— Это прелесть что такое! — вскричала Динти.
— Вот именно, — согласился и Простак, — прелесть! Я сразу увидел, что сюжет сногсшибательный. Значит, спектакль ждет сногсшибательный успех. Там есть и священник, и раввин, они ведут диалог, то один что-то скажет, то другой, слова так и летают. Один субъект убивает другого, но только это не он на самом деле убивает, а брат. И так далее, и тому подобное, то один говорит, то другой, слова так и летают, и вы переноситесь в Гонконг. Вместо эпизода в кабаре — роскошная сцена. Ну, блеск! Курильня опиума. Туда входит священник, только он теперь миссионер, и хочет ее закрыть, а герой кричит на него, возмущается и тэ дэ и тэ пэ. А героине станут больше сочувствовать, потому что мы вставим в пьесу ребенка. Потом, в последнем акте, все они попадают на небо и надевают крылья. Есть неплохая роль для Бога. Ничего подобного не бывало. Это будет грандиознейший спектакль! Хит! Ну так как насчет доли?
Оскар, проделав все возможное с левой бровью, переключился на правую и стал ее почесывать. Было очевидно, что он поддается. Да и кто бы не поддался красноречию Простака?
— Заняться театральным бизнесом? — раздумчиво выговорил он. — А что, забавно.
— Еще бы! Сплошной смех! — кинулась убеждать Динти. — Вы и представления не имеете, как это весело!
— А много это будет стоить?
— Да практически ничего, — заверил Простак. — Можете получить 25 процентов спектакля всего за тридцать тысяч долларов.
— За тридцать?
— За двадцать пять.
— За двадцать пять?
— За двадцать.
— За двадцать?
— Ну, за пятнадцать. Или, скажем, за десять.
— Но это уже, мистер Фричи, самая нижняя граница, — вклинилась Динти, ласково теребя его лацкан.
Оскар поскреб подбородок.
— Н-да, большие деньги…
— Да что вы! Это, считайте, даром. Только вы должны решать быстро, потому что за долей охотится масса народу. Понимаете, таков уж театральный бизнес. Тут нужно решать быстро.
— Абсолютно, — подтвердил Простак. — Р-раз — и готово. Тот, кто решает с ходу, приносит добычу домой. Да что там, был у нас один знакомый, который мог бы купить долю в «Мышьяке» но не думал на бегу. Вот и полюбуйтесь на него теперь. Стоит в очередях за супом. Таков уж шоу-бизнес.
Почесывать Оскару Фричи было больше нечего, и он пустился по второму кругу.
— Прямо… прямо… не знаю, что и сказать. Мне, конечно, в последнее время поднадоел отель…
— Еще бы! — сочувственно подхватила Динти. — Вы не того калибра человек, чтобы корпеть в отеле всю жизнь. Посмотрите хоть на мистера Фиппса.
Оскар посмотрел.
— Он бросил отель — и где он сейчас?
— А-ах! — воскликнул Простак, широко взмахнув рукой и опрокинув бокал гостя.
Оскар спохватился, что еще не чесал кончик носа, и поспешил наверстать упущенное.
— Я с радостью бы ушел из отеля и выложил Хемингуэю все, что я о нем думаю.
— Вот это боевой дух! — одобрила Динти. — За чем же дело?
— Боюсь.
— Другого шанса вам не подвернется. Сами потом пожалеете, что упустили.
— Да уж, — с чувством подтвердил Простак. — Могу себе представить. Когда вы вспомните о колоссальной, но упущенной возможности, вас переполнят самые горькие сожаления.
— Вас сгрызет раскаяние, — подхватила Динти.
— До самых косточек проест, — заметил и Простак. — Один скелет останется.
Оскар дрогнул. Кому понравится мысль, что остаток жизни ему суждено провести в тщетных сожалениях, грустя о том, что могло бы случится?
— Н-да, тут нужно помозговать…
— Думайте на бегу!
— Пьеса, говорите, хорошая?
— Грандиозная!
Оскар опять принялся за левое ухо. Линия обороны трещала по всем швам.
— Да, кое-что мне до смерти хочется выложить этому надутому задавале, — сообщил Фричи своей бессмертной душе.
— Пиши расписку, — бросил Простак Динти.
— О'кей, босс.
— Погодите! — взмолился Фричи. — Минуточку!
— В шоу-бизнесе ждать нельзя! Или сейчас же даете нам чек, или все отменяется. Даете?
— Я же еще не сказал, что согласен.
Динти улыбнулась самой ослепительной улыбкой. В ее манере проскользнуло нечто материнское. Так и чудилось, что не будь она занята выписыванием расписки, то погладила бы Оскара по голове.
— Вы только подумайте, мистер Фричи. Если заключите сделку, сегодня сможете пойти к мистеру Хемингуэю и выложить ему все.
— Да он уже в постели.
— Так вытащите его.
Оскар призадумался — а что, заманчивая мыслишка!
— Наверное, он вас беспощадно эксплуатирует?
