- Послушайте, - сказала она. - Мне надо идти. Подождите меня… или нет, не надо.
Подобрав полы своего длинного платья, она пустилась по Бродвею за ним вдогонку. Из всех театров валом валили зрители, и проспект был запружен народом. Она надеялась заметить цилиндр Джорджа, но теперь вокруг было много цилиндров. На бегу она отчаянно озиралась, заглядывала в чужие лица. Ей крикнули вслед что-то оскорбительное, и она содрогнулась, вновь почувствовав свою незащищенность. На перекрестке она со страхом посмотрела вперед: весь следующий квартал кишел людьми. Но Джордж, наверное, покинул Бродвей, и она метнулась налево, по полутемной Сорок восьмой улице. И тут она увидела его - он шагал быстро, как человек, который хочет что-то забыть, - и нагнала на Шестой авеню.
- Джордж! - окликнула она.
Он обернулся; его лицо было жестким и несчастным.
- Я не хотела идти на этот фильм, Джордж, я хотела, чтобы ты попросил меня не ходить. Почему ты меня не попросил?
- Мне было все равно, пойдете вы или нет.
- Что ты говоришь! - вскричала она. - Значит, тебе на меня наплевать?
- Хотите, я поймаю вам такси?
- Нет, я хочу быть с тобой.
- Я иду спать.
- Тогда я тебя провожу. Что стряслось, Джордж? В чем я виновата?
Они пересекли Шестую авеню, и улица стала темнее.
- Что случилось, Джордж? Пожалуйста, скажи. Если я сделала что-то не то у твоей матери, почему ты меня не остановил?
Он вдруг оборвал шаг.
- Вы были нашей гостьей, - сказал он.
- Что я сделала?
- Нет смысла это обсуждать, - он махнул проезжающему такси: - Совершенно очевидно, что мы смотрим на вещи по-разному. Я собирался написать вам завтра, но если уж вы меня спросили, можно покончить с этим и сегодня. - Но почему, Джордж? - взмолилась она. - Что я такого сделала?
- Вы приложили все усилия к тому, чтобы самым нелепым образом обидеть пожилую женщину, которая отнеслась к вам со всем возможным тактом и любезностью.
- Ах, Джордж, я этого не делала! Я пойду к ней и извинюсь. Сегодня же пойду.
- Она не поймет. Просто мы по-другому смотрим на вещи.
- О-о… - она замерла, пораженная.
Он хотел было сказать что-то еще, но, глянув на нее, открыл дверцу такси:
- Здесь всего два квартала. Простите, что не еду с вами.
Она отвернулась и прислонилась к железным перилам какой-то лестницы.
- Сейчас, - сказала она. - Не ждите.
Она не играла. Ей и впрямь хотелось умереть. «Это слезы по отцу, - сказала она себе, - не по нему, а по отцу».
Ей было слышно, как он зашагал прочь, остановился, помешкал… вернулся.
- Эвелина.
Его голос прозвучал сзади, совсем рядом.
- Ах ты, бедная девочка, - промолвил он. Затем ласково развернул ее за плечи, и она приникла к нему. - Да, да, - воскликнула она с гигантским облегчением. - Бедная девочка… Твоя бедная девочка.
Она не знала, любовь это или нет, но всем своим сердцем и душой чувствовала одно: что больше всего на свете ей хочется спрятаться у него в кармане и вечно сидеть там в покое и безопасности.
1. Рудольф Валентино (1895-1926) - актер и танцовщик, звезда немого кинематографа.
2. Братья Маркс - знаменитые американские комики первой половины XX века.
3. Хелен Морган, Энн Пеннингтон - американские актрисы и певицы, популярные в 20 - 30-х годах прошлого века.
4. Уильям Макфи (1881-1966) - известный американский писатель.
5. Питер Арно (1904-1968) - американский карикатурист, долгие годы сотрудничавший с журналом «Нью-Йоркер».
В океанском порту, под навесом пирса, вы сразу оказываетесь в призрачном мире: уже не Здесь, но еще и не Там. Особенно ночью. Длинную туманно-желтую галерею захлестывает гул многоголосого эха. Грохот грузовиков и шорох шагов, резкое стрекотание корабельной лебедки и первый солоноватый запах океана. Время у вас есть, но вы торопитесь. Ваша прошлая жизнь - на суше - позади, будущая мерцает огнями иллюминаторов, а нынешняя, в этом коридоре без стен, слишком мимолетна, чтобы с нею считаться.
Вверх по трапу - и ваш новый мир, резко уменьшаясь, обретает реальность. Вы гражданин республики крохотной Андорры. Ваша жизнь почти не зависит от вас. Каюты похожи на одиночные кельи, надменны лица пассажиров и провожающих, невозмутимы помощники корабельного эконома, отрешенно внушителен помощник капитана, неподвижно застывший на верхней палубе. Слишком поздняя догадка, что лучше бы остаться, заунывный рев корабельной сирены, и ваш мир - не просто рейсовый корабль, а воплощенная в жизнь человеческая мысль - вздрогнув, отчаливает навстречу тьме.
