Да, странно и печально, что наш разум оказывается грядкой, на которой всходят посаженные семена, но мы лишены возможности их выбрать. Впрочем, человек всегда был странным и печальным созданием, склонным разорять землю и не обращать внимания на то, что произрастает у него внутри. Ему не хочется вникать в скучную психологию. Психологию он предоставляет специалистам, а это то же самое, что отдать свой обед паровозу. Человек не желает трудиться над перевариванием собственной души. Маргарет и Хелен были более терпеливы, и, судя по всему, Маргарет добилась успеха — насколько в этом деле вообще возможен успех. Она понимает себя и хотя бы в общих чертах может следить за собственным внутренним ростом. Удалось ли это Хелен — неизвестно.
В день, когда болезнь миссис Мант отступила, от Хелен пришло письмо. Оно было отправлено из Мюнхена, и в нем сообщалось, что Хелен приедет в Лондон на следующий день. Письмо насторожило Маргарет, хотя оно начиналось с нежных и разумных слов:
Моя дорогая Мег!
Передай тетушке Джули сердечный привет от Хелен. Скажи ей, что я ее люблю и любила всю жизнь, сколько себя помню. Приеду в Лондон в четверг.
Мой адрес будут знать в банке. Пока я еще не решила, в каком отеле остановлюсь, поэтому пиши или телеграфируй в банк и сообщи подробно, каковы новости. Если тетушке Джули стало гораздо лучше или если по ужасной причине мой приезд в Суонидж уже будет лишен смысла, то не удивляйся, что я не приеду. У меня множество всяческих планов. Сейчас я живу за границей и хочу туда вернуться как можно скорее. Скажи, пожалуйста, где вся наша мебель? Мне нужно было бы взять одну или две книги. С остальным ты сама разберешься.
Прости меня, дорогая Мег. Тебе это письмо, должно быть, покажется довольно неприятным, но все письма написаны любящей тебя
Хелен.
Это и вправду было неприятное письмо, потому что оно подбивало Маргарет солгать. Если бы она написала, что жизнь тетушки Джули все еще под угрозой, сестра бы приехала. Больное сознание заразительно. Нельзя общаться с людьми, душа которых пребывает в нездоровом состоянии, и не деградировать самим. Действия, предпринятые «из лучших побуждений», возможно, принесли бы пользу Хелен, но сыграли бы плохую службу Маргарет, и, рискуя навлечь беду, Маргарет все же решила, пока есть возможность, проявить порядочность. Она ответила, что тете гораздо лучше, и стала ждать развития событий.
Тибби одобрил ее ответ. Быстро взрослея, он становился покладистее, и иметь с ним дело теперь было намного приятнее, чем раньше. На него сильно повлиял Оксфорд. Тибби утратил раздражительность и научился скрывать как свое безразличие к людям, так и интерес к гастрономии, но более человечным не стал. Годы между восемнадцатью и двадцатью двумя, такое чудесное время для большинства людей, постепенно превращали его из юноши в мужчину средних лет. Он никогда не ощущал себя молодым человеком и не обладал теми качествами, которые согревают сердце до самой смерти и придают мистеру Уилкоксу неувядающее обаяние. Тибби был холоден не по своей вине, но и жестокости в нем тоже не наблюдалось. Он считал, что Хелен не права, что права Маргарет, но семейные неприятности представлялись ему тем же, чем большинству людей представляется сцена, освещенная огнями рампы. Он мог предложить лишь одно, но это предложение было для него характерно.
— Почему бы тебе не рассказать все мистеру Уилкоксу?
— Про Хелен?
— Может, ему приходилось сталкиваться с такого рода вещами.
— Он сделал бы все возможное, но…
— Ну, тебе виднее. Хотя он человек практичный.
Это была студенческая вера в специалистов. Но по некоторым причинам Маргарет пока воздерживалась от разговора с мужем. Наконец от Хелен пришел ответ. Она прислала телеграмму с просьбой дать адрес, куда отвезли мебель, ибо торопилась вернуться. Маргарет ответила: «Адрес не дам. Встретимся в банке в четыре». Вместе с Тибби они поехали в Лондон. Хелен в банк не пришла, и где она находится, им сообщить отказались. Хелен поглотил хаос.
Маргарет обняла брата. Больше у нее никого не осталось, но еще никогда он не казался ей таким неуверенным.
— Тибби, душа моя, что же теперь делать?
— Это просто поразительно, — ответил он.
— Дорогой, твои суждения обычно разумнее моих. Ты понимаешь, что за всем этим стоит?
— Нет. Если только это не какое-нибудь умственное расстройство.
— Умственное расстройство! — воскликнула Маргарет. — Нет, это совершенно невозможно.
