Фрэнсис Фицджеральд - Успешное покорение мира

— Ну ничего, завтра пойдете на футбол.

— Конечно, — хором подтвердили они.

Делать было нечего. Поднявшись наверх, они распаковали и разложили на кроватях свои вечерние туалеты, которые, по современным меркам, ни длиной, ни шиком не уступали вечерним туалетам взрослых. Вытащили шелковые чулки, золотые или серебряные бальные туфельки и осмотрели эту сверкающую выставку. Их матери в таком возрасте носили рюши, воланы и хлопчатобумажные чулки, как приличествовало юным. Но сей исторический факт, который много лет вбивали девочкам в голову, сейчас был слабым утешением.

Когда они нарядились, им вроде бы полегчало, хотя красовались они только друг перед дружкой; а спустившись к ужину, все трое изобразили такое непринужденное веселье, что даже Эстер Рэй попалась на эту улочку. Правда, все дело испортил приятель мисс Рэй, который заехал за нею, чтобы отвезти на совместный студенческий концерт Гарварда и Принстона; видимо, Эстер прочла их чувства по глазам.

— Есть идея, — сказала она. — Думаю, мы сумеем провести вас на концерт, но вам, скорее всего, придется стоять за последними рядами.

Это было уже кое-что. Они приободрились. Сбегали за пальто; в верхнем холле Гвен заметила весьма нетерпеливого молодого человека, с тарелкой в одной руке и чашкой в другой, но он тут же скрылся в комнате, и разглядеть его повнимательнее она не успела.

Так или иначе, посещение концерта, организованное экспромтом, оказалось, как и следовало ожидать, сомнительным удовольствием: в зале яблоку негде было упасть, перед ними плотными рядами сомкнулись чужие спины, а до слуха доносились только дразнящие раскаты смеха да обрывки песен; хорошо еще, что Клара, возвышавшаяся над подругами на три дюйма, время от времени сообщала, что происходит на сцене.

Потом счастливая, возбужденная толпа вынесла их на улицу; девочек довезли до порога на машине и без лишних церемоний высадили.

— Доброй ночи. Спасибо.

— Огромное спасибо.

— Было здорово!

— Спасибо. Доброй ночи.

У себя наверху они молча потоптались в комнате, косясь в зеркала и — теперь уже бесцельно — поправляя то одну, то другую деталь туалета. Диззи уже сняла нитку мелкого жемчуга, и тут Гвен выпалила:

— Хочу на бал.

— Кто ж не хочет? — подхватила Клара.

Тут она пристально вгляделась в Гвен и спросила:

— Что у тебя на уме?

Застыв перед зеркалом, Гвен подводила губы взятой у Диззи помадой. Лучше было бы захватить свой собственный тюбик, только он растаял еще летом, когда она ехала на ферму через всю Алабаму, и с тех пор колпачок на нем заело намертво. Клара не сводила с нее глаз, и наконец Гвен заговорила:

— Как девушки красятся перед балом?

— Вот примерно так, — предположила Клара.

В следующую минуту все дружно занялись собой.

— Нет, так тебе не идет; очень простит.

А потом:

— Имей совесть, это тени Эстер. Слишком густо, Диззи.

— Припудрить — в самый раз будет.

За полчаса они кое-как добавили себе несколько лет и с криками «Подать сюда мой лиф, расшитый драгоценными камнями» принялись жеманиться, дефилировать и кружиться по комнате.

— Вот что я вам скажу, — начала Гвен. — Хочется мне погулять возле бального зала. Не подумайте плохого, ну, сами понимаете, просто интересно поглазеть, что там делается.

— А вдруг нас Эстер засечет?

— Не засечет, — со знанием дела возразила Гвен. — Ей сейчас ни до чего, как и той девушке, которая с нами в вагоне ехала, — Мэрион Лэм: она, между прочим, из нашей школы. Этих дебютанток там полно, — продолжала она, и когда они вырываются на свободу… это классно, скажу я вам.

Диззи выглядела так, будто ее смастерили из белых сосновых стружек; даже глаза у нее были столь девственно-светлыми, что своей решимостью она просто сразила подруг.

— И мы это сделаем: мы отправимся на бал. Эти фифы — почти все — нам в подметки не годятся.

— А что, тут ведь спокойнее, чем в большом городе, — неуверенно поддержала Клара. — Все нормально; как будто мы у тебя во дворе гуляем.