Адриан Смит, "знаменитость" рейса - не слишком знаменитый, но все же удостоенный вспышки магния, потому что репортеру назвали это имя, хотя он и не мог припомнить, в связи с чем, - Адриан Смит и его белокурая жена Ева поднялись на прогулочную палубу, миновали углубленного в себя помощника капитана и, отыскав уединенный уголок, остановились у борта.
- Наконец-то! - радостно воскликнул Адриан, и оба весело рассмеялись. Теперь-то уж мы в безопасности. Теперь они до нас не доберутся.
- Кто?
- Эти. - Он неопределенно махнул рукой в сторону сверкающей тиары города. - Они соберутся толпой, принесут списки наших преступлений вместо ордеров на обыск или арест, позвонят у двери на Парк-авеню - подать сюда Смитов, да не тут-то было: Смиты с детьми и няней отбыли во Францию.
- Тебя послушать, так мы и правда преступники.
- Я отнял тебя у них, - сказал он хмурясь. - Вот их и душит ярость: они знают, что у меня нет на тебя прав, - и бесятся. Как же я рад, что мы вырвались отсюда!
- Любимый…
Ей было двадцать шесть - на пять лет меньше, чем ему. Каждый, с кем она знакомилась, пленялся ею навсегда.
- Здесь гораздо уютней, чем на "Маджестике" и "Аквитании", - сказала она, вероломно отрекаясь от кораблей их свадебного путешествия.
- Тесновато, пожалуй.
- А по-моему, нисколько, Зато наш корабль по-настоящему шикарный. И мне очень нравятся эти маленькие киоски в коридорах. А каюты здесь даже просторней.
- Ну и чванливый же вид у всех пассажиров, ты заметила? Будто им кажется, что они попали в сомнительную компанию. И ведь дня через три все станут приятелями.
Мимо них как раз проходили пассажиры - четыре девушки, взявшись под руки, совершали прогулку по палубе. Три взгляда мельком зацепили Смитов; а четвертый, чуть более внимательный, вспыхнул секундным волнением. Это был взгляд единственной из четверых спутницы Смитов - остальные девушки просто провожали ее. Ей было не больше восемнадцати - хрупкая черноволосая красавица, она искрилась тем хрустальным блеском, который у брюнеток заменяет мягкое сияние белокурых женщин.
- Интересно, кто она? - подумал вслух Адриан. - Я ее где-то видел.
- Очень мила, - проговорила Ева.
- Очень, - рассеянно отозвался он, и Ева дала ему несколько минут на воспоминания, а потом, улыбнувшись, попыталась вернуть в их закрытый для других мир.
- Расскажи мне еще, - попросила она.
- О чем?
- О нас - как мы замечательно поживем во Франции и будем еще ближе и счастливей, и так навсегда.
- Разве мыслимо быть ближе? - Он положил ей руку на плечо и привлек к себе.
- Нет, я говорю, чтоб мы больше не ссорились по мелочам. Знаешь, на прошлой неделе, когда ты принес мне этот подарок ко дню рождения, - она обласкала пальцами нитку мелкого жемчуга на шее, - я дала себе слово, что больше никогда не буду тебя пилить.
- Бог с тобой, родная, ты никогда меня и не пилила.
Он плотнее прижал ее к своему плечу, но она понимала, что их внутреннее уединение распалось, едва родившись. Антенны его чувств уже снова воспринимали сигналы внешнего мира.
- Большинство наших спутников, - сказал он, - пренеприятные с виду людишки: какие-то мелкорослые, темненькие, уродливые. Раньше американцы выглядели совсем не так.
- Да, унылое зрелище, - согласилась Ева. - А вот давай не будем ни с кем знакомиться, только ты да я, ладно?
Меж тем над кораблем уже плыли удары гонга, и стюарды, проталкиваясь по палубам, кричали: "Провожающих просят сойти на берег!" - и гомон толпы стал пронзительно резким. Несколько минут на сходнях бурлила суетливая толчея, потом они опустели, и люди с Приклеенными к лицам улыбками, стоящие за барьером пирса, принялись выкрикивать неразборчивые напутствия. Портовые матросы уже отдавали швартовы, когда к сходням поспешно протолкался плосколицый, явно не в себе молодой человек, поддерживаемый носильщиком и шофером такси. Корабль равнодушно проглотил опоздавшего словно какого-нибудь захудалого миссионера в Бейрут, - и пассажиры ощутили под ногами едва заметную, но мощную дрожь. Лица провожающих начали отодвигаться, какое-то мгновение корабль казался частью внезапно расколовшегося пирса, потом лица стали расплывчатыми, немыми, а громада пирса превратилась в желтоватое пятно на берегу. Теперь уже и весь Город зримо уходил назад.