Опять водворилось молчаніе. Для Дика время до обѣда тянулось безъ конца. Какъ только пробило 3 часа, онъ исчезъ и возвратился въ контору ровно въ 5. Съ его появленіемъ комната, точно по волшебству, наполнилась запахомъ водки, настоенной на лимонныхъ коркахъ.
— Можете себѣ представить, м-ръ Ричардъ, нашъ жилецъ и до сихъ поръ не вставалъ! такимъ-то восклицаніемъ встрѣтилъ его Брассъ. — Нѣтъ никакой возможности его разбудить. Не знаю, право, что съ нимъ дѣлать.
— Пускай его выспится на здоровье!
— Выспится! Да онъ и такъ спитъ цѣлыхъ 26 часовъ краду! Чего только мы не дѣлали, чтобъ его разбудить, и ящиками стучали надъ его головой, и звонили изо всей силы, и горничную нѣсколько разъ заставляли падать съ лѣстницы, — ей ничего не сдѣлается, она легкая, — нѣтъ, ничто не беретъ.
— Не приставить ли лѣстницу къ окну? подстрекалъ Дикъ.
— Едва ли изъ этого что нибудь выйдетъ. Все-таки придется осаждать дверь, да и сосѣди всполошатся.
— А что, если взобраться на крышу черезъ слуховое окно, а оттуда по дымовой трубѣ спуститься въ его комнату?
— Да, это было бы отлично, если бы кто нибудь, знаете, изъ дружбы, изъ великодушія, такъ сказать, по добротѣ сердечной, взялся исполнить этотъ планъ. Я убѣжденъ, что это вовсе не такъ трудно, какъ кажется, говорилъ Брассъ, пристально глядя на Дика.
Дикъ далъ мысль, но не имѣлъ ни малѣйшаго желанія самъ лѣзть на крышу, онъ думалъ, что обязанность эта, по праву, принадлежитъ миссъ Брассъ, и, конечно, сдѣлалъ видъ, что не понялъ намека. Дѣлать было нечего. Брассъ преддожилъ еще разъ попробовать общими силами разбудить жильца, а если, молъ, и это не поможетъ, тогда ужъ придется прибѣгнуть къ чрезвычайнымъ мѣрамъ. Дикъ вооружился стуломъ и линейкой, и они вмѣстѣ отправились наверхъ, гдѣ, у самой двери пресловутой комнаты, сестрица давно уже изо всей мочи, но безъ всякаго результата, трезвонила ручнымъ колокольчикомъ.
— Посмотрите-ка на его сапоги, сказалъ Брассъ.
— Такіе же, должно быть, непоколебимые, какъ ихъ хозяинъ, замѣтилъ Дикъ.
И дѣйствительно, здоровенные, жесткіе сапоги, съ широкими подошвами и грубыми носками, крѣпко стояли на полу, будто не сами по-себѣ, а на ногахъ хозяина: казалось, будто они силою удерживали позицію.
— Я ничего не вижу, кромѣ занавѣсокъ у кровати, сказалъ Брассъ, глядя въ замочную скважину. — А что, онъ изъ сильныхъ, м-ръ Ричардъ?
— Ничего себѣ, силачъ порядочный.
— Знаете, не совсѣмъ-то будетъ пріятно, если этакій здоровякъ вдругъ выскочитъ изъ своей комнаты. Защищайте лѣстницу, м-ръ Ричардъ. Конечно, я и самъ могъ бы помѣриться съ нимъ, но вѣдь, знаете, правила гостепріимства священны и не дозволяютъ хозяину…
— Ау-ау! кричалъ онъ въ щелочку, подъ акомпаниментъ заливавшагося дробью колокольчика.
