— Нет, до чего же здесь народ вредный! — не унимался Билл.
— Может быть, они по-своему правы, — засмеялась Саксон. — Почем знать, а вдруг это ближайшие родственники тех самых штрейкбрехеров, которым пришлось иметь дело с тобой?
— Если бы еще это было так! — горячо воскликнул Билл. — Но все равно, будь у меня хоть десять тысяч акров, это не помешало бы мне твердо знать, что любой человек, который идет по дороге со скаткой через плечо, ничем не хуже меня, а может быть, и лучше. Во всяком случае, я бы отнесся к нему с полным уважением.
Поначалу Билл спрашивал насчет работы на каждой ферме, а потом только на больших. Ответ всегда был один — работы нет. Некоторые фермеры говорили, что после первых дождей понадобятся рабочие руки для пахоты. То здесь, то там понемногу начиналась сухая вспашка, но большая часть фермеров выжидала.
— Ты же не умеешь пахать, — сказала Саксон.
— Нет, но я полагаю, что это дело нехитрое. А кроме того, я поучусь у первого, кого увижу за плугом.
Возможность поучиться представилась Биллу на следующее же утро. Он влез на изгородь, окаймлявшую небольшое поле, и стал наблюдать, что делает идущий за плугом старик.
— Пустяки, ничего не может быть легче, — пренебрежительно заметил он, — Если такой старый хрыч справляется с одним плугом, я справлюсь с двумя.
— А ты пойди попробуй, — стала его подзадоривать Саксон.
— Зачем?
— Трусишка! — накинулась она на него, хотя с лица ее не сходила улыбка. — Ну что тебе стоит, попроси! В крайнем случае он откажет. Подумаешь! Ты выстоял двадцать раундов против «Грозы Чикаго» — и не дрогнул!
— Нашла с чем сравнивать, — возразил он, однако перескочил через изгородь. — Ставлю два доллара против одного, что старикашка меня вытурит.
— Ничего он тебя не вытурит! Скажи, что хочешь поучиться, и попроси разрешения пройти два-три раза за плугом. Объясни, что это ему ничего не будет стоить.
— Ладно! А если он заупрямится, я у него просто отберу его проклятый плуг.
Саксон, сидя на изгороди, следила за переговорами, хотя ничего не могла расслышать. Через несколько минут вожжи были перекинуты за шею Билла, а руки его легли на рукоятки плуга. Лошади двинулись, старик поплелся рядом, и на Билла посыпались указания. Сделав несколько поворотов по вспаханному полю, старик подошел к Саксон.
— Он и прежде пахал малость, а? Саксон покачала головой.
— Нет, ни разу в жизни. Но он умеет править лошадьми.
— Да, видно, что он не совсем новичок в деле и смекалка есть. — Старик усмехнулся и отрезал себе кусок жевательного табаку, — Думаю, что засидеться с вами он мне не даст.
Невспаханная площадь все уменьшалась, но Билл не обнаруживал желания бросить работу, а Саксон и старик, наблюдавшие за ним, понемногу разговорились. Саксон немедленно повела на него атаку и скоро убедилась в том, что старик фермер чрезвычайно подходит под то описание, какое дал монтер своему отцу.
Билл кончил вспашку всего поля, и старик пригласил их к себе переночевать, — в усадьбе имеется пустой домик с маленькой плитой, и он даст им парного молока. А если Саксон хочет испытать свои таланты, она может подоить корову.
Урок доения прошел не так успешно, как урок пахоты, но когда Билл исчерпал, весь запас своего остроумия, Саксон предложила ему попробовать, и он не менее позорно провалился. Саксон неутомимо наблюдала и выспрашивала и очень скоро поняла, что эта усадьба совсем непохожа на ту, которую она видела в Сан-Леандро. И усадьба и фермер безнадежно устарели. Здесь и не слыхали о новой системе интенсивного земледелия. Участок непомерно велик и очень плохо обрабатывается. В доме, в конюшнях, в амбарах — всюду полное запустение, все разваливается. Двор перед домом зарос сорной травой. Огорода нет. Небольшой фруктовый сад заглох и одичал: деревья зачахли, стали сучковатыми и поросли серым мхом. Саксон узнала, что сыновья и дочери фермера разъехались по разным городам. Одна дочь замужем за врачом, другая преподает в педагогическом училище штата; один сын служит машинистом на железной дороге, другой — архитектор, третий — репортер уголовного суда в Сан-Франциско. Время от времени они посылают родителям немного денег.
— Что ты на это скажешь? — спросила Саксон Билла, курившего после ужина папиросу.
Он выразительно пожал плечами.
