Мелодичный голосок ответил откуда-то сверху: «Иду, дедушка!»
И вскоре в лавку вбежала прехорошенькая девчурка с длинными белокурыми кудрями.
— Вот мой маленький слоник, сэр! — заявил старик, лаская ребенка, — настоящей сиамской породы. Ну, слоник, за работу!
«Слоник» отворил дверь в бывшую гостиную (она, как я заметил, была превращена в спальню мистера Омера, из-за того, что его трудно было поднимать наверх) и уперся своей хорошенькой кудрявой головкой в спинку дедушкиного кресла.
— Вы ведь знаете, сэр, что слоны всегда преодолевают препятствия головой? — проговорил, подмигивая мне, мистер Омер. — Ну, слоник, раз, два, три!
По этой команде «слоник» с ловкостью, действительно поразительной для такого маленького существа, повернул кресло и, не задев за дверь, вкатил его в спальню, а дедушка с ликующим видом смотрел на меня, словно это выступление маленькой внучки было блестящим завершением всех его жизненных трудов.
Побродив еще по городу, я пошел к Хэму. Моя Пиготти теперь совсем переселилась к нему, а свой дом сдала внаймы преемнику мистера Баркиса в извозчичьем деле, и тот хорошо заплатил за фирму, повозку и лошадь. По-моему, лошадь была та самая, которая когда-то лениво возила меня в детстве.
Я всех застал в чистенькой кухне, где была и миссис Гуммидж. Ее сюда привел со старой баржи сам мистер Пиготти. Не думаю, чтобы кому-нибудь другому удалось заставить ее покинуть свой пост. Очевидно, старик уже все сообщил им. Обе женщины утирали себе глаза передником, а Хэм только что ушел «пройтись немного по берегу». Вскоре он вернулся до мой и очень был рад видеть меня. Вообще, мне кажется, мое присутствие принесло им всем некоторое облегчение. Мы почти весело говорили о том, как мистер Пиготти разбогатеет в новой стране и о каких чудесах он будет нам рассказывать в своих письмах. Имени Эмилии мы не упоминали, но не раз разговор касался ее, Хэм выглядел веселее и спокойнее всех.
Но, когда моя Пиготти со свечой в руках провожала меня в маленькую комнатку, где на столе всегда лежала в ожидании меня книга о крокодилах, я узнал от нее, что Хэм все в том же состоянии. И няня считала (говоря это, она заплакала), что хотя он и необыкновенно мужествен и ласков ко всем, хотя усерднее и лучше, чем кто-либо работает на здешней верфи, но сердце бедняги, видимо, совсем разбито. Порой вечерком он заговаривает с ней о прежнем житье-бытье в старой барже, даже вспоминает при этом крошку Эмми, но никогда не вспоминает ее взрослой.
Мне показалось, что Хэму хотелось поговорить со мной наедине, и я решил на следующий же вечер встретиться с ним, когда он будет итти с работы. Приняв это благое намерение, я крепко заснул. В эту ночь, впервые после многих ночей, не горела свеча на окне старой баржи. Мистер Пиготти улегся спать в своем подвешенном к крючьям гамаке, а вокруг него попрежнему завывал ветер.
Весь следующий день мистер Пиготти был занят продажей своей лодки и рыболовных снастей, а также укладкой тех домашних вещей, которые он хотел взять с собой за море. Эти вещи он отправил подводой в Лондон, а остальное из домашнего скарба также распродал или подарил миссис Гуммидж. Она неотлучно была при нем весь день.
С грустью думал я о старой барже, с которой было связано столько сладких воспоминаний детства. Мне хотелось побывать и ней еще раз, прежде чем она будет наглухо заколочена, и я предложил всем сойтись там вечером. Но я рассчитал так, чтобы раньше мне повидаться с Хэмом.
Встретиться с ним было нетрудно, так как я знал, где он работает. Я поджидал его на пустынной отмели, через которую ему надо было проходить. Вскоре он появился. Поздоровавшись, я пошел с ним обратно, чтобы дать ему возможность поговорить со мной, если он действительно хотел этого. Я не ошибся в своих догадках. Не прошли мы нескольких шагов, как он спросил, не глядя на меня:
— Мистер Дэви, вы ее видели?
— Всего один миг, когда она была в обмороке, — тихо ответил я.
Мы прошли с ним еще немного, и он снова задал мне вопрос:
— Как вам кажется, мистер Дэви, вы ее еще увидите?
— Быть может, это свидание слишком тяжело для нее, — заметил я.
— Я тоже думал об этом, — проговорил он. — Конечно, это должно быть тяжело, конечно…
— Но послушайте, Хэм, — ласково сказал я ему, — если я не увижусь с ней, то могу ведь написать то, что вы захотите передать ей через меня. Поверьте, я сочту священным своим долгом исполнить ваше поручение.
— Я в этом уверен. Благодарю вас, сур, вы очень добры. Да, мне кажется, есть кое-что, что нужно было бы передать ей — на словах или в письме.
