Ознакомительная версия.
И за ответом на этот вопрос ему не пришлось далеко ходить. Когда они ехали из Джерси, Элен сказала Ньюлэнду, что они должны жить с ним отдельно; но в тот момент ее голова лежала у него на груди. Он знал, что Элен не стала бы опускаться до пошлого кокетства. Просто тогда, в карете, она отчаянно боролась с собой, в то время как он всеми силами пытался сдержать себя. Она нашла веский аргумент в пользу того, что им нельзя ломать судьбы людей, которые им доверяют. Но по прошествии десяти дней со времени ее возвращения в Нью-Йорк, она, возможно, догадалась по его молчанию, что он готов предпринять решительные шаги, — те шаги, после которых обратной дороги нет. Подумав об этом, она скорее всего устыдилась своей нерешительности, и сочла возможным пойти на компромисс, столь типичный в таких ситуациях. Иными словами, она решила пойти по пути наименьшего сопротивления.
Всего какой-нибудь час тому назад, перед тем, как позвонить в дверной колокольчик, дома миссис Мингот, Ачеру казалось, что его путь определен. Он намеревался перекинуться словечком с мадам Оленской или, в случае ее отсутствия, разузнать у ее бабушки, каким поездом она возвращается в Вашингтон. Он надеялся разыскать графиню в этом поезде и сопровождать ее в Вашингтон или на край света. Он даже подумывал о том, не уехать ли им в Японию. Во всяком случае, она поняла бы его порыв и не стала бы ему противиться. Он собирался оставить Мэй записку, в которой сжигал бы все мосты. Ачер чувствовал, что способен не только отважиться на подобный шаг, но и целиком и полностью осуществить задуманное.
Но узнав, что события приняли иной оборот, он испытал некоторое облегчение. Однако когда Ачер ехал домой после встречи с миссис Мингот, ему вдруг показалось, что путь, который он выбрал, отвратителен. Молодому человеку уже не раз приходилось ступать на эту скользкую дорожку, но тогда он еще не был женат и ему не приходилось ни перед кем отчитываться в своих действиях. Он мог спокойно играть свою роль, в меру соблюдая предосторожность и импровизируя, в зависимости от изменения правил игры. Вся эта сложная процедура называлась «защитой женской чести». Учебным пособием для него являлись романы; кроме того, много полезной информации он почерпнул из послеобеденных разговоров. Но теперь это дело предстало перед ним совершенно в ином свете. Причем его собственная роль казалась ему смешной. Но, то был смех сквозь слезы! Он вспоминал, как с тайным восхищением наблюдал за миссис Торли Рашворт, которая лгала своему недогадливому мужу с улыбкой на устах, пересыпая свою ложь шуточками. Это была довольно тонкая ложь, и она опутывала его, как паутиной, денно и нощно.
В каждом взгляде и в каждом прикосновении была эта искусная, тонко завуалированная ложь. Без нее не обходилась ни одна ссора, и ею было насыщено любое проявление заботы; ложь была в каждом слове или молчании.
В общем и целом, миссис Торли Рашворт было значительно легче лгать, чем Ачеру, и сама ее ложь не казалась ему такой подлой, как его. Традиционно, к женской лжи относились более снисходительно: женщина считалась существом подчиненным, всецело зависящим от мужчины. А посему ей прощались смена настроений и всплески эмоций, проявление которых считалось непозволительным для мужчины. Поэтому, даже в пуританских обществах подозрительных и неверных мужей обычно поднимали на смех.
Но в мире, в котором жил Ньюлэнд Ачер, никто не позволил бы себе смеяться над обманутой женой. Мужчину же, чьи любовные похождения продолжались после его женитьбы, обдавали волной презрения. Конечно, на урожайном поле вырастал иногда дикий овес, но его можно было скосить только один раз… И сам Ачер всегда придерживался этой точки зрения. В глубине души он, например, с презрением относился к Лефертсу. Но его любовь к Элен Оленской была совершенно уникальным явлением, и он никогда бы не посмел поставить ее имя рядом с именем такого человека, как Лефертс. Впервые Ачеру пришлось столкнуться с подобным «уникальным случаем» в летописи своих любовных историй. Элен Оленская не походила ни на одну другую женщину в мире, а он выделялся среди других мужчин. Поэтому, их ситуация была особенной и неповторимой и, с точки зрения Ачера, не подлежала вынесению на общественный трибунал. Они должны были сами вынести себе приговор…
А минут через десять он поднимется по ступеням в свой дом, и там его встретят Мэй и старые привычки; и там его опять будут мучать мысли о долге и обязанностях, которым люди его круга придают такое большое значение… На углу он остановился и зашагал по Пятой Авеню.