— Что ж, здесь все яснее ясного. Старый чудак оброс мохом, как и его деревья. После Сан-Леандро и слепому видно, что он ни черта не смыслит. А его клячи! Для них было бы благодеянием, а для него чистой экономией, если бы кто-нибудь взял да пристрелил их. Ручаюсь, что у португальцев таких лошадей не увидишь. И тут дело вовсе не в чванстве и не в желании щегольнуть хорошими лошадьми. Это просто правильный подход. Это выгоднее. Само хозяйство это подсказывает. Старые лошади и больше корма требуют, чем молодые, и так работать не могут. А подковывать что молодых, что старых — цена одна. Его клячи совсем не годятся, они только разоряют его. Достаточно поглядеть на их работу и вспомнить, сколько работают лошади в городах.
Саксон и Билл спали как убитые и после раннего завтрака собрались идти дальше.
— Я бы охотно оставил вас на несколько дней, — с сожалением говорил, расставаясь с ними, старик, — да никак не выйдет. Теперь, когда дети разбрелись, ферма только-только кормит нас со старухой, и то не всегда. Вот как нынче затянулись плохие времена. С самого Гровера Кливленда note 5 светлого дня не видали.
Вскоре после полудня они вошли в предместье Сан-Хосе, и Саксон предложила передохнуть.
— Я хочу зайти к этим людям и поговорить с ними, — объявила она, — если только они на меня собак не спустят. Это самое красивое местечко, какое мы видели. Верно?
Билл, мечтавший о холмах и обширных выгонах для своих будущих лошадей, согласился без особого энтузиазма.
— А какие у них овощи! Погляди только! И все грядки обсажены цветами. Это почище помидоров, завернутых в папиросную бумагу.
— Не пойму, зачем им понадобились цветы? — заметил Билл с недоумением. — Какой в них толк? Они только занимают место, где могли бы расти отличные овощи.
— Вот это-то мне и хочется узнать. — Она указала на женщину, которая склонилась над клумбой, разбитой возле самого дома. — Яне знаю, кто она, но в худшем случае она наговорит нам грубостей. Видишь, она смотрит на нас. Положи-ка свою ношу рядом с моей и пойдем.
Билл сбросил тюк с одеялом на землю, но предпочел подождать. Когда Саксон пошла по узкой, окаймленной цветами дорожке, она заметила двух работавших на огороде мужчин: один из них был старик китаец, другой — тоже старик, темноглазый и тоже иностранец неизвестно какой национальности. Здесь все радовало глаз своей чистотой и порядком, каждый клочок земли был возделан так образцово, что это заметил бы даже неопытный взгляд. Женщина выпрямилась и повернулась к Саксон. Она была средних лет, стройна и очень просто, но мило одета. Она смотрела на Саксон через очки, и лицо у нее было доброе, но какое-то нервное.
— Мне сегодня ничего не понадобится, — сказала она, смягчая отказ приветливой улыбкой.
Саксон в душе застыдилась своей клеенчатой корзинки. Очевидно, эта женщина видела, как она поставила ее на землю.
— Мы не разносчики, — торопливо пояснила она.
— Ах, простите! Незнакомка улыбнулась еще приветливее, ожидая дальнейших объяснений.
Саксон, не чинясь, выложила, в чем ее дело.
— Мы хотели бы купить землю. Понимаете, мы решили стать фермерами, но, прежде чем взять участок, надо же осмотреться и выяснить, какая земля тебе нужна. Когда я увидела ваш чудесный уголок, мне захотелось задать вам сотни вопросов. Видите ли, мы ничего не смыслим в сельском хозяйстве. Всю нашу жизнь мы прожили в городе, а теперь решили навсегда поселиться в деревне и найти здесь свое счастье.
Она умолкла. Лицо женщины оставалось таким же приветливым, но в нем как будто появилась легкая ирония.
— А почему вы решили, что найдете свое счастье в деревне? — спросила она.
— Сама не знаю. Я только знаю, что для бедняков нет жизни в городе, где эти вечные рабочие беспорядки. Если бедняки даже в деревне не могут быть счастливы, значит, счастья вообще нет. А это же очень несправедливо, правда?
— Вы рассуждаете правильно, милочка, но только вы забыли об одном, что и в деревне сколько угодно бедняков и несчастных людей.
— Вы не кажетесь мне ни бедной, ни несчастной, — возразила Саксон.
— Ах вы, душечка моя! Саксон заметила, что лицо ее собеседницы вспыхнуло от удовольствия.
— А может быть, я просто создана для деревенской жизни, — продолжала женщина. — Вы же сами говорите, что вы коренные горожане и решительно ничего не знаете о деревне. А вдруг вы здесь погибнете?
Саксон вспомнила ужасные месяцы, проведенные в домике на Пайн-стрит.
— В городе я наверняка погибну! Может быть, мне и в деревне будет тяжело, но, видите ли, это единственный выход. Или деревня — или ничего! Да и наши отцы и матери всегда жили в деревне. Наконец, я недаром стою здесь, перед вами: это доказывает, что меня всегда тянуло прочь из города, и я, вероятно, тоже, как вы сказали, создана для деревенской жизни, — иначе бы я не была здесь.
