом с нартой, держась за баран. На склоне лежал глубокий снег, ноги проваливались, и все время хотелось присесть на нарту или хотя бы встать ногой на полоз и немного проехать, остужая глубоким дыханием разгоряченное сердце.
Токо смотрел на дремлющего белого человека, уютно пристроившегося на нарте, и чувствовал у себя в душе глухое раздражение. Теперь он не боролся против этого чувства, не уговаривал себя, что на нарте сидит несчастный и больной человек, жизнь которого находится в их руках. Усталью, голодный и раздраженный ум видел в этом белом человеке лишь причину всех невзгод. Токо вспоминал крепкие белые зубы, с хрустом разгрызающие твердые галеты, белое горло, по которому перекатывалась жадно глотаемая вода, льдистые голубые глаза и подобие улыбки… Но за всем этим маячил новый винчестер, оружие, которое сделает его жизнь достойной настоящего мужчины. Тогда ни один зверь не уйдет от него, и он больше не будет чувствовать себя униженным перед самим собой, когда добыча ускользает из-под самого носа. Хорошим винчестером можно бить песца в тундре. Вот в такой белизне снега острый взгляд поймает иной оттенок – значит, песец крадется, ищет мышиный след в снегу. К весне винчестером десятка три песцов можно добыть. Хорошенько выделать и вывесить на сухой студеный ветер, который еще больше отбелит и распушит нежный мех.
А когда лед разойдется и вдали покажется парус корабля белых, можно не торопясь спускаться к берегу, чувствуя у себя за спиной развевающиеся белые хаосты. И вспыхнет алчный блеск в глазах у торговца, и вцепится он в песцовые шкурки. Тогда можно будет попросить вдоволь табаку, хорошую трубку, купить нож и большие стеклянные бусы жене.
А можно корабль и не ждать. Сесть на нарту и пуститься в далекий путь на Ирвытгыр, в большое старинное селение Уэлен, где живет торговец Карпентер, ставший почти сбоим человеком на берегу, потому что взял в жены эскимоску и прижил с ней детей. Торгует он хорошо, справедливо и никогда не пытается всучить тундровому человеку ненужную вещь.
Хорошая вещь винчестер, и не жаль за такое оружие везти белого человека в дальнюю даль – в Анадырь.
Джон уже почта не видел измученного, разгоряченного лица Токо. Сгущающаяся тьма заполнила тенью круг, очерченный густым росомашьим мехом малахая. Идущий впереди Армоль громко покрикивал на собак, щелкал бичом. Невидимый Джону старый Орзо тяжело и шумно дышал, то и дело присоединяясь к громким понуканиям Армоля.
Вдруг собаки рванули, хотя нарты продолжали карабкаться по пологому подъему. Джон почувствовал, как под тяжестью подпрыгнувшего Орво застонали ременные крепления, но скорость нарастала. В вихре снега, поднятого воткнутым между копыльями остолом, промчался Армоль. Он тормозил изо всей мочи, но собаки неслись так, словно и не было долгого дневного перехода по глубоким тундровым снегам.
Послышались человеческие голоса, и на помощь к Орво кинулся незнакомец в длинном балахоне из оленьей замши. Он вцепился в баран, и нарта замедлила бег, пока не остановилась перед неведомо откуда возникшей ярангой.
Превозмогая боль, Джон высунулся из своего укрытия и с любопытством огляделся. Яранга резко отличалась от береговой. Она была меньше, без деревянных стен. Крыша, сшитая из множества коротко остриженных оленьих шкур, переходила в стены и была прижата к земле большими камнями, а для крепости еще и плотно утоптана снегом. Над крышей торчал частокол деревянных жердей и вился уютный теплый дымок.
Это было стойбище оленных чукчей. Джон слышал о них и даже видел одного оленевода в Энмыне. Тот не решился подняться на палубу корабля и издали разглядывал белых людей, ке скрывая ни своего любопытства, ни своего изумления. По-видимому, он немного боялся.
А здесь олениые люди, перекинувшись несколькими словами с приезжими., тотчас окружили карту Орво и уставились на Джона. Они громко переговаривались и бесцеремонно тыкали грязными пальцами в сторону белого человека, беспомощно сидящего на нарте.
– Сидит, как мерзлый ворон!
– Щеки-то шерстью обросли!
– А усы-то совсем белые…
– Да просто заиндевели…
– Укутался ровно старуха.
– Отойдите, отойдите! – прикрикнул Орво на самых настырных.
Джон не понял ни единого слова, но почувствовал, что над ним насмехаются.
