Прежде меня бы стали упрекать за неопределенность, царящую в последней главе, и — я уверен — не одна добрая душа была бы опечалена, предположив, что Марианине суждено умереть. Обнаружив же, что судьба Столетнего Старца также покрыта мраком неизвестности, многие наверняка бы не преминули высказать свое возмущение.
Во всяком случае, опасения, охватившие меня, когда я собирал воедино все имевшиеся рукописи, были именно таковы. Но сейчас я собираюсь отчитаться за письма, случайно попавшие мне в руки, потому что они вполне могут послужить концовкой моего повествования.
У меня есть брат; где он находится сейчас — мне не известно: вот уже пять лет, как он отплыл в кругосветное путешествие. До отъезда он вручил мне бумаги, содержание которых легло в основу этой истории. Хотя брат увлекается естественными науками, он очень рассеян, поэтому он передал мне далеко не все документы, и, если бы не влиятельные друзья, с чьей помощью мне удалось восстановить недостающее, подарок брата оказался бы для меня совершенно бесполезным.
Полгода назад прошел слух о смерти этого брата (у меня их несколько, и когда-нибудь мы соберемся вместе), кабинет его был опечатан, и только два месяца назад, когда печати были сняты, я смог попасть туда и среди бумаг увидел письма, написанные почерком генерала Беренгельда.
Доказав во время похождений на Пер-Лашез свои способности в искусстве похищения документов (смотрите предисловие к «Арденнскому викарию»), нетрудно догадаться, что я ловко завладел бесценными письмами, содержащими завершение этой истории: мне удалось стащить бумаги под самым носом у братьев.
Мой брат (считающийся умершим) был истинным ученым, обладавшим весьма необычными воззрениями на природу вещей. Он отличался истинно математическим умом, был последователен, переходил от одного доказательства к другому и всегда руководствовался исключительно Анализом (полагая, что без него сделать ничего невозможно). Я же, давно поставив воображение выше любой точной науки, нередко смеялся над так называемыми открытиями брата, над его суждениями и системами. В конце концов он решил, что я более недостоин его доверия; вот почему брат скрыл от меня обстоятельства, при которых он познакомился с генералом Беренгельдом.
Принимая во внимание, что я обнаружил эти бесценные для меня письма совсем недавно и у меня не было времени переписать их заново, дабы приспособить манеру их изложения к остальному тексту повествования, я решил опубликовать их без изменений — такими, какими я впервые прочел их, ничего не сокращая и ничего не добавляя. Поэтому я обращаюсь к читателю с просьбой призвать на помощь все свое воображение и самому дополнить показавшиеся ему неясными места.
Орас де Сент-Обен
Письмо г-на де Сент-Обена-старшего г-ну Джеймсу Гордону
Париж…
Дорогой друг, поклонников науки гораздо больше, нежели мы предполагали, и при мысли о том, что наши достижения могут стать добычей всех и каждого, мне становится очень страшно. Вот, послушай, что со мной приключилось.
Вчера, после того как мы расстались, я был в собрании вместе с Жанной, которая, как тебе известно, воистину живет на самом краю света. Поэтому дорога заняла у нас гораздо больше времени, нежели мы предполагали, и, когда мы достигли цели, было уже далеко за полночь. Обратно я возвращался около двух часов ночи и, проходя, кажется, мимо приюта Найденных Детей, внезапно услышал пронзительные крики. Поспешив к месту, откуда доносились эти вопли, я увидел, как из известного тебе заброшенного сада выбежал какой-то человек с женщиной на руках… Первая моя мысль была о том, что этот негодяй ее похитил. Луна светила тускло, я с трудом различал окружающие меня предметы и не мог как следует рассмотреть лицо женщины, чьи распущенные волосы и безжизненно повисшее на руках похитителя тело давали мне основание думать, что услышанные мною крики издавала именно она. Я рванулся, в ярости схватил обидчика за шиворот, отнял у него его жертву и поспешил к дому булочника, где, как я успел заметить, горел свет.
Стоило мне взять женщину на руки, как она принялась жалобно стонать, и я вынужден был передать ее незнакомцу; к тому времени тот уж догнал меня и страстно умолял вернуть ему его драгоценную ношу — судя по тону и манерам, он вовсе не был злоумышленником. В результате я помог ему донести молодую женщину до неизвестного мне дома, перед которым уже ожидала карета.