Дикъ приставилъ стулъ къ самой стѣнкѣ за дверью, влѣзъ на него и, выпрямившись во весь ростъ, прижался въ уголокъ для того, чтобы разъяренный жилецъ не замѣтилъ его, выбѣжавъ изъ комнаты, и принялся тузить линейкой въ верхнюю часть двери. И тузилъ же онъ нещадно, восхищаясь своей находчивостью. Онъ считалъ свой уголокъ неприступной крѣпостью. За шумомъ и грохотомъ уже не было слышно колокольчика. Крошечная кухарочка, стоявшая внизу, наготовѣ, при малѣйшей опасности, бѣжать куда глаза глядятъ, заткнула уши, боясь оглохнуть на всю жизнь.
Вдругъ замокъ щелкнулъ и дверь съ шумомъ растворилась. Кухарочка убѣжала въ погребъ и забилась за кучей угля. Миссъ Сэлли спряталась у себя въ спальнѣ, а братецъ ея, вообще не отличавшійся храбростью, какимъ-то образомъ очутился въ сосѣдней улицѣ; тамъ онъ опомнился и, удостовѣрившись, что за нимъ никто не гонится съ кочергой или дубиной, заложилъ руки въ карманы и, какъ ни въ чемъ ни бывало, сталъ, посвистывая, прохаживаться взадъ и впередъ по тротуару.
Дикъ между тѣмъ прижался елико возможно къ стѣнкѣ и не безъ волненія смотрѣлъ съ высоты своего величія на жильца, ругавшагося на чемъ свѣтъ стоитъ. Незнакомецъ, взбѣшенный, стоялъ у двери и, казалось, готовъ былъ пустить вслѣдъ бѣжавшимъ по лѣстницѣ свои огромные сапоги, которые держалъ въ рукахъ. Но, вѣроятно, онъ оттсазался отъ своего первоначальнаго намѣренія, постоялъ, постоялъ и повернулъ назадъ, ворча про себя какія-то проклятія. Въ эту самую минуту глаза его неожиданно встрѣтились съ глазами Дика.
— Это вы здѣсь подняли такой страшный шумъ? спросилъ онъ.
— Я только помогалъ, сударь, отвѣчалъ Дикъ, не отводя отъ него глазъ и помахивая линейкой: дескать, попробуй только подойти, самъ не радъ будешь.
— Да какъ же вы смѣете такъ безпокоитъ людей, спрашиваю я васъ, а?
— Неужели господинъ жилецъ находить приличнымъ для джентльмена спать безпробудно въ продолженіе 26 часовъ кряду, нисколько не заботясь о спокойствіи почтенной семьи, впустившей его въ свой домъ? замѣтилъ на это Дикъ.
— А мое спокойствіе въ счетъ не ставится?
— А ихъ, сударь, спокойствіе ничего не стоитъ? перебилъ его Дикъ. — прошу васъ, сударь, не принимать это за угрозу. Боже сохрани, у насъ угрозы воспрещаются закономъ и подлежатъ карѣ; я не угрожаю, а только предупреждаю васъ: случись съ вами еще когда нибудь подобный грѣхъ, не будьте въ претензіи, если васъ заживо похоронятъ на какомъ нибудь перекресткѣ. Вы не можете себѣ представить, сударь, какъ вы насъ напугали! мы просто съ ума сходили, воображали, что вы умерли. Однимъ словомъ, сударь, и Дикъ полегоньку сползъ на полъ, — однимъ словомъ, мы не можемъ допустить, чтобы одинокій человѣкъ, и въ качествѣ такового взявшій квартиру, спалъ за двоихъ.
— Что такое?
— Право, сударь, я не шучу, продолжалъ Дикъ, впадая въ свой обычный шутовской тонъ;- сами посудите, нельзя же спать за двоихъ на одной кровати, или же вы должны будете платить какъ за комнату съ двумя кроватями.
