— Что-жъ изъ этого? — сказалъ мистеръ Бембль. — Нѣтъ ремесла безъ убытка. Брать барышъ не грѣшно.
— Разумѣется, разумѣется, — отвѣчалъ гробовщикъ, — не получу барыша на отдѣльныхъ статьяхъ, наверстаю на цѣломъ… Ха, ха, xa!
— Вѣрно, — подтвердилъ мистеръ Бембль.
— Хотя я долженъ сказать, — продолжалъ гробовщикъ, возвращаясь къ тому, что онъ хотѣлъ сказать раньше, чѣмъ его прервалъ сторожъ, — хотя я долженъ сказать, мистеръ Бембль, что на мою долю выпадаетъ очень большое неудобство; дѣло въ томъ, что умираютъ скорѣе всего люди крѣпкіе, толстые. Люди, которые жили въ хорошихъ условіяхъ и много лѣтъ подрядъ платили налоги, раньше другихъ сваливаются, когда попадаютъ въ вашъ домъ. Такъ вотъ, видите ли, мистеръ Бемблъ, три четыре дюйма сверхъ положенной мѣрки, крупная прорѣха въ нашихъ барышахъ, особенно когда у тебя на рукахъ большая семья.
Послѣ этихъ словъ мистера Соуэрберри, сказанныхъ съ негодованіемъ незаслуженно обиженнаго человѣка, мистеръ Бембль почувствовалъ, что разговоръ этотъ можетъ повести къ разнымъ разсужденіямъ далеко не въ пользу приходской общины, а потому рѣшилъ перемѣнить его и перейти къ Оливеру Твисту.
— Кстати, — сказалъ мистеръ Бембль, — не знаете ли вы кого-нибудь, кто пожелалъ бы взять отсюда мальчика, приходскаго ученика, который въ настоящее время страшная обуза для насъ, мельничный жерновъ на шеѣ прихода. И на выгодныхъ условіяхъ, мистеръ Соуэрберри, за щедрую плату! — И мистеръ Бембль поднесъ палку къ объявленію и три раза съ промежутками ударилъ по словамъ «пять фунтовъ», которыя были напечатаны римскими цифрами колоссальныхъ размѣровъ.
— Ахъ, да! — сказалъ гробовщикъ, придерживая его за обшитыя золотыми галунами фалды форменнаго сюртука, — объ этомъ то собственно я и хотѣлъ поговорить съ вами. Знаете… ахъ, какія элегантныя пуговицы у васъ, мистеръ Бембль! Я никогда раньше не замѣчалъ ихъ.
— Да, очень красивы, — отвѣчалъ сторожъ, гордо посматривая на большія бронзовыя пуговицы, украшавшія его сюртукъ. — Чеканъ на нихъ такой же, какъ и на приходской печати… добрый самаритянинъ, врачующій больного и раненаго человѣка. Комиетъ преподнесъ мнѣ его утромъ Новаго года, мистеръ Соуэрберри. Сколько мнѣ помнится, я надѣлъ его въ первый разъ въ тотъ день, когда производилось слѣдствіе по поводу разорившагося купца, который умеръ въ полночь у нашихъ дверей.
— Помню, — сказалъ гробовщикъ. — Присяжные рѣшили, что «онъ умеръ отъ холода» и отъ того, что лишенъ былъ «всего необходимаго въ жизни». Не правда-ли?
Мистеръ Бембль кивнудъ головой.
— Затѣмъ произнесенъ былъ вердиктъ, — продолжалъ гробовщикъ, — въ которомъ, сколько помнится, было сказано: «если бы члены комитета призрѣнія бѣдныхъ»….
— Ахъ, какія глупости! — перебилъ его сторожъ. — По горло будетъ дѣла комитету, если только онъ станетъ прислушиваться ко всему, что говорятъ ничего не понимающіе присяжные.
— Вѣрно, — отвѣчалъ гробовщикъ, — дѣла было бы много.