Глухая злоба, подобно темной мути, поднималась у него в душе. Он зашевелился, разминая затекшие во время долгого сидения на нарте суставы, поднялся с нарты и встал на ноги. Он с трудом поверил самому себе, что может самостоятельно передвигаться. Это была такая радость, что он едва не испустил радостный крик. Сдержавшись, он лишь победоносно огляделся и сделал несколько шагов на ослабевших, все еще дрожащих ногах.
– Глядите, – удивился Токо, – зашагал!
Он посмотрел в глаза Джону и вдруг увидел, что в ледяных голубых глубинах горит теплый желтый свет. Так манит и зовет путника и охотника, пробирающегося через торосистый припай, береговой огонек, зажженный в жировой каменной плошке.
Это был взгляд измученного человека, вдруг нашедшего желанный берег, место, где он мог расправить плечи, ощутить своими ногами твердь земли. Это был взгляд человека, ощутившего радость.
И Токо улыбнулся ему.
Орво позвал Джона и повел за собой в ярангу.
Джон покорно последовал за ним, осторожно вытянув вперед забинтованные руки. У входа в ярангу пришлось низко нагнуться. Еще издали Джон почувствовал уютный запах теплого дыма, и, войдя в хижину, он очутился в парком дымном воздухе. Против ожидания дыма было не так уж много. Он поднимался от костра, собирался под куполом, образуемым шкурами, и там выходил наружу через отверстие, в которое заглядывало потемневшее вечернее небо.
Орво провел Джона в глубь жилища и усадил на низкое сиденье, оказазшееся длинным бревном, покрытым оленьими шкурами. Сидеть на нем было довольно неудобно, и Джон долго примащивался, пока не нашел нужного положения.
Помещение было довольно просторное. Невдалеке у входа ярко горел костер, н света его было достаточно, чтобы внимательно осмотреть ярангу. Над огнем висел большой закопченный котел явно заморского происхождения. В нем булькало варево, и сквозь горьковатый запах дыма проголодавшийся Джон почувствовал аромат вареного мяса.
При отблесках пляшущего пламени хлопотали две голые до пояса женщины. Они походили на русалок с лоснящимися покатыми плечами и обнаженной грудью и длинными черными космами волос, свисающих на лица. Нижняя половина их туловищ была заключена в неуклюжие меховые коконы с невероятно пышными штанинами и меховой обувью, расшитой орнаментом.
Женщины кинули испуганный взгляд на Джона и перешли на шепот. По пытливым, кидаемым изредка взглядам нетрудно было догадаться, что они заговорили о странном госте.
Вдоль стен по всей окружности яранги были расставлены кожаные мешки, очевидно, с припасами, деревянные сосуды, тюки с оленьими шкурами. В одном углу кучей лежали свежеободранные оленьи ноги со свисающими сухожилиями. Мутными, безжизненными глазами смотрела скальпированная оленья голова, приготовленная, видно, для варки.
Джон постарался перевести взгляд в другое место. Наверху, на поперечных перекладинах, висели оленьи окорока, и легкий дым от костра обволакивал их.
Позади, за спиной, был расположен меховой полог с четырехугольными стенками из сшитых оленьих шкур. Передняя стенка была приподнята, и вся внутренность полога была видна, но там ничего не было, кроме погасшего жирового светильника.
Б низкую дверь заглядывали любопытные. Сначала появились ребятишки. Закутанные в меха, с капюшонами, обрамленными густой опушкой, они походили на мячики, и только пуговки носов и блестящие маслинки глаз выдавали в них живые существа. То и дело их отталкивали взрослые, по преимуществу женщины, совали головы внутрь хижины и что-то спрашивали у хозяйки, но при этом смотрели только на Джона, силясь получше разглядеть его при свете костра.
Послышались мужские голоса. В ярангу вошли Орво, Армоль и Токо. Следом за ними шли незнакомые мужчины, очевидно жители стойбища. Токо тащил на спине припасы Джона, а Орво нес его сундучок.
– Тут будем спать, – сказал Орво Джону. – Ветер спускается с гор, будет плохо.
– Мне бы хотелось ненадолго выйти, – смущенно пробормотал Джон.
Сначала Орво не понял его. Джону пришлось несколько раз повторить свою просьбу. Токо следил за ним пристально и вдруг, хотя не понимал ни слова, сказал Орво:
– Да тут переводить не надо! И так ясно.
И поманил за собой Джона.
Они стояли в тишине необозримого небесного купола, густо усыпанного крупными звездами. Джон раньше никогда не думал, что звезды могут быть такими яркими. Оки мерцали в вышине, обозначая знакомые с детства очертания созвездий. Он смотрел на небо и старался не думать о прикосновении холодных пальцев Токо. Он думал о том, что надо пересилить себя ради того, чтобы уцелеть, пересилить себя и обрести способность мыслями уходить отсюда в дали, не доступные этому дикарю, который никак не может справиться с такой простой вещью, как обыкновенная пуговица.
