Хамилтон, беря шляпу в холле, почувствовал, как кто-то дергает его за рукав. Опустив глаза, он увидел Сигсби.
— Ух, ух! — приглушенно стонал Сигсби. — Э… А…
— Что-то случилось?
— Да уж, можете спокойно прозакладывать свои роговые очки! — жарко прошептал Сигсби. — Нам нужно поговорить. Мне нужен совет!
— Я тороплюсь.
— Сколько у вас времени осталось до этого обеда?
— Обед, о котором вы говорите, начинается в восемь часов. Поеду я туда на машине, из дома выйду в двадцать минут восьмого.
— Ага, значит, сегодня нам никак не встретиться… Тэк, тэк-с! А завтра вы дома будете?
— Да.
— Договорились! — воскликнул Сигсби.
1
— Тэк, тэк-с! — воскликнул Сигсби.
— Продолжайте, — сказал Хамилтон.
— Тэк, тэк-с!
— Я вас слушаю.
— Тэк, тэк-с! — не унимался Сигсби.
Хамилтон нетерпеливо покосился на часы. Даже на обычном уровне слабоумия Сигсби иной раз терзал его критический ум, а сейчас тот вроде бы достиг невиданных глубин.
— Я могу уделить вам семь минут, — сказал Хамилтон, — после чего буду вынужден уйти. Я выступаю у Молодых Американских Писательниц. Вы пришли ко мне, чтобы что-то сообщить. Пожалуйста, приступайте.
— Тэк, тэк-с!
Хамилтон сурово поджал губы. Даже от попугаев он слышал монологи поумнее. На него напало странное желание — огреть этого человека обрезком свинцовой трубы.
— Тэк, тэк-с! Вляпался я по самую маковку.
— То есть попали в неловкое положение?
— Именно.
— Изложите суть дела. — Хамилтон снова взглянул на часы. Быстро и нервно Уоддингтон покосился через плечо.
— Дела? Хорошо. Вы слышали, Молли вчера сказала, что хочет продать жемчужное ожерелье?
— Да, слышал.
— Так вот. — Уоддингтон понизил голос и вновь опасливо оглянулся. — Это не жемчуг.
— А что же это?
— Фальшивка!
— То есть, — поморщился Хамилтон, — имитация?
— Она самая. Что мне теперь делать?
— Все проще простого. Возбудите иск против ювелира, который продал вам жемчуг за подлинный.
— Когда он продавал, жемчуг и был подлинный! Никак вы не поймете!
— Да, я не понимаю Сигсби облизал губы.
— Слыхали о кинокомпании «Самые лучшие фильмы»? В Голливуде, штат Калифорния?
— Будьте любезны, не отклоняйтесь. Мое время ограниченно.
— Но в том-то и суть! Некоторое время назад один тип сказал мне, что компания эта станет — ого-го!
— Какой она станет?
— Ого-го. Он уверял, что она разрастется, и посоветовал, пока не поздно, воткнуться туда. Такой шанс, говорит, выпадает раз в жизни.
— Ну и что?
— Ну и… Денег-то у меня не было, а шанса упускать не хотелось. Я, значит, сел и принялся думать. Думал я, думал, и вдруг будто кто шепнул мне: «А что? У тебя есть жемчужное ожерелье. Вот оно, бери. Лежит себе, кушать не просит». Мне и деньги-то требовались всего на несколько недель, пока компания не станет приносить прибыль… В общем, взял я ожерелье, вставил туда фальшивые камни, настоящие продал и купил акции. И вот он я, весь в сливках-наливках.
— В чем, простите?
— В сливках-наливках. Так мне показалось.
— А почему вы переменили мнение?
— Понимаете, встретил я тут человечка одного на днях, и он сказал, акции эти гроша ломаного не стоят. Вот они, у меня, с собой. Взгляните.
Хамилтон с отвращением перебрал бумаги.
— Человек этот был прав, — изрек он. — Когда вы впервые упомянули эту компанию, она показалась мне знакомой. Теперь я вспомнил, почему. Генриетта Бинг Мастерсон, президент Литературного общества, говорила про нее вчера. Она тоже купила эти акции и очень сокрушалась. Самое большое, на что они тянут, — десять долларов.
— Да я отдал за них пятьдесят тысяч!
— Значит, ваши бухгалтерские книги покажут убыток в сорок девять тысяч девятьсот девяносто долларов. Сочувствую.
— Что же мне делать?
— Спишите убыток как расходы на приобретение опыта.
— Черт раздери! Как же вы не понимаете! Что будет, когда Молли попытается продать это ожерелье?
Хамилтон покачал головой. Большинство бытовых проблем он щелкал как орешки, но эта, честно признаться, была ему не по зубам.
— Жена меня убьет.
— Очень сочувствую.
— Я думал, вы что-нибудь присоветуете!
