— Ага! Значит, просто пример безнравственного судьи?
— Более того, ваша честь, — храбро сказал я. — Это символическая фигура.
— Которой впоследствии придали местный колорит? Ха! А разрешите полюбопытствовать, сколько вы получили за эту работу?
— Тридцать долларов, ваша честь.
— Гм, хорошо! — Его тон резко переменился. — Молодой человек, местный колорит — опасная вещь. Признаю вас виновным в злоупотреблении им и приговариваю к тридцати дням лишения свободы, которые могут быть заменены штрафом в тридцать долларов.
— Увы! сказал я. — Эти тридцать долларов я прокутил вчера.
— Приговариваю еще к тридцати дням дополнительного заключения за растрату своего состояния. Следующее дело! — сказал его честь клерку.
Хват был ошеломлен.
— Вот так так! — прошептал он. — Ничего не понимаю! Все наши получили по десять дней, а ты шестьдесят. Вот так так!
Лейт зажег спичку, раскурил потухшую сигару и открыл книгу, лежавшую у него на коленях.
— Вернемся к прежнему разговору, — сказал он, — не находите ли вы, Анак, что, хотя Лориа разбирает особенно тщательно вопрос о распределении прибыли, тем не менее он упустил один важный фактор, а именно…
— Да, — рассеянно сказал я, — да.
Мальчик-лифтер понимающе усмехнулся. Когда он поднимал девушку наверх, глаза ее блестели, на щеках пылал румянец. И таким едва сдерживаемым волнением веяло от всего ее молодого существа, что даже в тесной кабинке стало как-то теплее. А теперь, на обратном пути, в кабинке словно зима наступила. Блеск глаз и яркий румянец погасли. Она хмурилась, и, когда ему удавалось поймать ее взгляд, он видел, что серые глаза потемнели и смотрят холодно. О, он хорошо знал все эти признаки. Его не обманешь, он все видит насквозь. Ведь когда-нибудь он и сам непременно станет репортером, вот только подрастет немножко, а пока… пока он изучает поток жизни, который разливается из его кабинки по всем восемнадцати этажам огромного небоскреба. Он распахнул перед девушкой дверцу и сочувственным взглядом проследил, как она решительным шагом направляется к выходу.
Во всей ее повадке чувствовалась сила — та сила, что дается близостью к земле и не так уж часто встречается на асфальте городских тротуаров. Но это была своеобразная, утонченная сила, придававшая всему облику девушки что-то мужественное, в то же время ничуть не лишая ее обаяния женственности. В этом сказалось доброе наследие предков. Искатели и борцы, люди немало поработавшие и головой и руками, — эти тени далекого прошлого, подарили ей неутомимое тело и вложили в него деятельную и смелую душу.
Но сейчас ее обидели, оскорбили.
— Я заранее знаю все, что вы скажете, — вежливо, но твердо прервал ее многословное вступление редактор, кладя конец свиданию, на которое, возлагалось так много надежд. — И вы сказали мне предостаточно, — продолжал он (с поразительным бессердечием, как казалось ей теперь, когда она припомнила весь разговор). — В газете вы никогда не работали. У вас нет ни опыта, ни сноровки. Вы, что называется, не набили себе руку. Вы получили среднее образование, а может быть даже окончили колледж или университет. По английскому языку у вас всегда были прекрасные отметки. Друзья в один голос твердят, что пишете вы великолепно, талантливо и так далее и тому подобное. И вот вы забрали себе в голову, что можете работать в газете, и требуете, чтобы я вас принял в штат. Но, к великому моему сожалению, вакансий у нас нет. Вы не знаете, сколько…
— Но, если, как вы говорите, у вас нет вакансий, — прервала она, в свою очередь, — как же попали к вам те сотрудники, которые уже работают? И как мне тогда убедить вас, что я тоже могу работать не хуже прочих?
— Они сумели доказать, что нужны редакции, — последовал краткий ответ. — Докажите и вы.
— Но как же, если вы не даете мне случая?
— Случай уж вам надо найти самой.
— Но как же, как? — настаивала девушка, мысленно возмущаясь тупостью своего собеседника.
— Как? Это уже дело ваше, — сказал в заключение редактор и поднялся, показывая, что разговор окончен. — Должен заметить, дорогая мисс, что на этой неделе у меня перебывало по крайней мере девиц восемнадцать, жаждущих, как и вы, работать в газете, и у меня, право, нет времени всем растолковывать «как». Ей богу же, в мои обязанности не входит читать курс лекций по журналистике.
