Чехов был глубоко задет замечанием «Московского листка» о «безнравственном» и «циническом» элементе в пьесе (1887, 22 ноября, № 325). Другие критики хотя и отмечали, что пьеса «нова», «оригинальна», «своеобразна», вносит «какую-то свежую струю», однако необычность ее драматургической формы воспринималась ими скорее негативно – как неумение автора, отсутствие у него должного опыта, знаний сценических условий, как невольное пренебрежение «законами сцены» и т. д.
Несмотря на состоявшийся дебют Чехова-драматурга, он в глазах большей части публики и критики остался «молодым беллетристом», «талантливым беллетристом-медиком», «начинающим писателем», «молодым талантом», автором небольших рассказов и вышедшего в свет в сентябре 1887 г. сочувственно встреченного сборника «В сумерках».
Остаются неизвестными драматические сочинения Чехова, относящиеся к 1870–1880-м гг.:
1. «Тарас Бульба», самый ранний литературный замысел Чехова, намерение переделать повесть Н. В. Гоголя в трагедию (1873–1874 гг.). См.: Scriba <Е. А. Соловьев-Андреевич>. А. П. Чехов по воспоминаниям родственников. – «Приазовский край», 1904, № 180.
2. «Нашла коса на камень» (1878), водевиль. Ал. П. Чехов сообщал о своем впечатлении от пьесы 14 октября 1878 г.: «„Нашла коса на камень“ написана превосходным языком и очень характерным для каждого там выведенного лица, но сюжет у тебя очень мелок. Это последнее писание твое я, выдавая для удобства за свое, читал товарищам, людям со вкусом и между прочим С. Соловьеву, автору „Жених из ножевой линии“.[65] Во всех случаях ответ был таков: „Слог прекрасен, уменье существует, но наблюдательности мало и житейского опыта нет. Со временем, qui sait?,[66] сможет выйти дельный писатель“» (Письма Ал. Чехова, стр. 51).
3. «Недаром курица пела» (1878), водевиль. М. П. Чехов вспоминал: «Будучи учеником VII класса, Антон Павлович написал <…> ужасно смешной водевиль „Недаром курица пела“ и прислал <…> нам в Москву для прочтения <…> Куда девался водевиль – не знаю» (Вокруг Чехова, стр. 74).
4. «Бритый секретарь с пистолетом», водевиль. Начало 80-х гг. М. П. Чехов вспоминал об этом «нескромном водевиле»: «В этом водевиле выведена была редакция журнала с двухспальной кроватью. Один из сотрудников принес для напечатания бездарное стихотворение. И вот Ант. П. должен был специально сочинять именно бездарное стихотворение, в котором четыре раза должно было повторяться слово „стремглав“. Вот это стихотворение:
Прости меня, мой ангел белоснежный,
Подруга дней моих и идеал мой нежный,
Что я, забыв любовь, стремглав туда бросаюсь,
Где смерти пасть… О, ужасаюсь!..
<………………>
Уйду обратно в гроб с прослезненными глазами.[67]
„Последняя строчка несколько тяжеловата, – говорит редактору герой водевиля, – но ведь главное – уметь прочесть“» («Новое слово», 1907, кн. 1, стр. 199; «О Чехове». М., 1910, стр. 267–268). «…Водевиль этот Чехов в театральную цензуру не посылал, и о судьбе его я, к сожалению, ничего не знаю» (М. П. Чехов. Антон Чехов. Театр, актеры и «Татьяна Репина». Пг., 1924, стр. 8). 5. Водевиль, над которым Чехов работал в конце октября 1883 г.: «Никуда не хожу, не работаю. Занимаюсь медициной и стряпаю плохой водевиль» (И. П. Чехову, вторая половина октября 1883 г.).
6. Пародия на пьесу Б. М. Маркевича «Чад жизни». Лейкин писал Чехову 19 февраля 1884 г.: «Пародия на пьесу Б. Маркевича была уже набрана, когда я получил Ваше письмо с просьбою не печатать пародии, и я ее велел разобрать» (ГБЛ). О замысле пародии Чехов рассказывал в письме Лейкину 30 января 1884 г.: «„Чад жизни“ писан в граде Воскресенске в минувшее лето, почти на моих глазах. Знаю я и автора, и его друзей, которых он нещадно третирует своей сплетней в „Безднах“ и „Переломах“… Ашанин (бывший директор театра Бегичев), Вячеславцев (бывший певец Владиславлев) и многие другие знакомы со мной семейно… Можно будет посплетничать, скрывшись под псевдонимом». Вместо пародии (написанной, вероятно, в драматургической форме) Чехов напечатал фельетонную заметку о пьесе Маркевича в «Осколках московской жизни» (1884, № 7, 18 февраля).
