Джимми перевел глаза на собеседника.
— Ну как? — нетерпеливо спросил тот.
— Все очень хорошо! — воскликнул Джимми.— Вот это-то им и нужно. И никто против такого не может возразить. Ведь это же сущая правда, большевики именно так и делают.
Калинкин печально улыбнулся:
— Товарищ, если вас поймают с этой листовкой, вас убьют, как собаку. Нас всех убьют!
— Почему?
— Потому что она большевистская.
Джимми чуть не сказал: «Но ведь это же правда!» Однако он сообразил, что его слова прозвучат наивно, и молча дослушал Калинкина:
— Показывайте листовку только тем, кому вы доверяете. Носите с собой по одной штуке, остальные спрячьте. А ту, которую будете иметь при себе, запачкайте так, чтобы вы могли сказать: «Я нашел ее на улице». Видите теперь, как большевики борются с кайзером? Зачем же с ними воевать? Ну вот, пока раздайте эти, а через несколько дней я приду и принесу вам еще.
Джимми одобрил его план действий. Он сложил вместе два десятка листовок, засунул их во внутренний карман куртки, надел полушубок и перчатки. Ему очень хотелось отдать все эти вещи больному, полуголодному, полузамерзшему большевику. Он похлопал его для бодрости по спине и сказал:
— Можете верить мне, товарищ, я все их раздам. Я не сомневаюсь, что результаты будут!
— Только смотрите, обо мне не рассказывайте! — напомнил Калинкин.
— Не расскажу, хотя бы они меня живьем поджаривали! — ответил Джимми.
Глава XXVI ДЖИММИ ХИГГИНС НАХОДИТ СВОЕ ПРИЗВАНИЕ
Джимми пошел в столовую ужинать, но обильная горячая пища не шла ему в горло — он думал все время об истощенном маленьком еврее. Он чувствовал, как больно жгут тридцать сребреников, лежащих в кармане его военной куртки. Как библейский Иуда, он хотел покончить с жизнью и потому избрал для этого самый верный способ.
Рядом с ним за столом сидел один мотоциклист, до войны состоявший в профсоюзе слесарей. Этот парень, как и Джимми, считал, что солдаты, когда вернутся домой с войны, должны получить обратно свои места, а если нет, придется заставить конгрессменов попотеть и добиться этого. После ужина Джимми отвел слесаря в сторонку и сказал ему:
— У меня есть кое-что интересное.
Интересное можно было встретить не часто здесь, у Полярного круга.
— Ну-ка, давай,— попросил слесарь.
— Я шел по улице,— сказал Джимми,— и заметил в канаве напечатанный листок. Это копия большевистской прокламации германским солдатам, они раздавали ее немцам в окопах.
— Чёрт! Что же там написано? — спросил слесарь.
— Представь себе, она призывает их восстать против кайзера — сделать то же, что сделали русские.
— А ты разве умеешь читать по-немецки?
— Нет,— сказал Джимми.— Но она отпечатана на английском.
— Почему же на английском?
— А кто ее знает!
— И как она могла попасть в Архангельск?
— Понятия не имею!
— Вот так штука! — воскликнул слесарь.— Хочешь поспорить: это они пробуют на нас свои фокусы!
— Я об этом не подумал,— осторожно сказал Джимми.— Пожалуй.
— Но с нашими янки этот номер не пройдет!
— Пожалуй, нет,— согласился Джимми.— А все-таки это интересно почитать.
— Дай-ка сюда,— попросил слесарь.
— Только, чур, никому не говори. Я вовсе не хочу попасть в беду.
— Буду молчать, как рыба.— Слесарь взял измазанный листок бумаги и начал читать. — Господи, вот чудеса-то! — сказал он.
— В каком смысле чудеса?
— Вроде не похоже, что эти парни поддерживают кайзера.— Слесарь почесал голову.— Мне нравится, как у них тут написано.
— Мне тоже,— сказал Джимми.— Я и не знал, что они такие умные.
— Это как раз то, чего не хватает германскому народу,— продолжал слесарь.— По-моему, надо было бы нанимать специально людей, чтобы они распространяли такие бумажки.
— И я так думаю,— заметил Джимми, в восторге от своего первого успеха.
— Да, но, к сожалению,— подумав, сказал его собеседник,— они будут раздавать это не только немцам; им захочется, чтобы это читали обе стороны.
— Верно! — подтвердил Джимми, радуясь еще более.
— Но этого же нельзя допустить! — сказал слесарь.— Это повредило бы дисциплине! — И все надежды Джимми разом угасли.
Впрочем, в результате этого разговора слесарь сказал, что хотел бы оставить листовку у себя и показать ее кое-кому из товарищей. Он снова пообещал не выдавать Джимми, тот сказал «ладно» и ушел, радуясь, что уже одно зернышко попало на хорошую почву.