Она вскочила в шедший на окраину автобус и весь долгий путь думала о своем разговоре с редактором. «Но как же? Как?». — повторяла она, взбираясь на третий этаж, в меблированные комнаты, где жила вдвоем с сестрой. Хотя от предков, когда-то переселившихся из Шотландии, ее отделяло не одно поколение, в жилах ее все же текла их кровь, и она с чисто шотландским упорством старалась разрешить неразрешимый вопрос. Да и нельзя было медлить. Сестры Уаймен перебрались из захолустья в город, надеясь пробить себе дорогу. Земля Джона Уаймена была давно заложена и перезаложена. Неудачные коммерческие операции разорила фермера, и двум его дочерям, Эдне и Летти, пришлось самим заботиться о себе. Год преподавания в школе позволил им сколотить небольшую сумму денег тот капитал, с которым они двинулись на завоевание города, а вечерние занятия стенографией и машинописью вселяли веру в успех задуманного предприятия. Однако предприятие пока оборачивалось не слишком-то удачно. Казалось, весь город буквально наводнен неопытными стенографистками и машинистками, а сестрам, кроме своей неопытности, нечего было предложить. Втайне Эдна мечтала о журналистской карьере, но думала сначала поработать в конторе, чтобы оглядеться и решить; в какой именно области журналистики и в какой газете она применит свои таланты. Однако место в конторе все что-то не подвертывалось, скудный их капитал таял день ото дня, меж тем как плата за комнату не уменьшалась, а печка с прежней прожорливостью поглощала уголь. От сбережений почти уже ничего не оставалось.
— А что, если тебе пойти к Максу Ирвину, Эдна? — предложила Летти, внимательно выслушав рассказ сестры. — Он известный журналист. Уж Ирвин-то, конечно, знает, как пробиться в газету, и даст тебе совет.
— Но я ведь с ним совсем незнакома, — возразила Эдна.
— А с редактором, к которому ты сегодня ходила, ты разве была знакома?
— Н-да-а, — задумчиво протянула Эдна, — но это совсем другое.
— Почему же другое? Ведь придется же тебе со временем интервьюировать незнакомых людей? — подзадоривала сестру Летти.
— Пожалуй, ты права, — согласилась Эдна. — В самом деле, какая разница — интервьюировать мистера Макса Ирвина для какой-нибудь газеты или интервьюировать мистера Макса Ирвина лично для себя? К тому же это практика. Пойду посмотрю по справочнику его телефон и адрес.
— Уверена, что я могла бы писать и писала бы не плохо, если бы только представился случай, — говорила она сестре минуту спустя. — Я чувствую, у меня есть эта жилка — ты понимаешь, что я имею в виду?
Летти утвердительно кивнула.
— Любопытно, какой он из себя? — произнесла она задумчиво.
— Обещаю узнать и в двухдневный срок доложить тебе, — уверила ее Эдна.
Летти захлопала в ладоши.
— Вот это по-журналистски! А если ты сумеешь все проделать не в двухдневный срок, а за двадцать четыре часа, это будет просто замечательно!
— …Так что простите, если я вас побеспокоила, — добавила она, изложив свое дело прославленному военному корреспонденту и старому журналисту Максу Ирвину.
— Какие пустяки, — отвечал он, отмахиваясь. — Если вы сами о себе не позаботитесь, кто же о вас позаботится? Я прекрасно понимаю ваши затруднения. Вы хотите, чтобы вас приняли в редакцию «Интеллидженсера», приняли немедленно, а опыта газетной работы у вас нет. Может быть, у вас имеются какие-нибудь влиятельные знакомства? В нашем городе есть с десяток людей, чья записка раскроет перед вами двери любой редакции, а остальное уж будет зависеть от вас самой. Например, сенатор Лонгбридж, Клаус Инскип — владелец всех трамвайных линий в городе, Лэйн, Мак-Чесни… — Он остановился, выжидая.
— Я никого из них, к сожалению, не знаю, — сказала Эдна упавшим голосом.
— Да этого и не требуется. Быть может, вы знаете кого-нибудь, кто с ними знаком? Или кого-нибудь, кто знаком с кем-нибудь из их знакомых?
Эдна отрицательно покачала головой.
— Тогда надо искать других путей, — продолжал журналист нарочито бодрым тоном. — Придется вам самой что-то предпринять. Что бы такое нам придумать?
Он на мгновение закрыл глаза и наморщил лоб. А тем временем она разглядывала его, изучала его подвижные черты. Но вот голубые глаза широко раскрылись и лицо просияло.
— Нашел! Хотя постойте-ка…
И с минуту он, в свою очередь, разглядывал Эдну, — разглядывал так пристально, что краска, помимо воли, бросилась ей в лицо.
