— Так вы советуете мне не делать этого?
— Я советую, — живо ответил Бриколен, испугавшись своей неловкости, — делать то, что вам по душе! О вкусах и об убеждениях не спорят; но все же…
— Но все же вы не доверяете мне, это ясно. Вы не верите, что я без задней мысли делаю вам свои предложения?
— Да какая у меня гарантия, сударыня, черт возьми! Может, это у вас всего лишь королевская прихоть, и не успеешь глазом моргнуть, ее уже как ветром сдуло.
— Потому-то вам и следует торопиться поймать меня на слове.
— Ну хорошо, госпожа баронесса, какую нее гарантию вы мне дадите?
— Я дам письменное обязательство.
— За вашей подписью?
— Конечно.
— А я должен буду обещать вам, что выдам дочь за Этого мельника, которому вы покровительствуете?
— Сначала вы должны будете поручиться мне в том своим честным словом.
— Честным словом? А потом?
— А потом вы немедленно отправитесь к Розе и в присутствии вашей матушки, вашей жены и моем ей тоже дадите честное слово, что поступите именно так, а не иначе.
— Дать честное слово? Значит, она здорово втюрилась?
— Так как же, вы согласны?
— Если этого достаточно, чтобы она была довольна, моя дочурка…
— Нет, нужно еще кое-что…
— Что нее?
— Нужно сдержать свое слово.
Арендатор изменился в лице.
— Сдержать слово… сдержать слово… — дважды повторил он, — значит, у вас есть недоверие к моему слову?
— Не большее, чем у вас к моему; но так как вы требуете от меня бумагу, я тоже потребую бумагу от вас.
— А что будет значиться в той бумаге?
— Что вы обещаете не препятствовать браку Розы с мельником. Я сама составлю ее, под ней подпишется Роза и вы также.
— А если Роза после потребует у меня приданое?
— Она откажется от него в письменной форме.
«Получается недурная экономия, — подумал арендатор. — Из-за этого чертова приданого — а его пришлось бы выделить ей в скором времени — мне, может быть, не удалось бы приобрести Бланшемон. Сберечь приданое да получить Бланшемон за двести пятьдесят тысяч — это получается сто тысяч франков чистой выгоды. Словом, торговаться не приходится. К тому же, коли Роза на этом деле спятит, какого уж тут найдешь для нее жениха! Да и еще надо будет ежегодно выкладывать лекарю кругленькую сумму… И вообще это было бы очень жалко, мне было бы весьма неприятно видеть, как она на глазах дурнеет и опускается вслед за своей сестрой. Да и стыдно было бы перед людьми, что у нас две дочери помешанные. Конечно, такое замужество тоже курам на смех, но бланшемонского поместья, пожалуй, хватит, чтобы прикрыть наши изъяны. И пускай нас осуждают с одного боку, зато с другого будут завидовать. Ну ладно, буду добрым отцом. Дело-то недурное…»
— Госпожа баронесса, — сказал он, — давайте-ка прикинем, как должна быть написана эта бумага. Сделка у нас все нее странная, и мне никогда не доводилось видеть образца.
— Мне тоже, — ответила госпожа де Бланшемон, — и я даже не знаю, предусмотрен ли такой образец нынешними законодательными установлениями. Но какая разница? При наличии здравого смысла и доброй воли, уверяю вас, можно составить документ более основательный, чем те, что составляются стряпчими.
— Такое бывает на каждом шагу. Возьмите, например, завещание. Порой даже и гербовая бумага не дает ему силы. Но мое завещание вот здесь, оно всегда при мне. Его надо всегда иметь под рукой.
— Данте мне листок чистой бумаги, господин Бриколен, я набросаю черновик. Вы сделайте то же самое, потом мы сравним написанное вами и мной, обсудим, если будет нужда, и перепишем на гербовую бумагу.
— Пишите, пишите все сами, сударыня, — ответил Бриколен, едва знавший грамоте. — Вы будете поумнее меня — вам и книги в руки. Сочиняйте, а потом мы посмотрим.
Пока Марсель писала, господин Бриколен поискал задвинутый куда-то кувшин с водой, потихоньку поставил его на шкафчик в углу, наклонился и отхлебнул изрядный глоток.
«Сейчас надо иметь ясную голову, — подумал он, — кажется, из меня хмель уже вышел. От холодной воды становишься хладнокровнее, а это в делах очень полезно: иначе не будешь достаточно осторожным и осмотрительным».
