посвященных этим вопросам, и потому моя книга не нужна. Я же отвечу, что при общем неодобрении, которое вызывают в обществе идеи социализма, любой самый краткий разговор с каким-нибудь противником социалистов ясно убеждает нас в том, что сущности социализма он не понимает. То же самое можно сказать обо всех выступающих против социалистического учения в печати или с трибуны: если эти люди не заведомые лжецы и обманщики, которые преследуют свои личные интересы, намеренно вводя в заблуждение других, значит, они совершенно не понимают социализма. Иного объяснения странным вещам, которые они утверждают, попросту нет. И потрясают кулаками они не против социализма, а против призрака, порожденного их воображением.
Другой мой ответ будет заключаться в том, что «Филантропы» не трактат и не эссе, а роман. Основной моей целью была занимательность этой истории человеческих судеб, основанной на событиях повседневности, вопрос же о социализме возникает попутно. Таковы были мои намерения. Насколько я выполнил их, судить другим, но какой бы приговор этой книге они ни вынесли, существует достоинство, в которой книге не откажешь, − абсолютная правдивость. Я ничего не выдумал. Здесь нет сцен или эпизодов, которым не найдется свидетельского подтверждения, свидетелем же был либо я сам, либо кто-нибудь, чьим словам можно верить. В то же время я надеюсь, что благодаря своей достоверности книга эта содержит и комический элемент.
Описываемые события и характеры типичны для любого городка Южной Англии и легко узнаваемы. Если книга эта будет опубликована, я думаю, она многих не оставит равнодушными. Но достоверность ее, возможно, вызовет возмущенные крики о том, что это клевета как на рабочих, так и на предпринимателей и деятелей церковных сообществ. Однако я надеюсь, что те, кто вынуждены жить в условиях, подобных изображаемым, признают правдивость моей книги, которой я никак не хотел оскорбить истинную религию...
ЦАРСКАЯ ТРАПЕЗА. ФИЛОСОФСКИЙ ДИСПУТ. ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ. НАМ, БРИТАНЦАМ, НИКОГДА НЕ БЫТЬ РАБАМИ
Дом назывался «Пещера». Это было большое старомодное здание в три этажа на участке в один акр − примерно в миле от города Магсборо. Здание находилось ярдах в двухстах от большой дороги, а к нему вела проселочная дорога, обсаженная кустами боярышника и черной смородины. Долгие годы здание пустовало, и теперь фирма «Раштон и К°. Строительные и отделочные работы» перестраивала и обновляла его для нового владельца.
Здесь работало человек двадцать пять плотников, водопроводчиков, штукатуров, каменщиков и маляров, не считая нескольких подсобных рабочих. Вместо старых, прогнивших полов настилали новые, наверху из двух комнат делали одну: ломали разделяющую их стену и снимали железную балку. Кое-где заменяли прогнившие оконные рамы и переплеты. Пришлось заново оштукатурить облупившиеся и растрескавшиеся потолки и стены. В стенах, где прорубали новые двери, зияли дыры. Старые сломанные дымовые трубы стаскивали вниз, а на их место водружали новые. С потолков смывали старую побелку, со стен соскабливали обои, чтобы заново побелить и оклеить комнаты. Стучали молотки, визжали пилы, звенели мастерки, гремели ведра, шлепали мокрые кисти, скрежетали скребки, которыми сдирали обои. Воздух был насыщен пылью и болезнетворными микробами, измельченной в порошок известкой, мелом, алебастром и грязью, которая накапливалась в старом доме годами. Словом, о тех, кто работал здесь, можно было сказать, что они жили в раю протекционистской реформы-работы у них хватало.
В полдень десятник маляров Боб Красс протяжным свистком созвал всех на перерыв. Рабочие собрались на кухне, где подмастерье Берт уже приготовил чай в большом оцинкованном ведре и поставил его посреди комнаты. Тут же возле ведра стояли банки из-под варенья, кружки, щербатые чашки и пустые жестянки из-под сгущенного молока. Каждый, кто входил в долю, платил Берту три пенса в неделю за чай и сахар (молока не полагалось), и, хотя все пили чай и в завтрак, и в обед, считалось, что Берт неплохо зарабатывает на этом деле.
Одни уселись на доску, лежащую на перевернутых стремянках, поставленных параллельно футах в восьми одна от другой, остальные пристроились на перевернутых ведрах и ящиках возле камина. Кухня была завалена строительным мусором, кусками штукатурки, на полу толстым слоем лежала пыль. К одной из стен был прислонен мешок с цементом, в углу стояла бадья с засохшей известкой.
Каждый входящий в кухню наливал себе чай из ведра, над которым клубился пар, и лишь потом усаживался. Многие принесли с собой еду в небольших плетеных корзиночках, которые держали на коленях или поставили на пол рядом с собой.
Сперва никто не разговаривал, и было слышно только чавканье, прихлебыванье, шипение рыбы, которую Истон, один из маляров, поджаривал, держа над огнем на конце заостренной палочки.
− Черт знает что за чай, − сказал вдруг Сокинз, один из рабочих.
− Я думаю, неплохой, − ответил Берт. − С полдвенадцатого кипит.
Берт Уайт был хилый, бледный, нескладный мальчик. Ему минуло пятнадцать лет, рост же у него всего четыре фута девять дюймов. Брюки от некогда выходного костюма теперь стали ему так малы, что совсем не прикрывали чиненых-перечиненых башмаков. На коленях и внизу на штанинах выделялись темные квадраты заплат. А вот пиджак был на несколько размеров больше, чем нужно, и висел у парня на плечах, словно грязный рваный мешок. В общем, жалкое зрелище являл собой этот несчастный, заброшенный мальчик, когда сидел на перевернутом ведре и жевал хлеб с сыром, − рук, конечно, он не вымыл.
− Значит, ты насыпал мало заварки или подсунул нам вчерашнюю, спитую, − не унимался Сокинз.
− Какого черта ты пристал к парнишке? − сказал Харлоу; он тоже работал маляром. − Не нравится чай, не пей. Просто тошно слушать одно и то же каждый божий день.
− Легко сказать: не пей, − ответил Сокинз − Я заплатил свою долю и имею право высказать свое мнение. Я уверен, что половину тех денег, которые мы ему даем, парень тратит на бульварные романы. Вечно он их читает. На чай не тратится, сливает помои, которые остались с вечера, и кипятит их каждый день.
− Неправда! − чуть не плача, крикнул Берт − Я вообще ничего не покупаю. Я отдаю деньги Крассу, он покупает все сам.
Услышав это, некоторые украдкой многозначительно переглянулись, а десятник Красс покраснел как рак.
− На, держи-ка свои чертовы три пенса и со следующей недели сам делай чай, − сказал он Сокинзу. − Может, мы тогда сможем спокойно поесть.
− И не проси меня больше жарить тебе рыбу и бекон, − добавил со слезами в