— По двенадцать часов в день.
— Ой, ужас какой!
— Чудовищно! — подпел Простак. — А в театре вам совсем не придется работать. Сплошное развлечение. Мы — как одна счастливая семья. К тому же, — добавил он, — кто сказал, что мы должны ограничиться одним спектаклем? Мы можем поставить много других, когда этот пройдет по стране с оглушительным успехом. Да что там, мы станем крупнейшими продюсерами. Всех видов шоу… Давайте, я открою? — предложил Простак, ухватив чековую книжку, которую вытянул почти незаметно из кармана Оскара.
— Нет-нет. Я и сам могу.
— Вот вам чернила, вот все остальное. А вот ручка тети садовника. Чек выписывайте на меня, на Сирила Фиппса. С-и-р-и-л…
— А как ваше имя, мистер Фричи? — спросила Динти. — Как оно пишется?
— Оскар Фричи. Ф-р-и-ч-и. Но я еще окончательно не решил…
— Вот и расписка! — воскликнула Динти. — В ней написано, что вы дали мистеру Фиппсу десять тысяч долларов за долю в 25 процентов. Все правильно?
— Но… послушайте…
— Все абсолютно верно, — одобрил Простак. — Лучше быть не может. Теперь все, что требуется — выписать чек, а там — сплошное веселье.
— Вы считаете, нужно выписать?
— Разумеется, нужно. Это ведь захватывающая драма. Не для высоколобых, но и не для низколобых, а как раз для среднелобых. Один субъект убивает другого субъекта, и священник есть, и раввин, они беседуют, слова летают, и тэ дэ, и тэ пэ. Да, есть сад, входит мистер Хемингуэй… Ах! — Простак схватил чек.
— Осторожнее! — остерег Фричи, — Он еще влажный.
— Ничего, я его высушу!
— Сам не пойму, правильно ли я поступил.
— Разумеется, правильно! Вы ступили на широкую дорогу к богатству и славе. К чему только она не ведет! Это будет шедевр, дорогуша! Настоящий шедевр!
— Узнаю моего старого славного Фиппса! Да, такого Фиппса я знавал прежде. Более верных слов ты никогда и не говорил, старый мой дружище Фиппс!
Это сказал не Оскар Фричи, а Мэрвин Поттер. Заблудшая звезда стояла в дверях, обеими руками держась за косяки.
С Мэрвином произошла разительная перемена. С того последнего раза, когда его видел Простак, изменился он к лучшему. Тогда он пребывал на дне пропасти или, если хотите, шел на ближайший рекрутский пункт Иностранного легиона. Теперь он светился спокойным счастьем. Широкая сверкающая улыбка выдавала, что он пьян, но то было веселое, беспечное опьянение. Все еще пьяный в стельку, он стал веселым. У стервятников, клюющих его грудь, видимо, притупились клювы.
— Держу пари, спектакль и правда станет шедевром, — продолжил Мэрвин, опрометчиво отрывая руки от косяков и зигзагами продвигаясь к креслу, в которое и свалился, словно мешок с углем. — И вот почему: звездой буду я, Фиппс, старый дружище. Я снова встаю в строй, начальник, снова в строй. Мэрвин Поттер докладывает о своем прибытии. — Он приподнялся, салютуя и тут же снова свалился в кресло, как упомянутый мешок.
— Что! — закричал Простак.
Актер, прикрывший было глаза, точно бы намереваясь погрузиться в освежающий сон, распахнул их снова.
— Фиппс, — отозвался он, — когда у нас состоялся последний и нервный разговор, мне показалось, — поправь меня, если я ошибаюсь, — я сказал тебе, что моя невеста, единственная дочка С. Хамилтона Бримбла с Кинг-Пойнта, Лонг-Айленд, и миссис С. Хамилтон Бримбл, тоже с Кинг-Пойнта, дала мне отлуп.
— Да, все правильно.
— Мне представляется — опять же поправь меня, если ошибаюсь, — что я упомянул, будто мое сердце разбито.
— Все верно.
— Так вот, оно склеилось! — заявил актер, похлопывая по левой стороне жилета. — Звенит, как колокол. Ни трещинки! Мэрвин Поттер снова стал самим собой.
— Это хорошо.
— Не просто хорошо, — поправил Мэрвин, — колоссально! Да, — продолжал он, — на какое-то время ее бессердечная жестокость слегка расстроила меня. Померкло солнце. Жизнь, почудилось мне, пришла к концу. Но, заметь, пришло продолжение. Я завернул в превосходный бар поблизости от отеля и там опрокинул с полдюжины рюмашек, после чего подверг вопрос пристальному рассмотрению, анализируя каждую грань. И вдруг в настроении моем произошла разительная перемена. Я воспрял духом, я понял — а ведь все это к лучшему. Спасся от эшафота в последний миг, как те типы в исторических романах. Представляешь? Палач прилаживает петлю, и вдруг все видят всадника на взмыленной лошади, размахивающего бумагой…