— Присяжные, — сказалъ мистеръ Бембль, крѣпко сжимая свою палку, потому что началъ сердиться, — присяжные люди невѣжественные, грубые, низкіе.
— Да, это вѣрно! — подтвердилъ гробовщикъ.
— Они не признаютъ ни философіи., ни политической экономіи, ничего! — сказалъ сторожъ, прищелкивая пальцами.
— Разумѣется не признаютъ, — сказалъ гробовщикъ.
— Я признаю изъ, — оказалъ Бембль и даже покраснѣлъ.
— И я также, — присоединился къ нему гробовщикъ.
— Желалъ бы я, чтобы хотя одинъ изъ этихъ присяжныхъ независимаго сорта попалъ къ намъ въ домъ на недѣльку, на двѣ, - сказалъ сторожъ;- правила и уставы нашего комитета скоро поубавили бы ему спѣси.
— Да полно вамъ… оставьте вы ихъ лучше въ покоѣ, - сказалъ гробовщикъ улыбаясь, чтобы успокоить расходившагося сторожа.
Мистеръ Бембль снялъ свою трехуголку, вынулъ платокъ и вытеръ потъ, покрывшій его лобъ отъ волненія, затѣмъ снова надѣлъ шляпу и, обратившись къ гробовщику, сказалъ ему уже болѣе спокойнымъ тономъ:
— А какъ-же на счетъ мальчика?
— О! — отвѣчалъ гробовщикъ, — вамъ извѣстно, мистеръ Бембль, что я вношу порядочно таки большой налогъ на бѣдныхъ.
— Гм! — сказалъ мистеръ Бембль. — Что-жъ изъ этого?
— А вотъ что, — отвѣчалъ гробовщикъ;- я думаю, что внося такую большую плату, я имѣю полное право извлечь изъ нихъ все, что только могу, мистеръ Бембль! И… я… я думаю, что возьму мальчика къ себѣ.
Мистеръ Бембль взялъ гробовщика подъ руку и повелъ его въ домъ. Мистеръ Соуэрберри пробылъ въ комитетѣ всего пять минутъ. Рѣшено было, что Оливеръ сегодня же вечеромъ отправится къ нему на испытаніе, т. е., если хозяинъ его найдетъ по прошествіи короткаго срока, что онъ получитъ отъ него достаточную помощь, не вкладывая въ него слишкомъ много пищи, то онъ оставитъ его у себя на нѣсколько лѣтъ съ правомъ заставлять его работать все, что захочетъ.
Когда маленькаго Олигоера привели вечеромъ къ джентльменамъ, то ему сказали, что онъ долженъ сегодня же идти къ гробовому мастеру, который беретъ его къ себѣ въ ученики. Если же онъ осмѣлится быть недовольнымъ своимъ положеніемъ и вздумаетъ вернуться обратно въ приходъ, то его отправятъ въ море, гдѣ его или утопятъ, или убьютъ. Мальчикъ, слушая все это, выказалъ такъ мало волненія, что всѣ въ одинъ голосъ признали его ожесточеннымъ, юнымъ негодяемъ и приказали мистеру Бемблю немедленно увести его.
Весьма естественно, что члены комитета, скорѣе чѣмъ кто другой, должны были почувствовать негодованіе и ужасъ при видѣ такой нечувствительности, хотя въ этомъ случаѣ они жестоко ошибались. Дѣло въ тотъ, что Оливеръ далеко не былъ безчувственнымъ мальчикомъ; напротивъ, онъ чувствовалъ слишкомъ сильно и несмотря на жестокое обращеніе, которому онъ подвергался въ теченіи своей короткой жизни, онъ не былъ ни тупымъ, ни угрюмымъ. Въ глубокомъ молчаніи выслушалъ онъ новость о своемъ назначеніи и взялъ въ руки свой багажъ, который ему не трудно было нести, такъ какъ онъ состоялъ изъ одного пакета въ коричневой бумагѣ въ полфута ширины и три дюйма глубины; надвинувъ на глаза шапку и ухватившись за обшлагъ мистера Бембля, послѣдовалъ онъ за этимъ важнымъ сановникомъ къ мѣсту новыхъ страданій.
