— Пойдем дальше, — сказал он.
Он шел вперед, и шелест белого платья следовал за ним в тени леса, вдоль тропы, по которой они обычно гуляли. Воздух между прямыми, голыми стволами оставался неподвижным, но по земле двигались солнечные блики; Лена подняла вверх глаза и высоко над головой увидела трепетавшие листья и вздрагиванье огромных ветвей, протянувшихся горизонтально. Гейст дважды взглянул на нее через плечо. Под быстрой улыбкой, которой она ему отвечала, таилась сдержанная горячая страсть, горевшая надеждой на более полное удовлетворение. Они прошли то место, с которого обычно поднимались на бесплодную вершину центрального холма. Гейст продолжал идти твердыми шагами к дальней опушке леса. В ту минуту, как они вышли из — под защиты деревьев, на них налетел ветерок и большая туча, быстро закрыв солнце, бросила на землю удивительно густую тень. Гейст указал пальцем на крутую, неровную тропинку, извивавшуюся по склону холма. Она заканчивалась баррикадой из сваленных деревьев, примитивным препятствием, устройство которого в этом месте должно было стоить больших трудов.
— Вы можете видеть в этом, — пояснил Гейст своим учтивым тоном, — препятствие против шествия цивилизации. Бедные люди, ютящиеся по ту сторону, не любили этой цивилизации в том виде, в каком она представилась им в образе моего Акционерного Общества — этого «крупного шага вперед», как говорили некоторые с неразумной верой. Нога, поднятая для того, чтобы шагнуть, повернула обратно, но баррикада осталась.
Они продолжали медленно подниматься. Туча пронеслась, и мир казался еще более ярким.
— Это очень странная вещь, — сказал Гейст, — но это результат законного страха, страха перед неизвестным и непонятным. Есть в этом и доля патриотизма в известном смысле. И я от души желал бы, Лена, чтобы мы с вами находились по другую ее сторону.
— Стойте! Стойте! — закричала она, схватив его за руку.
Баррикада, к которой они приближались, была увеличена посредством кучи свежесрезанных ветвей. Листья их были еще зелены и слабо колыхались под дыханием ветерка. То, что заставило молодую женщину вздрогнуть, оказалось остриями нескольких копий, выступавших из-под листьев. Они не блестели, но она видела их очень отчетливо в их зловещей неподвижности.
— Пустите меня лучше идти одного, Лена, — сказал Гейст.
Она всеми силами держалась за его руку, но он не отрывал улыбающегося взгляда от глаз молодой женщины и кончилось тем, что он освободился.
— Это, скорее, демонстрация, нежели реальная угроза, — говорил он убедительно. — Подождите минутку. Я вам обещаю не подходить так близко, чтобы меня можно было пронзить.
Она, словно во сне, видела, как Гейст прошел остальную часть тропинки, как бы не собираясь останавливаться; она слышала, как его голос, словно потусторонний, прокричал непонятные слова на наречии, казавшемся непохожим ни на одно существующее на земле. Гейст просто спрашивал об Уанге. Ему не пришлось долго ждать. Лена справилась с первым волнением и увидела движение в свежей зелени баррикады. Она с облегчением вздохнула, когда острия копий — ужасная угроза — подались назад и исчезли по другую сторону баррикады. Перед Гейстом две желтые руки раздвинули листву и в узком отверстии показалось лицо, глаза которого были ясно видны. Это было лицо Уанга, казалось, вовсе не имевшее тела, как те картонные маски, которые она разглядывала в детстве в окне скромной лавочки в Кингсланд-Род, принадлежавшей таинственному маленькому человечку. Только в этом лице, вместо пустых отверстий, были моргающие глаза. Она видела движение век. Раздвигавшие листву по обе стороны лица руки тоже казались не принадлежащими никакому телу. Одна из них держала револьвер — Лена узнала его по догадке, так как никогда в жизни не видала подобного предмета.
Она прислонилась к скале у обрывистого склона холма и не сводила глаз с Гейста, более спокойная с тех пор, как копья перестали ему угрожать. За его прямой и неподвижной спиной она видела призрачное, картонное лицо Уанга, которое страшно гримасничало и шевелило губами. Она стояла слишком далеко, чтобы слышать разговор, который велся обыкновенным голосом. Она терпеливо дождалась его окончания. Плечи ее ощущали теплоту скалы; время от времени волна более прохладного воздуха как бы обдавала сверху ее голову; у ее ног лощина, наполненная густою растительностью, гудела монотонным жужжанием насекомых. Все было спокойно. Она не заметила, когда голова Уанга, вместе с неживыми руками, исчезла в листве. К ее великому ужасу, копья показались вновь, медленно высовываясь. Она вздрогнула до корней волос, но прежде, чем успела вскрикнуть, Гейст, стоявший как вкопанный, резко повернулся и подошел к ней. Его большие усы не вполне скрывали злую и неуверенную усмешку, и, подойдя совсем близко, он расхохотался резким голосом:
— Ха-ха-ха!