Когда я вошел в жилище привратника, мне показалось, что хозяин его весьма возбужден: похоже, что поблизости произошло нечто необычное. Я опустил бесчувственную женщину на кровать; увидев ее смертельную бледность, молодой человек решил, что она мертва, и предался самому бурному отчаянию, какому только может предаваться мужчина. Но я, нащупав пульс у той, кого он называл своей «дорогой Марианиной», быстро успокоил его. Я сказал ему, что девушка жива; изумленно взглянув на меня, он еще долго не мог поверить в свое счастье и вопрошающим взором смотрел то на меня, то на нее.
«Состояние ее, — произнес я, — весьма необычно». Я взял фонарь и, нагрев до красноты латунную проволочку, горячей вложил ее в руку Марианины. Незнакомец вздрогнул: он был поражен, видя, что его Марианина по-прежнему молчит и не шевелится, хотя на коже ее выступил след от ожога раскаленной проволокой.
Взяв незнакомца за руку, я сказал ему: «Сударь, клянусь вам, эта девушка будет жить; благословляйте случай, позволивший нам встретиться, иначе она бы умерла от голода, так и не выйдя из состояния летаргического сна, куда, как вы видите, она все еще погружена».
Затем я пробудил красавицу; она непонимающе взглянула на меня, но стоило ей увидеть незнакомца, как пелена сна спала с ее глаз, взор ее засверкал почти сверхъестественным блеском, и она воскликнула нежным голосом: «Туллиус!..»
При этом имени незнакомец, словно зачарованный, взял ее на руки и быстро понес к двери; выскочив на улицу, он посадил ее в карету и крикнул кучеру: «Лоран, сто луидоров, если вихрем домчишь нас до почтовой станции. Сейчас улицы пустынны, поэтому гони во весь опор!»
Я задержал незнакомца и вместо вознаграждения стал просить прислать мне рассказ о тех необычных событиях, во время которых девушка была усыплена: я дал ему, вернее, бросил на лету свой адрес, ибо лошади рванулись с места и помчались со скоростью вихря. За то краткое время, что молодые люди устраивались в карете, я успел заметить, как они поцеловались и девушка положила голову на плечо своего возлюбленного.
Девушка была прекрасна, как античная статуя, никогда еще мне не доводилось видеть столь пленительные формы; несмотря на бледность и худобу, она была восхитительна.
К тому времени я очень устал. Решив отправиться домой, я тем не менее зашел к привратнику и договорился прийти к нему на следующий день и послушать рассказ о происшествии, столь сильно его взволновавшем.
Вот видишь, дорогой мой, мы не единственные, кто занимается наукой: чудеса ее многократно превосходят все фокусы колдунов прошлого.
На следующий день я пришел к привратнику и узнал от него, что моим незнакомцем был генерал Беренгельд. Также привратник поведал мне, что спустя три часа после моего ухода жители домов, прилегающих к известному тебе заброшенному саду, услышали жуткие крики, доносившиеся из полуразрушенного дома. Затем из развалин выбрались отец девушки, ее горничная и отставной солдат; судя по их собственным словам, три оставшиеся под землей гренадера были схвачены демоном и погибли в страшных муках.
Вот, по существу, и все, что с невероятными подробностями сообщил мне словоохотливый привратник; когда я получу от генерала обещанный рассказ, я подробно обо всем тебе напишу, а пока остаюсь твоим преданным, и т. п.
Письмо генерала, графа Беренгельда г-ну Виктору де Сент-Обену старшему, врачу
Сударь, вы взяли с меня обещание рассказать вам о тех необычных обстоятельствах, по причине которых молодая девушка оказалась в том страшном состоянии, когда я вынес ее из известного вам дома и вы с помощью вашего искусства вернули ее к жизни.
Вынужденный стремительно покинуть вас, я не имел возможности отблагодарить вас за оказанную услугу; поистине, она столь велика, что и десяти миллионов не хватит, чтобы отплатить за нее. Поэтому разрешите мне в этом письме выразить вам свою безграничную признательность и предложить вам располагать по своему усмотрению всем, что я имею: моими связями, моим кошельком и моим сердцем.
Сколь бы скромным знатоком человеческой души вы ни были, увидев, как моя дорогая Марианина, вернувшаяся к жизни исключительно благодаря вам, открыла глаза и, отыскав меня взором, позвала: «Туллиус!», вложив в это имя всю любовь, давно воодушевлявшую ее сердце, вы наверняка догадались, что в таком положении единственно возможный поступок любящего мужчины (поверьте мне, сударь, истинно любящих мужчин не так уж много) — это заключить в объятия изумленную красавицу и увезти ее подальше от вредных влияний, оказываемых неведомыми демонами, осаждающими нас со времен русской кампании.