Это замечание облегчило им совесть, но, если честно, их страшили не столько злоумышленники и поругатели девической невинности, сколько задумки Гвен. Впрочем, у Гвен задумок не было. У нее на уме не было ровным счетом ничего; просто мысленные картины, в которых она с накрашенными губами прогуливалась в темноте вокруг колледжа, как-то не вязались с тем небольшим конфликтом, что вспыхнул неделей раньше, когда она повздорила с отцом, вознамерившимся убрать из ее комнаты кукольный домик и сдать куда-то на хранение.

Чашу весов перевесило недавнее вероломство старших. Притом что Брайан в глаза не видел миссис Рэй, ему передалась ее катастрофическая утренняя нервозность. В таких делах родители всегда заодно как класс. Повязаны общей ответственностью. Гвен и Диззи еще не выразили вслух согласия на рискованную вылазку, но уже толкались перед зеркалом, преобразуя свои лица, чтобы заменить театральщину благонравным оттенком посольского раута. В заключительном порыве осмотрительности — как-никак вероятность столкнуться с Эстер Рэй сохранялась — они сняли косметику с век, оставив лишь тончайшую вечернюю патину на губах и носиках. Уши, запястья и шеи без промедления освободились от королевских бриллиантов стоимостью десять центов, так что вниз все спустились без малейших признаков бурлеска. Хороший тон одержал победу.

Высыпав в алмазно-ясную ноябрьскую ночь, они устремились вдоль по живописной возвышенной улице под сенью темных деревьев квартала Либерти-плейс, хотя это название было для них пустым звуком. В какой-то миг их напугал собачий лай за живой изгородью, но после этого они беспрепятственно продолжили путь и замешкались только перед сверкающей дугой Мерсер-стрит.

— Нам в какую сторону? — растерялась Клара.

— На звуки.

Она умолкла. Впереди замаячили какие-то тени, и девочки, взявшись под руки, заняли оборонительную позицию, но оказалось, это всего лишь две темнокожие женщины с корзиной белья.

— Вперед, — скомандовала Гвен.

— Куда?

— Куда собирались.

Они дошли до похожего на собор здания, стоявшего — как вспомнила Клара — на углу кампуса, и, повинуясь интуиции, нырнули под арку, чтобы обогнуть пустующую святыню; перед ними открылась широкая панорама террас и готических сооружений — и тут неожиданно грянула музыка. Через несколько сот ярдов Диззи остановила подруг.

— Вижу, — прошептала она. — Вот там — высокое здание, все в огнях. Это спортивный комплекс.

— Надо подобраться ближе, — решила Гвен. — Путь свободен. Идемте — может, проскочим.

Они снова взялись под руки и двинулись вперед под прикрытием длинных корпусов. В опасной близости от места действия они уже смогли различить вход в спортивный комплекс и на его фоне — расплывчатые фигуры; время от времени по воздуху разносились аплодисменты. И опять подруги замерли: идти дальше было страшновато, но и стоять на одном месте — тоже, потому что из мрака приближались голоса и шаги.

— С той стороны, — предложила Клара. — Там темно, можно будет подойти вплотную.

Они сошли с тропинки, пробежали по траве и остановились, запыхавшись, среди припаркованных автомобилей. Здесь они и затаились, словно лазутчицы в тылу врага. В полусотне шагов, за внушительными, массивными стенами торжественный оркестр возвещал, что некто с ним хитрит, объявлял кого-то своей счастливой звездой и требовал ответа: не лучший ли сегодня день для прогулки под дождем?[76] За этими стенами витала невыразимая романтика, фиалковая мечта, сквозь которую плыли прообразы их собственных будущих воплощений, окруженные, подхваченные, вознесенные бесчисленными поклонниками. Слов не было; что еще можно добавить, когда оркестр уже все сказал юным сердцам; музыка смолкла, но никто из троих не заговорил; и вдруг до них дошло, что они здесь не одни.

— На ужин можно и опоздать, — сказал мужской голос.

— Когда я с тобой, такие вещи меня не волнуют.

Девочки затаили дыхание, вцепившись друг в дружку. Разговор доносился из ближайшего автомобиля, развернутого в противоположную сторону от входа в спортивный комплекс, так что их приближение, да еще под грохот музыки, осталось незамеченным.

— Что значит один-единственный ужин, — продолжала девушка, — если у нас с тобой за целую жизнь их будет великое множество?

— Начиная с июня, милая.

— Начиная с июня, милый, милый, милый.

Слушательницы еще крепче стиснули руки. Потому что голос принадлежал Мэрион Лэм, той самой дебютантке, что ехала с ними в одном вагоне.

И в этот миг — понятное дело, ночь выдалась прохладной, а вечернему платью положено быть тонким — Диззи чихнула: чихнула от души, причем дважды.