Ознакомительная версия.
«Если вы не слепая, то должны видеть, что так больше не может продолжаться!»
«Что не может?»
«Быть рядом с вами и чувствовать, что мы так далеки!»
«Вы правы. Вам не следовало приезжать сегодня!» — она вдруг прижалась к его груди и, обвив шею руками, поцеловала в губы. В тот же момент карета начала свое движение, газовый рожок, освещавший набережную, пролил свет им в окно. Элен отстранилась и они сидели неподвижно до тех пор, пока карета пробивалась сквозь сплошной поток экипажей. Когда они выехали на улицу, Ачер начал быстро говорить:
«Элен, не бойтесь меня: вам незачем забиваться в угол! Поцелуй украдкой это не то, чего я хочу. Заметьте, я даже не коснулся вашего рукава! Не думайте, что я хочу свести наши отношения к пошлой любовной возне по углам! Вчера я не смог бы вам сказать из всего этого и половины, потому что когда нас разделяет расстояние, и я предвкушаю встречу с вами, мои мысли не слушаются меня, и голова словно горит в огне. Но вот мы встречаемся, и вы превосходите все мои ожидания, и для меня не достаточно провести час или два наедине с вами, от случая к случаю, глядя на вас украдкой и всякий раз, думая о том, что моя мечта осуществится!»
Несколько секунд она молчала, а потом тихо спросила:
«О какой мечте вы говорите?»
«Вы не догадываетесь?»
«О нас с вами? — внезапно она расхохоталась. — Нечего сказать, хорошее вы выбрали для этого местечко!»
«Так вам претит то, что мы возвращаемся с вами в Нью-Йорк в карете моей жены? Может быть, нам выйти и пойти пешком? Не хотите прогуляться по снегу?»
Элен снова рассмеялась:
«Нет, я не хочу идти пешком: для меня сейчас главное — это добраться поскорее к бабушке. А вы сидите подле меня и рассказывайте не о ваших мечтах, а о том, что произошло с вами в реальной жизни».
«Не знаю, что вы подразумеваете под словом реальность. Для меня эта жизнь начинается лишь тогда, когда вы рядом».
Элен долго молчала, пока карета сворачивала в темный переулок и ехала в сторону Пятой Авеню, освещенной прожекторами.
«Так ваша мечта заключается в том, что я должна стать вашей любовницей, если не могу быть вашей женой?» — спросила она.
Жестокость этого вопроса поразила его. Дамы его круга старались не употреблять это слово в разговоре, — каким бы выразительным оно им не казалось. Ачер заметил, что мадам Оленская произнесла его так непринужденно, словно оно являлось неотъемлемой частью ее вокабуляра. Он невольно задумался о том, не наследие ли это ее горького прошлого. Молодой человек вздрогнул и поспешно сказал:
«Я хотел бы… я хочу перенестись вместе с вами в такой мир, где подобные категории не существуют, и где мы будем открыто любить и жить друг для друга. Все остальное перестанет для меня существовать.»
Элен глубоко вздохнула, а потом опять расхохоталась.
«Хотелось бы мне знать, друг мой, где такая страна? Вы там, часом, уже не были?» — насмешливо поинтересовалась она и, поскольку он не ответил, продолжала: «Слишком многие пытались найти ее; но поверьте мне, почему-то не доезжали до нее и обосновывались в таких местах, как Булонь, Пиза и Монте-Карло. Нельзя сказать, что там был другой мир, — скорее, другая обстановка. Все там казалось проще и естественнее, чем в тех местах, из которых они прибыли».
Ачер не помнил, чтобы когда-нибудь она говорила с ним в таком тоне; он вспомнил одну ее фразу и заметил:
«Да, Горгона Медуза осушила ваши слезы!»
«И открыла мне глаза. Напрасно говорят, что она ослепляет людей. Как раз наоборот: она помогает им прозреть и выводит из темноты на свет! В китайской мифологии, кажется, тоже есть подобные божества. Во всяком случае, должны быть. О, поверьте мне, Ньюлэнд, это маленькая, жалкая страна!»
Карета пересекла Сорок вторую улицу: рысаки Мэй, напоминавшие своим крепким телосложением кентуккийских, мчали их на север города. Ачеру казалось, что они впустую потратили слова и драгоценные минуты.
«Так что вы думаете с нами будет дальше?» — спросил он.
«С нами? Но ведь нас, как таковых нет, в узком смысле слова! Мы близки друг к другу только тогда, когда наши миры не пересекаются! Это и есть наша реальная жизнь. Иными словами, вы — Ньюлэнд Ачер, муж кузины Элен Оленской, пытающейся стать счастливой за спинами людей, которые ей доверяют».
«Стоит ли сейчас говорить об этом?» — вздохнул Ачер.