Казалось бы эта галиматья должна была еще пуще разсердить жильца, а она, напротивъ, вызвала улыбку на его лицѣ: онъ глядѣлъ на Дика веселыми глазами. Его смуглое загорѣлое лицо казалось еще смуглѣе отъ бѣлаго ночного колпака, сдвинувшагося на бокъ на его лысой головѣ, что придавало ему какой-то особенный, безшабашный видъ, чрезвычайно понравившійся Дику. Очевидно, жилецъ былъ вспыльчиваго характера; Дикъ былъ очень радъ, что онъ обратилъ гнѣвъ на милость, и въ знакъ примиренія, съ своей стороны, улыбнулся и выразилъ надежду, что теперь ужъ онъ, жилецъ, окончательно встанетъ съ постели, и что впредь съ нимъ ничего подобнаго не случится.
— Войдите сюда, безстыжая голова, сказалъ жилецъ, возвращаясь въ свою комнату.
Дикъ послѣдовалъ за нимъ. Стулъ-то онъ оставилъ за дверью, а линейку на всякій случай взялъ съ собой, и похвалилъ себя за предусмотрительность: не успѣли они войти, какъ незнакомецъ заперъ дверь на ключъ, да еще двойнымъ замкомъ.
— Выпьете? спросилъ онъ.
Дикъ отвѣчалъ, что только недавно «утолилъ мучившую его жажду», но не прочь еще маленько пропустить, если бы было что подъ рукой.
Не говоря ни слова, жилецъ вынулъ изъ сундука какую-то великолѣпную штуку, въ видѣ храма, блестящую какъ серебро, и бережно поставилъ ее на столъ.
Дикъ внимательно слѣдилъ за всѣмъ, что тотъ дѣлалъ. Въ одно отдѣленіе храма онъ опустилъ яйцо, въ другое — насыпалъ немного кофе, въ третье — положилъ кусокъ мяса, сохранявшееся въ чистой жестяной коробочкѣ, въ четвертое — налилъ воды. Затѣмъ фосфорной спичкой зажегъ спиртовую лампочку, находившуюся подъ фундаментомъ храма, закрылъ всѣ отдѣленія крышечками, черезъ минуту снова открылъ ихъ, и весь завтракъ, точно по мановенію волшебнаго жезла, оказался совершенно готовъ: яйцо и кофе сварены, бифштексъ зажаренъ.
— Вотъ вамъ горячая вода, говорилъ незнакомецъ, точно передъ нимъ и въ самомъ дѣлѣ горѣла плита, — а вотъ ромъ самаго высокаго качества и сахаръ; смѣшайте все это въ моемъ дорожномъ стаканѣ, только живѣе, мнѣ некогда.
Дикъ занялся приготовленіемъ грога и въ то же время съ любопытствомъ смотрѣлъ то на печку, приготовляющую всякую всячину, то на сундукъ, въ которомъ, повидимому, заключалась всякая всячина. А жилецъ, давно привыкшій къ этимъ чудесамъ, преспокойно завтракалъ и не обращалъ вниманія на своего гостя.
— Хозяинъ дома адвокатъ? спросилъ онъ лаконически. Дикъ былъ такъ занятъ своимъ великолѣпнымъ грогомъ, что только кивнулъ въ отвѣтъ головой.
— А хозяйка что такое?
— Драконъ.
Должно быть жилецъ встрѣчалъ подобное звѣрье во время своихъ путешествій, а, можетъ быть, и просто потому, что онъ былъ старый холостякъ, онъ нисколько не удивился этой характеристикѣ и только спросилъ: — «жена или сестра?» — а когда Дикъ отвѣтилъ «сестра», — тѣмъ лучше, говоритъ, — значить онъ можетъ живо отдѣлаться отъ нея, когда захочетъ.
— Слушайте, молодой человѣкъ, сказалъ онъ послѣ короткаго молчанія. — Чтобъ мнѣ не мѣшали жить, какъ я хочу: ложиться спать, вставать, уходить изъ дому и возвращаться, когда мнѣ вздумается! чтобъ мнѣ не надоѣдали разспросами, не подсматривали за мной. Нѣтъ ничего хуже въ этомъ отношеніи, какъ когда въ домѣ много прислуги. Ну, да здѣсь, кажется, бояться нечего; тутъ всего-навсего одна кухарка.