Перед ним в зимней ночи вырисовывался фасад большого дома с темными окнами. Когда молодой человек проходил мимо, он думал о том, как часто раньше в них горел свет, парадные лестницы были покрыты коврами, а экипажи выстраивались в два ряда вдоль тротуара. Здесь, в оранжерее, темные окна которой выходили в переулок, он впервые поцеловал Мэй. Там, в танцевальном зале, она явилась ему в свете тысячи свечей, высокая и смеющаяся, как сама Диана.
И теперь в этом доме было темно, как в могиле, только в окнах первого этажа горели газовые рожки, и верхний этаж был кое-где освещен тусклым светом ночников. Там, где шторы на окнах не были задернуты, молодой человек мог видеть внутреннюю обстановку. Завернув за угол, он увидел экипаж миссис Мэнсон Мингот, стоявший у подъезда. Какой отличный случай представился бы Силлертону Джексону, если бы он проходил сейчас мимо! Ачера растрогало то, как старая Кэтрин отнеслась к идее мадам Оленской навестить миссис Бьюфорт. Казалось, в пуританской морали старого Нью-Йорка была пробита брешь. Но он понимал, что с легкой руки мадам Оленской члены общества начали проводить время в салонах, и теперь они спокойно закрыли бы глаза на ее визит к кузине.
Ачер остановился и посмотрел на одно из освещенных окон. У него было ощущение, что обе дамы сидели именно в той комнате; Бьюфорт, вероятно, искал у кого-нибудь поддержки в это время. Поговаривали, будто он сбежал из Нью-Йорка вместе с Фанни Ринг, но миссис Бьюфорт опровергала эти слухи.
Пятая Авеню лежала перед Ачером в ночи, как на ладони. На ней не видно было ни души. В этот час большинство людей обычно переодевались к ужину. Втайне он радовался, что никто не увидит, как Элен будет выходить из дома Бьюфортов. Стоило ему об этом подумать, как дверь отворилась, и графиня Оленская начала спускаться по ступенькам. Позади нее замерцал слабый свет, — как если бы кто-нибудь освещал ей путь. Элен обернулась и сказала тому, кто стоял за ее спиной несколько слов, после чего дверь закрылась, и она продолжила спускаться вниз по лестнице.
«Элен», — позвал он ее тихим голосом, когда она ступила на тротуар.
Мадам Оленская замерла на месте, и Ачеру показалось, что она слегка вздрогнула. В тот же момент он увидел двух молодых людей, одетых с иголочки, которые направлялись ей навстречу. Их меховые пальто и белые шарфы выглядели весьма эффектно и показались Ачеру знакомыми. В руках они держали скомканные лайковые перчатки. Ачер несколько удивило то обстоятельство, что такие представительные молодые мужчины собрались отправиться в гости в столь ранний час. Но тут он вспомнил, что Чиверсы, чей особняк находился в соседнем квартале, собирались устроить пати в честь Аделаиды Нельсон, исполнительницы главной женской роли в спектакле «Ромео и Джульетта». Должно было собраться много народу, и ему пришло в голову, что эти двое — из числа приглашенных.
«Я так счастлив, что вижу вас! — прошептал он, сам не понимая, о чем говорит. — Теперь мы с вами будем вместе!»
«О! — воскликнула мадам Оленская. — Так это бабушка вам сказала, где я?»
Он смотрел на Элен, но краешком глаза наблюдал за тем, как Лефертс с Чиверсом направились к противоположному углу здания, пересекли Пятую Авеню и молча разошлись в разные стороны. Это была своего рода мужская солидарность, к которой и он иногда позволял себе прибегать. Но теперь он был возмущен. Неужели она и в самом деле думает, что они с ним будут жить вот так? Но если нет то, что еще может она ему предложить?
«Я должен увидеться с вами завтра — где-нибудь в уединенном месте, где нам никто не помешает», — сказал он, и ему показалось, что его слова прозвучали слишком резко.
Мадам Оленская вздрогнула и направилась к экипажу.
«Вы, конечно, знаете, что я остаюсь у бабушки!» — сказала она, чувствуя, что необходимо объяснить Ачеру, что произошли изменения в ее планах.
«Нам непременно нужно где-нибудь поговорить наедине», — продолжал Ачер настаивать на своем.
Элен усмехнулась, и это чуть не вывело Ачера из себя.
«В Нью-Йорке? Но здесь нет ни церквей, ни мемориалов!»
«Но есть же музей Изобразительных Искусств в парке!» — заметил Ачер. Она вопросительно взглянула на него, и он добавил: «В половине третьего я буду ждать вас у входа…»
Ознакомительная версия.