— Боюсь, ничего не могу придумать. Разве что выкрасть ожерелье да швырнуть в Гудзон.
— А такой умный человек! — укоризненно сказал Уод-дингтон.
— Из такого тупика человеческий мозг выхода найти не может. Остается выжидать, как станут развиваться события, и довериться времени, великому целителю.
— Да, помощи от вас…
Хамилтон пожал плечами. Сигсби X. Уоддингтон злобно рассматривал акции.
— Если бумаги ничего не стоят, зачем понаставили все эти знаки на обороте? Дурачат людей! А печати! Взгляните только на печати! И все эти подписи!
— Сочувствую, — повторил Хамилтон и, подойдя к окну, вдохнул летний воздух. — Какой славный денек!
— Да уж, славный! — буркнул Уоддингтон.
— Вам, случайно, не знакома некая мадам Юлали? Она хиромантка, — мечтательно поинтересовался Хамилтон.
— Какие еще хироманты! Что мне с акциями делать?
— Я уже сказал, ничего тут не поделаешь. Разве только выкрасть ожерелье.
— Должен же быть выход! Как бы вы поступили на моем месте?
— Сбежал бы в Европу.
— Какая Европа? У меня даже на билет денег нет.
— Так застрелитесь… бросьтесь под поезд… Ну что угодно, — нетерпеливо бросил Хамилтон. — А мне пора. До свидания.
— Что ж, до свидания. Огромное спасибо за помощь.
— Пожалуйста. Не за что. Всегда рад помочь.
И, кинув последний взгляд на фото, стоявшее на каминной полке, Хамилтон ушел. До Уоддингтона донеслась старинная французская песенка — Хамилтон ждал лифта, — и мелодия только усилила его мрачное настроение.
— Индюк надутый! — угрюмо проворчал страдалец. Свалившись в кресло, он отдался печальным раздумьям.
Некоторое время он думал о том, до чего же противный тип этот Хамилтон Бимиш. Расхаживает себе с умным видом, а стоит обратиться к нему с детской проблемкой, которую полагалось бы раскусить за пять минут, выложив с десяток решений на выбор, так он, видите ли, сочувствует да советует застрелиться или броситься под поезд. Старайся ни старайся, но как сохранить оптимизм в мире, где обретают такие вот Бимиши?
— А это его идиотское предложение — выкрасть ожерелье?! Как это, интересно…
Сигсби вдруг подобрался. В глазах у него загорелся живой блеск. Он фыркнул. А такое ли оно идиотское?
Сигсби бросил взгляд в будущее. Фальшивые жемчуга лежат в банковском сейфе. Но если Молли и вправду выйдет замуж за молодого Пинча, их, конечно, заберут оттуда и выставят на обозрение среди других свадебных подарков. Так что очень скоро, как говорится, наступит лучшая пора, когда человек решительный, с проворными пальцами, смог бы…
Он опять обмяк, глаза у него потускнели. Философы уверяют нас, что ни один человек по-настоящему не познал себя; но Сигсби познал себя достаточно, чтобы понять, что у него и в помине нет хладнокровия, необходимого для такого поступка. Кража ожерелий — не для любителя. Заняться кражами в зрелом возрасте, без предварительной тренировки — немыслимо. Чтобы добиться успеха, нужно готовиться тщательно, упорно, с раннего детства. Начать с бутылок молока или чемоданов на вокзале и потихоньку прокладывать путь к вершинам. Короче, для столь тонкой операции требуется зрелый профессионал. И тут, с горечью понял Сигсби, встает проблема, крайне осложняющая жизнь, прямо скажем — трагическая: как раздобыть специалиста, когда он вам позарез нужен? Все эти книжки, вроде справочника по профессиям, не включают самых важных специалистов, которые помогают в кризисных ситуациях. Там есть нарезчики стекол — кому они нужны, даже если их и отыщешь? Есть производители пивных дрожжей или лоскутных одеял, а человеку позарез требуется производитель отмычек и специалист по краже фальшивых жемчугов!
Уоддингтон застонал в полнейшем отчаянии. Да, странно устроена жизнь! Изо дня в день газеты вопят о преступности; изо дня в день тысячи удачливых мошенников удирают на машинах с тюками награбленного. И вот на тебе! Ему позарез нужен один-разъединственный преступник, а он знать не знает, где же его отыскать.
В дверь несмело постучали.
— Войдите! — раздраженно крикнул Уоддингтон.
И, подняв глаза, увидел долговязого полисмена, топчущегося на пороге.
2
— Извините, сэр, если побеспокоил, — полисмен попятился. — Я к мистеру Бимишу зашел. Конечно, надо было сначала договориться…
— Эй! Эй! Куда же вы?
Полисмен нерешительно застрял у дверей.
— Так если мистера Бимиша нет…