Нѣсколько времени велъ мистеръ Бембль Оливера, не дѣлая ему никакихъ замѣчаній. Мторожъ, какъ и подобаетъ приходскому сторожу, шелъ все время, важно поднявъ кверху голову. День былъ вѣтреный, и развѣвающіяся полы сюртука мистера Бембля то и дѣло закрывали маленькаго Оливера, оставляя въ то же время открытыми во всей прелести жилетъ съ отворотами и плисовые панталоны сторожа. Когда они были уже не далеко отъ мѣста своего назначенія, мистеръ Бембль подумалъ, что слѣдуетъ взглянуть внизъ и посмотрѣть въ должномъ ли порядкѣ находится мальчикъ, чтобы представиться своему новому хозяину.
— Оливеръ! — сказалъ мистеръ Бембль, принявъ на себя снисходительный и покровительственный видъ.
— Что сэръ? — отвѣчалъ Оливеръ тихимъ, дрожащимъ голосомъ.
— Передвинь шапку выше, сэръ, и держи голову выше.
Оливеръ безпрекословно исполнилъ его желаніе и затѣмъ свободной рученкой провелъ по глазамъ, въ которыхъ блестѣли слезинки, когда онъ смотрѣлъ на своего проводника. Когда же мистеръ Бемблъ сурово взглянулъ на него, то одна изъ слезинокъ скатилась по щекѣ, за ней послѣдовала вторая… третья… Ребенокъ употреблялъ невѣроятныя усилія, чтобы не заплакать, но все было напрасно. Вытянувъ тогда другую рученку изъ руки мистера Бембля онъ закрылъ лицо обѣими и рыдалъ до тѣхъ поръ, пока слезы ни полились ручьемъ между подбородкомъ и худенькими, костлявыми пальчиками.
— Перестань! — крикнулъ мистеръ Бембль, останавливаясь и, устремляя на Оливера злобный взглядъ. — Перестань! Изъ всѣхъ неблагодарныхъ, испорченныхъ мальчишекъ, какихъ мнѣ приходилось видѣть до сихъ поръ, ты самый…
— Нѣтъ, нѣтъ, сэръ! — зарыдалъ Оливеръ, хватаясь за руку, которая держала хорошо ему знакомую палку;- нѣтъ, нѣтъ, сэръ! Я буду хорошимъ! Да, да, я хочу быть хорошимъ, сэръ! Я вѣдь маленькій мальчикъ, сэръ!.. и я такой… такой…
— Такой?… Какой такой?… — съ удивленіемъ спросилъ мистеръ Бембль.
— Такой одинокій, сэръ! Очень, очень одинокій! — плакалъ мальчикъ. — Всѣ ненавидятъ меня. О, сэръ! Не просите его, чтобы онъ былъ жестокъ со мною!
Мальчикъ положилъ руку на сердце и взглянулъ на своего спутника глазами полными слезъ и невыразимаго страданія.
Мистеръ Бембль нѣсколько секундъ смотрѣлъ съ удивленіемъ на молящіе и страдальческіе глаза Оливера. Раза три, четыре кашлянулъ онъ хрипло и, пробормотавъ нѣчто въ родѣ «этотъ несносный кашель», попросилъ Оливера вытереть глаза и быть хорошимъ мальчикомъ. Затѣмъ они двинулись дальше.
Гробовщикъ, который только что закрылъ ставни своей лавки, записывалъ что-то въ своей приходо-расходной книжкѣ при свѣтѣ свѣчи, вполнѣ соотвѣтствующей окружающей обстановкѣ, когда увидѣлъ входившаго мистера Бембля.