Она смотрела на него, не понимая. Он внезапно умолк и сказал кратко:
— Нам остается только спуститься тем же путем, каким поднялись.
Она последовала за ним в лес, который приближавшийся вечер наполнял тенью. Далеко впереди, между деревьями, косой луч света преграждал поле зрения. Дальше все было погружено во мрак. Гейст остановился.
— Нам некуда торопиться, Лена, — сказал он своим обычным, спокойно-учтивым тоном, — Наши планы разрушены. Я думаю, вы знаете, или, по меньшей мере, угадываете, с какой целью я поднялся сюда?
— Нет, мой друг, не угадываю, — сказала она, улыбаясь и замечая с взволнованной нежностью, что его грудь высоко поднималась, словно он задыхался.
Тем не менее он попытался говорить спокойно, и его волнение выдавали только короткие паузы между словами.
— Неужели?.. Я поднялся, чтобы повидать Уанга… Я поднялся…
Он снова с трудом перевел дыхание, но это было уже в последний раз.
— Я взял вас с собой потому, что не хотел оставлять беззащитной во власти этих людей.
Он резким движением сорвал с себя шлем и швырнул его на землю.
— Нет! — вскричал он. — Все это поистине слишком чудовищно! Это невыносимо! Я не могу защитить вас! Я не могу!
Он с минуту пристально смотрел на нее, потом пошел поднять шлем, который откатился на несколько шагов. Он вернулся с прикованным к Лене взглядом, очень бледный.
— Прошу прощения за эти дикие выходки, — сказал он, надевая шлем. — Минута ребячливости. Я и на самом деле чувствую себя ребенком в моем невежестве, в моем бессилии, в моей беспомощности, во всем, кроме ужасающего сознания тяготеющего над вашей головой несчастья… над вашей головой, вашей…
— Они до вас добираются, — прошептала она.
— Несомненно, но, к несчастью…
— К несчастью — что?
— К несчастью, я потерпел неудачу у Уанга, — сказал он.
Гейст продолжал, не отрывая от Лены взгляда:
— Я не сумел тронуть его сердца, если можно говорить о сердце у подобного человека. Он сказал мне с ужасающей китайской мудростью, что не может позволить нам перейти баррикаду, потому что нас будут преследовать. Он не любит драки. Он дал мне понять, что выстрелит в меня без малейших угрызений совести из моего собственного револьвера скорее, чем допустит из-за меня какие-либо неприятные столкновения с незнакомыми варварами. Он держал речь к жителям селения, которые уважают в нем самого замечательного из виденных ими людей и своего родственника по жене. Они одобряют его поли тику. Кроме того, в селении остались только женщины, дети и несколько стариков. Сейчас мужчины в море, на судах. Но и их присутствие не изменило бы ничего. Из этих людей никто не любит драки — да еще вдобавок с белыми! Это тихий и кроткий народ, который с величайшим удовольствием смотрел бы, как в меня всадили бы пулю. Уанг, казалось, находил мою настойчивость — потому что я настаивал, вы это понимаете, — совершенно глупой и неуместной. Но утопающий хватается за соломинку. Мы говорили по-малайски, насколько мы оба знаем этот язык.
— Ваши опасения глупы, — сказал я ему.
— Глупы? О да, я знаю, — ответил он. — Если бы я не был глуп, я был бы купцом и имел большой магазин в Сингапуре, вместо того чтобы быть углекопом, превратившимся в лакея. Но если вы не уберетесь вовремя, я выстрелю в вас прежде, чем стемнеет и я не смогу в вас прицелиться. Не раньше этого, «Номер первый», но в эту минуту я это сделаю. А теперь довольно!
— Очень хорошо, — ответил я, — Довольно о том, что касается меня, но вы не станете возражать против того, чтобы «Мем Пути» прожила несколько дней с женами Оранг-Кайа. В благодарность я сделаю вам подарок.
— Оранг-Кайа вождь в селении, Лена, — добавил Гейст.
Она смотрела на него с изумлением.
— Вы хотели, чтобы я отправилась в это селение дикарей? — проговорила она задыхаясь. — Вы хотели, чтобы я вас покинула?
— У меня руки были бы свободнее.