— Что именно?
Мы прошли молча некоторое расстояние, и затем он заго ворил:
— Я, видите ли, вовсе не хочу передавать, что прощаю ее. Это совсем не то. Скорее мне надо просить у нее прощения, что я навязывался ей со своей любовью. Часто я думаю о том, что не обещай она выйти за меня замуж, она, пожалуй, по-дружески рассказала бы мне все происходившее у нее в душе, спросила бы моего совета, и, быть может, я был бы в силах спасти ее.
— И это все? — сказал я, пожимая ему руку.
— Есть еще кое-что, — ответил он, — только не знаю, сумею ли я это высказать…
Тут мы опять довольно долго шли с ним в глубоком молчании. Вдруг он снова заговорил, часто останавливаясь (я эти остановки изображу черточками), и не потому, что плакал, а потому, что подыскивал самые простые и ясные слова.
— Я люблю ее — люблю память о ней, — и любовь моя слишком глубока, чтобы я был в силах уверить ее, что счастлив. — А счастлив я смог бы быть — только забыв ее, — но, боюсь, мне не вынести, если до нее дойдет, будто я забыл ее. Быть может, мистер Дэви, вы, такой ученый, придумаете сказать, ей что-нибудь, — что заставит ее поверить, будто я не особенно страдаю, — хотя и очень люблю и тоскую по ней. Быть может, вы сумеете уверить ее, что жизнь мне не в тягость, — но в то же время пусть она знает, что я мечтаю о свидании с ней, чистой, безупречной, — там, где злые уже не обижают добрых — и страдающие находят покой. Быть может, нам удастся облегчить ее скорбящую душу, — а вместе с тем дать ей понять, что я никогда не женюсь и никто никогда не займет в моем сердце ее места. — Так вот, мистер Дэви, если вы сможете все это передать ей, передайте и прибавьте, что я не перестаю молиться за нее, — за нее, — которая была так дорога мне…
Я еще раз пожал его мужественную руку и обещал как можно лучше исполнить его поручение.
— Благодарю вас, сэр, — ответил он. — Вы сделали доброе дело, что пришли сюда повидаться со мной, и другое доброе дело сделали, что приехали с «ним». Я знаю, мистер Дэви, что тетка моя поедет в Лондон проститься с ними перед их отплытием, и они еще побудут вместе, но я-то вряд ли когда увижусь с дядей. Можно сказать, я даже уверен в этом. Мы об этом не говорили, но так будет, и это к лучшему. И вот когда вы, мистер Дэви, увидите его в последний раз, — в самую последнюю минуту, — передайте ему глубокое почтение и благодарность от сироты, для которого он всегда был больше чем отец.
Я и это обещал свято выполнить.
— Еще раз благодарю вас, сэр, — сказал он, горячо пожимая мне руку. — Я знаю, куда вы сейчас идете. Прощайте!
Слегка махнув рукой, как бы показывая этим, что он не в силах переступить порог их старого гнезда, Хэм повернулся и ушел. Я посмотрел ему вслед: проходя по пустырю, залитому лунным светом, он упорно глядел на сверкающую в море полосу, глядел до тех пор, пока в моих глазах сам не превратился в тень.
Когда я подошел к барже, двери ее были открыты настежь. Войдя, я обнаружил, что из нее все было вынесено, за исключением одного старого сундучка; на нем сидела с корзинкой на коленях миссис Гуммидж и не отрывая глаз смотрела на мистера Пиготти. Старик стоял, облокотясь о грубый камин, и глядел на догорающие в нем уголья. Увидев меня, он бодро поднял голову и заговорил веселым тоном:
— Ну, мистер Дэви, вы-таки пришли, как обещали, проститься с нашим старым домом. — С этими словами он поднял свечу. — Видите, как пусто стало, не правда ли?
— В самом деле, вы времени не теряли, — отозвался я.
— Да, мы, сэр, не сидели сложа руки. Миссис Гуммидж работала так, что я даже не знаю, с кем ее сравнить… Вот как она работала! — проговорил мистер Пиготти, поглядывая на нее.
Миссис Гуммидж, наклонившись над своей корзинкой, упорно молчала.
— Вот сундучок, на котором вы в былое время сиживали с Эмми, — шопотом сказал мистер Пиготти, — я уж его последним заберу с собой. А вот и ваша прежняя спаленка, мистер Дэви, видите… Сегодня вечером здесь так мрачно и печально, что мрачнее и печальнее, кажется, и быть не может.
И правда, сам по себе не очень сильный, ветер как-то особенно уныло завывал вокруг опустевшего дома. А из моей бывшей спаленки все было вынесено. Я вспомнил тот вечер, когда ночевал здесь в маленькой кроватке в то время, как в родном доме должна была произойти первая великая перемена в моей жизни; вспомнил голубоглазую девчурку, пленившую меня; вспомнил Стирфорта… и вдруг мне в голову пришла нелепая, страшная мысль, что он где-то здесь по соседству и может встретиться за каждым поворотом.