Но слова были произнесены и через несколько минут Маргарет сама думала то же самое. Других объяснений не находилось. И Лондон подтверждал мысль Тибби. С города спала маска, и Маргарет увидела его истинное лицо — карикатуру бесконечности. Знакомые ограды, улицы, по которым она ходила, дома, между которыми она перемещалась от одного к другому в течение стольких лет, вдруг показались брошенными на произвол судьбы. Ей чудилось, что Хелен теперь заодно с испачканными деревьями, уличным транспортом и медленно ползущей жидкой грязью. Сестра, совершив отвратительный акт отречения, вернулась к дьяволу. Собственная же вера Маргарет была тверда. Она знала, что если человеческой душе суждено с чем-то слиться, то она сольется со звездами и морем. Маргарет чувствовала, что уже много лет сестра идет по неверному пути. И то, что катастрофа произошла сейчас, в Лондоне, под мелким дождиком, было символично.
Генри был для Маргарет последней надеждой. Генри — человек решительный. Он мог знать проложенные сквозь хаос дорожки, скрытые от их глаз, и она решила принять совет Тибби и все рассказать мужу. Нужно зайти к нему в контору. Хуже уж точно не будет. На несколько минут она забрела в собор Святого Павла, купол которого так отважно возвышался над лондонской суетой, словно проповедовал евангелие формы. Но внутри собор был такой же, как и то, что его окружает, — эхо, шепот, невнятные песни, невидимые мозаики, мокрые следы, пересекающие пол в различных направлениях. Si monumentum requiris, circumspice:[50] он указывает нам назад, на город. Там для Хелен не было надежды.
Поначалу от Генри не удалось добиться никакого толку. Но Маргарет ничего другого и не ожидала. Он был очень рад, что она вернулась из Суониджа, и никак не хотел примириться с тем, что надвигается новая беда. Когда они рассказали ему о своих поисках, он лишь посмеялся над Тибби и над Шлегелями вообще и объявил, что это «как раз в духе Хелен» — заставить своих родных помучиться.
— Меня даже не спрашивайте. Я всего лишь человек дела. Живу сам и даю жить другим. Мой совет вам обоим — не беспокойтесь. Маргарет, у тебя опять под глазами тени. А это никуда не годится. Сначала тетя, потом сестра. Нет, так не пойдет. Согласен со мной, Теобальд? — Он позвонил. — Угощу вас чаем, а потом вы отправитесь прямиком на Дьюси-стрит. Моя девочка не должна выглядеть как ее старый муж.
— Все же вы нас не до конца поняли, — сказал Тибби.
Мистер Уилкокс, пребывая в прекрасном расположении духа, ответил:
— Не думаю, что мне это когда-нибудь удастся.
Он со смехом откинулся в кресле, думая о талантливом, но необычном семействе, и блики от камина мерцали на карте Африки. Маргарет сделала знак брату, чтобы тот продолжал. Тибби послушался, но заговорил довольно неуверенно:
— Маргарет хочет сказать, что наша сестра, возможно, сошла с ума.
Чарльз, работавший во внутренней комнате, обернулся.
— Зайди, Чарльз, — ласково пригласила Маргарет. — Не мог бы ты нам помочь? У нас тут опять неприятности.
— Боюсь, что нет. Но каковы факты? Видите ли, в наше время мы все более или менее сумасшедшие.
— Факты таковы, — ответил Тибби, в рассуждениях которого временами проявлялась педантичная ясность. — Доподлинно известно, что она уже три дня в Англии, но не желает нас видеть. Она запретила банкирам дать нам ее адрес. Отказывается отвечать на вопросы. Маргарет считает, что ее письма стали бесцветными. Есть и другие факты, но эти наиболее впечатляющие.
— Значит, она раньше так себя не вела? — спросил Генри.
— Конечно, нет! — ответила его жена, нахмурившись.
— Ну, дорогая моя, мне-то откуда знать?
Маргарет почувствовала приступ непонятного раздражения.
— Ты прекрасно знаешь, что она никогда не пойдет против своих привязанностей, — сказала она. — Ты уж точно не мог этого не заметить.
— О да. Мы с ней всегда чудесно ладили.
— Нет, Генри, неужели ты не понимаешь? Я говорю совсем о другом.
Маргарет взяла себя в руки, но Чарльз успел заметить ее настроение. Неумный, но внимательный, он наблюдал за происходящим.
— Я хотела сказать, что, когда в прошлом она вела себя эксцентрично, можно было понять, что все это, в конце концов, идет от сердца. Она поступала нелепо, потому что заботилась о ком-то или хотела кому-то помочь. А теперь такого оправдания нет. Она очень огорчает нас, и поэтому я уверена, что она нездорова. «Сумасшедшая» — слишком ужасное слово, но она определенно нездорова. Я никогда не поверю, что она сумасшедшая. Но я не обсуждала бы с вами свою сестру, если бы считала, что с ней все в порядке, то есть не беспокоила бы вас по этому поводу.