«Именно сейчас и стоит! Вы когда-нибудь думали об этом всерьез? Так не пора ли, наконец, подумать?» — сказала она холодно.
Ачер сидел молча, потрясенный ее словами, которые жгли его, как раскаленное железо. Затем он нащупал в темноте маленький колокольчик, которым подавали сигналы кучеру. Он вспомнил, что Мэй обычно звонила дважды, когда хотела остановиться. Молодой человек позвонил, и карета остановилась возле тротуара.
«Почему мы остановились? Мы же еще не доехали до бабушкиного дома!» — воскликнула мадам Оленская.
«Я знаю. Я должен сойти здесь», — пробормотал он, открывая дверцу и спрыгивая на тротуар. В свете фонарей он увидел, как побледнело ее лицо, и она сделала инстинктивное движение, стараясь удержать его. Ачер затворил дверцу кареты и секунду стоял, прислонившись к окну.
«Вы правы. Я не должен был приезжать за вами сегодня», — сказал он, понизив голос, чтобы не услышал кучер. Элен наклонилась вперед и хотела уже что-то сказать, но Ачер уже дал команду кучеру, чтобы тот трогал. Карета поехала дальше, а он стоял и смотрел, пока она не скрылась за углом. Снегопад прекратился и поднялся колючий ветер, который бил его прямо в лицо. Внезапно он ощутил что-то холодное и твердое на щеках и понял, что это были замерзшие на ветру слезы.
Молодой человек засунул руки в карманы и зашагал по Пятой Авеню по направлению к своему дому.
В тот вечер, когда Ачер спустился вниз к ужину, он обнаружил, что гостиная пуста. Им с Мэй предстояло ужинать вдвоем: все приглашения были отменены до полного выздоровления миссис Мэнсон Мингот. И поскольку Мэй из них двоих была самой пунктуальной, он немного удивился, что она не пришла раньше него. Он знал, что его жена дома, поскольку слышал, как она ходит по комнате; и молодой человек размышлял над тем, что могло ее задержать.
Ачер специально заставлял себя думать об этом, чтобы вернуться в реальный мир. Порой ему казалось, что он начинает понимать истинную причину пристрастия своего тестя к бытовым мелочам. Может быть, в былые времена и его посещала мечта, и он молил, чтобы боги домашнего очага вразумили его.
Когда Мэй, наконец, появилась, Ачеру показалось, что вид у нее был усталый. На ней было надето узкое кружевное платье с глубоким вырезом, которое она обычно одевала дома. Волосы ее были собраны в невысокий пучок, а лицо осунулось и выглядело очень бледным. Но она по своему обыкновению нежно улыбнулась мужу, и ему показалось, что глаза ее такого же небесно-голубого цвета, как и накануне вечером.
«Что-нибудь случилось, милый? — спросила она. — Я ждала тебя у бабушки, но Элен приехала одна и сказала, что высадила тебя на углу Пятой Авеню потому, что ты торопился по делам. Надеюсь, ничего неприятного не произошло?»
«Я просто-напросто забыл там письма и решил забрать их до ужина».
«О! — произнесла Мэй и через несколько секунд добавила: — Жаль, что ты не приехал к бабушке! Но, конечно, если эти срочные письма…»
«В том-то и дело, — немного раздраженно сказал он, удивленный ее настойчивостью. — А, кроме того, я полагал, что мне вообще незачем ехать к твоей бабушке. Я же не знал, что ты у нее!»
Мэй отвернулась и встала, чтобы посмотреться в зеркало, висевшее над камином. Она подняла свою длинную руку, чтобы поправить выбившуюся прядь непокорных волос, и Ачер был поражен тем, что ее движения перестали казаться ему изящными и эластичными. Неужели, думал он, монотонность их жизни оставила свой отпечаток и на ней? А потом он вдруг вспомнил, что утром, когда он уже спускался по лестнице, чтобы уходить, Мэй окликнула его и попросила заехать к бабушке, чтобы они с ним вместе могли вернуться домой. И он, на лету, весело крикнул ей: «Да!», но потом, поглощенный своими мечтами, совсем позабыл об обещании. И теперь его мучили угрызения совести. Ему было обидно еще и потому, что такая оплошность с ним произошла впервые за последние два года. Все это время, со дня их свадьбы, он жил так, словно все еще продолжался их «медовый месяц»; он старался не обращать внимания на трения, периодически возникавшие между ними. Когда Мэй была чем-то недовольна (а такое случалось время от времени) и заявляла ему об этом, он старался обратить все в шутку. Но сейчас она упорно молчала и скрывала свои воображаемые раны под спартанской улыбкой.
Чтобы скрыть свое раздражение, Ачер спросил ее о том, как себя чувствует миссис Мингот. Мэй ответила, что бабушке значительно лучше, но ее взволновала последняя сплетня, связанная с именем Бьюфорта.
Ознакомительная версия.