Вместе с экспедицией в Архангельск прибыли представители Ассоциации молодых христиан и выстроили там свой барак, в котором солдаты играли в шашки, читали и, жалуясь на дороговизну, покупали шоколад и сигареты. Джимми забрел сюда и увидел солдата, с которым он познакомился на пароходе. Этот солдат на родине работал в типографии, он разделял мнение Джимми о том, что подавляющее большинство политических деятелей и редакторов газет, как правило, не понимают радикальных взглядов президента Вильсона, а если и понимают, то ненавидят их и боятся. Сейчас этот знакомый Джимми читал один из популярных журналов, полный слащавой жвачки, какую синдикат крупных банкиров считал безопасной духовной пищей для простых людей. У парня был скучающий вид. Джимми подошел к нему как бы невзначай, отозвал в сторону и разыграл ту же сценку, что и в столовой,— и с таким же результатом.
Отсюда он отправился в кино, где солдаты коротали длинные полярные вечера. На экране шел фильм, в котором снималась красотка девочка, получающая миллион долларов в год за свою игру, в обычной роли нищей сиротки, одетой, несмотря на это, по последнему слову моды, с личиком, обрамленным парикмахерскими локонами. Ребенок, со свойственным беднякам смирением, терпел всяческие удары судьбы, но под конец бедняжку ждала награда — любовь богатого благородного и преданного юноши, который разрешал сразу все социальные проблемы, поселив ее во дворце. Этот фильм, прежде чем попасть к простым людям, тоже был одобрен синдикатом банкиров. В середине фильма, в том месте, где девочку показывали крупным планом с огромными каплями воды, катящимися по щекам, какой-то солдат рядом с Джимми досадливо сказал:
— Чёрт! И когда они перестанут пичкать нас такой дрянью!
Тогда Джимми предложил ему вместе «смыться».
Они вышли из кино, и в третий раз Джимми разыграл свою сценку, и его снова попросили отдать листок, найденный в канаве.
К концу второго дня Джимми раздал все прокламации, которые получил от Калинкина. А вечером, когда ловкий пропагандист уже ложился спать, перед ним вдруг возник сержант с полдюжиной солдат и объявил:
— Хиггинс, вы арестованы.
Джимми поглядел на него с удивлением:
— За что?
— Приказ. Вот все, что я знаю.
— Как же так, подождите,— начал было Джимми, но сержант заявил, что ждать не намерен, и схватил Джимми за правую руку, а один из солдат — за левую, и его повели. Другой солдат взвалил себе на плечо вещевой мешок Джимми, остальные кинулись обыскивать его постель — вспарывать тюфяк и исследовать пол: нет ли там оторванных половиц.
Догадаться о причине ареста было нетрудно. К тому времени, когда Джимми предстал перед лейтенантом Ганнетом, он уже сообразил, что произошло, и принял решение, как себя вести.
Лейтенант сидел за столом — прямой и непреклонный, свирепо глядя из-за очков. На столе перед ним лежали шашка и пистолет, словно он собирался казнить Джимми и ему оставалось только решить, какой избрать для этого способ.
— Хиггинс,— обрушился он на Джимми,— где вы достали эту листовку?
— Я нашел ее в канаве.
— Вы лжете!
— Нет, сэр.
— Сколько штук вы нашли?
Джимми предвидел этот вопрос и решил застраховаться.
— Три, сэр,— сказал он и добавил: — Кажется, три.
— Вы лжете! — угрожающе повторил лейтенант.
— Нет, сэр,— робко отвечал Джимми.
— Кому вы их дали?
Этот вопрос смутил Джимми своей' неожиданностью.
— Я не хотел бы говорить,— сказал он.
— А я приказываю!
— Извините, сэр, но я не могу.
— В конце концов вам все равно придется сказать!— предупредил лейтенант.— Учтите это. Итак, вы заявляете, что нашли три листовки.
— Может быть, четыре,— ответил Джимми, делая более осторожный ход.— Я как-то не обратил внимания.
— Вы сочувствуете этим идеям,— сказал лейтенант.— Может быть, вы и это отрицаете?
— Нет, сэр. Отчасти я им сочувствую.
— И вы нашли эти листовки в канаве и не потрудились пересчитать, сколько их там было — три или четыре?
— Нет, сэр.
— А не было ли их пять?
— Не помню, сэр, пожалуй, что нет.
— Но не шесть же, конечно?
— Нет, сэр,— сказал Джимми, почувствовав некоторую уверенность.— Шести там не было, это уж точно.
Тогда лейтенант открыл ящик стола, вытащил оттуда пачку листовок, измятых и грязных, и разложил их веером перед Джимми — одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь...
— Видите, как вы лжете! — сказал лейтенант.