Марсель, руководимая сердцем и к тому же наделенная способностью умно и трезво осуществлять свои благородные начинания, составила бумагу, которую любой законник мог бы счесть образцовой, хотя она была написана обычным языком, без единого слова из специального жаргона «для посвященных» и без всякого крючкотворства. Когда Марсель прочла документ вслух Бриколену, тот был поражен его точностью: сам бы он не мог сочинить ничего подобного, но хорошо понимал значение документа и вытекающие из него последствия.
«Ох, уж мне эти бабы, черт бы их побрал! — подумал он. — Правду говорят, что уж если какая из них смыслит в делах, то она хитреца из хитрецов вокруг пальца обведет. В самом деле, когда я, например, советуюсь со своей половиной, она всегда найдет, за что можно уцепиться мне для моей выгоды, либо тому, с кем я веду дело, мне в убыток. Эх, была бы она здесь сейчас! Но, пожалуй, она стала бы возражать против того-сего, и получилась бы затяжка. Ладно, посмотрим еще раз, перед тем как подписывать. Но кто бы поверил, однако, что эта начитавшаяся романов дамочка, республиканка, сумасбродка, способна делать безумные вещи с такой рассудительностью? Я не могу в себя прийти от изумления. Вылакаем еще стакан воды. Фу, пакость какая! Сколько доброго вина надо будет выдуть после завершения сделки, чтобы навести порядок в желудке!»
— Мне кажется, тут все изложено как надо, — сказал господин Бриколен, прослушав второй, а затем и третий раз в чтении Марсели содержание документа, за текстом которого, поскольку Марсель держала бумагу между ним и собой, он следил также глазами, причем они у него раскрывались все шире и светлели с каждой строчкой. — Вот только, по-моему, в одном месте требуется внести изменение: там, где называется цена. Право же, она превышена на двадцать тысяч, госпожа Марсель. Я не подумал сначала, какой убыток принесет мне брак моей дочери с мельником. Люди станут говорить, что я разорился, иначе уж наверное бы пристроил ее получше. Мой кредит будет подорван. И затем, этому парню, разумеется, не на что купить свадебные подарки: вот и еще расход тысяч на восемь — десять, всё на мои плечи… Роза не может обойтись без красивых платьев и прочего добра… Я уверен, что для нее это важно.
— А я уверена, что для нее это неважно, — возразила Марсель. — Прислушайтесь, господин Бриколен, она плачет! Вы слышите?
— Нет, не слышу, сударыня; полагаю, что вы ошибаетесь.
— Нет, я не ошибаюсь! — ответила Марсель, открывая дверь. — Она мучится там, рыдает, а сестра ее кричит! Как, вы еще колеблетесь, сударь? Вам представляется возможность обогатиться и одновременно возвратить дочери здоровье, разум, может быть — спасти ей жизнь, а вы в такой момент думаете о том, как бы еще выгадать на сделке! Поистине, — добавила она с негодованием, — вы не человек, у вас нет сердца! Смотрите, как бы я не передумала и не оставила вас без моей помощи среди бедствий, которые постигли вашу семью как возмездие за вашу скаредность!
Во всей этой бурной тираде арендатор уловил только угрозу того, что сделка может не состояться.
— Ладно, сударыня, уступите мне десять тысяч франков, — сказал он — и по рукам!
— Довольно! — бросила Марсель. — Я иду к Розе. Поразмыслите еще. Мое последнее слово сказано, и я в моих условиях не изменю ничего. У меня есть сын, и я не забываю, что, думая о других, я не вправе слишком жертвовать его интересами.
— Погодите, присядьте, госпожа Марсель, — пусть бедняжка Роза поспит, она ведь очень нездорова!
— Пойдите тогда сами к ней, — с жаром произнесла Марсель, — и вы убедитесь, что она не спит. Может быть, увидев, как она страдает, вы вспомните, что вы отец!
— А я и так помню, — ответил Бриколен, испугавшись, что Марсель может переменить свои намерения, если дать ей время на размышление, — давайте покончим скорей с этим документом, чтобы мы могли сообщить добрую весть Розе и исцелить ее.
— Я надеюсь, сударь, что вы ей попросту дадите свое родительское согласие, и она никогда не узнает, что я купила его у вас.
— Вы не хотите, чтобы она знала, что у нас такой уговор? Это меня устраивает. Тогда и бумагу ей не нужно подписывать.
— Нет уж, как хотите, а она ее подпишет, — пусть даже и не вполне понимая ее смысл. Это будет что-то вроде приданого, которое я преподнесу ее жениху.
— Разницы тут нет. Но мне-то все равно. Роза достаточно рассудительна и поймет, что не мог я ее так глупо выдать замуж, не позаботившись, чтобы она извлекла из этого какую-то выгоду в будущем. Но что касается оплаты, госпожа Марсель, вы требуете, чтобы она была произведена наличными?