7. «Гамлет, принц датский» (1887), водевиль. Писался для театра Корша (осенью 1887 г. здесь шли репетиции «Иванова») на основе рассказа «Юбилей» (1886). О работе над пьесой Чехов сообщал в письме к М. В. Киселевой 14 января 1887 г.: «Начал другую, но не кончил, ибо некогда» («первая пьеса» – только что законченная тогда «Лебединая песня»).
По словам А. С. Лазарева (Грузинского), Чехов передал ему написанную часть водевиля в конце октября 1887 г.: «Я начал, а заканчивать лень. Я слишком занят и утомлен „Ивановым“. Пишите конец, обработаем вместе…» (А. С. Лазарев-Грузинский. Пропавшие романы и пьесы Чехова. – «Энергия», сб. III. СПб., 1914, стр. 165–173).
В переданном Чеховым материале содержался перечень действующих лиц, к которым Лазарев (Грузинский) при желании мог добавить еще несколько лиц, а также текст, к которому следовало дописать от 200 до 250 строк.
«Соль пьески», по словам мемуариста, состояла в критике театральных порядков. Действие происходило за кулисами провинциального театра во время репетиции «Гамлета». «Среди критики театральных порядков предполагалось коснуться легкости закулисных нравов (Офелия должна была походя изменять Гамлету) и жестоко пощипать провинциальных антрепренеров за кулачество, некультурность и т. п. Взгляд на них у Чехова был самый мрачный».
Лазарев (Грузинский) излагал чеховский план водевиля: «Первое действие начиналось сборами на репетицию. Раньше других являлись два актера, из которых один – Тигров (фамилия принадлежала Чехову), игравший тень отца Гамлета, рассказывал о своих многолетних актерских скитаниях по глухим провинциальным городам. В его очень забавном, в общем, рассказе была одна чисто чеховская черточка: „Придешь, в „Гранд-отеле“ остановишься – в каждой захолустной норе или „Европейская“, или „Гранд-отель“ есть…“ Первое действие должно было закончиться скандалом и общим кавардаком.
Во втором действии предполагалось дать сцену из „Гамлета“».
15 ноября 1887 г. Чехов писал Лазареву (Грузинскому): «<…> гг. актеры, когда я вкратце рассказал им содержание „Гамлета, принца датского“, изъявили горячее желание играть его не позже января, т. е. возможно скорее. Куй железо, пока горячо. Написано ли у Вас что-нибудь? Выходит ли требуемое? Совладали ли с сюжетом и с сценическими условиями? Как бы там ни было, поспешите написать мне подробно, что Вами придумано, написано и что имеется в проекте. Одновременно пришлите мне и мою рукопись (бандеролью), оставив у себя копию. Я суммирую свое с Вашим, подумаю и не замедлю сообщить Вам свои намерения и прожекты. Условия: 1) сплошная путаница, 2) каждая рожа должна быть характером и говорить своим языком, 3) отсутствие длиннот, 4) непрерывное движение, 5) роли должны быть написаны для: Градова, Светлова, Шмитгофа, Киселевского, Соловцова, Вязовского, Валентинова, Кошевой, Красовской и Бороздиной, 6) критика на театральные порядки, без критики наш водевиль не будет иметь значения».
В ответном письме от 22 ноября Лазарев (Грузинский) делился с Чеховым своими планами и затем излагал содержание I-го и схему II актов, где упоминаются герои рассказа «Юбилей» – Тигров, Борщов, Бабельмандебский. В воспоминаниях Лазарев (Грузинский) так оценивал проделанную им работу над водевилем: «Непривычка писать для сцены сказалась в том, что, вместо скандала и общего кавардака, в первом акте получилось много диалогов, хотя и забавных и довольно живых».
В середине двадцатых чисел ноября Лазарев (Грузинский) отправил Чехову вариант I акта. «Я отослал ему рукопись и конспект I-го акта, как он у меня сложился в голове, в субботу, а вчера, в понедельник, послал более подробное изложение I-го акта (сообразив, что конспект вышел слишком кратким)…» (письмо к Н. М. Ежову от 29 ноября 1887 г. – ЦГАЛИ).
После постановки «Иванова», 26 ноября, Чехов написал подробное, по пунктам, письмо Лазареву (Грузинскому):
«1) У Вас „Гамлет“ весь состоит из диалогов, которые не имеют органической связи. Диалоги немыслимы. Нужно, чтобы с каждым явлением число лиц росло по прогрессии <…> Громоздя эпизоды и лица, связывая их, Вы достигнете того, что сцена в продолжение всего действия будет полна и шумна.
2) Вы забываете, что Тигровы и К° во всё время чувствуют на себе глаза публики. Стало быть, немыслим допрос, производимый Вами Гамлетом у Офелии. Тут довольно одной вспышки и шума. Гамлет возмущен, но в то же время маскирует свое несчастье.
