Но для этого ему нужно было сидеть в Калифорнии и ждать, пока мешок наполнится золотом. Деньги уже начали стекаться к нему. Если хотя бы одна книга пойдет, то он легко продаст все свои рукописи. Можно составить сборники из мелких рассказов и стихов, чтобы скорей стали доступными и долина, и залив, и шхуна. Писать он уже больше никогда не будет. Это он решил твердо и бесповоротно. Но пока книги печатаются, надо что-нибудь предпринять. Нельзя жить в таком оцепенении и равнодушии ко всему миру.
Узнав однажды, что в воскресенье должно состояться в Шелл-Моунд-парке гулянье каменщиков, он отправился туда. В былые годы он часто бывал на подобных гуляньях, отлично знал, что они собой представляют, и теперь, войдя в парк, почувствовал, как давно забытые ощущения проснулись в нем. В конце концов эти рабочие были людьми его круга. Он родился и вырос среди них и был рад после долгого перерыва снова увидеться с ними.
— Да ведь это Март! — услыхал он вдруг. В следующий миг чья-то рука дружески легла ему на плечо. — Где тебя носило, старина? Плавал ты, что ли? Ну, садись, разопьем бутылочку!
Это была все та же старая компания, только кое-где мелькали новые лица да кой-кого из прежних нехватало. Далеко не все были каменщиками, но всякому хотелось побывать на воскресном гулянье, вдоволь потанцевать, погалдеть и померяться силами. Мартин выпил с ними и сразу ожил. «Как глупо, — подумал он, — что я вдруг отстал от них!» Он тут же твердо уверовал в то, что был бы гораздо счастливее, если б не уходил из своей среды, не гнался бы за книжными знаниями и обществом людей, стоявших выше него. Однако пиво было не так вкусно, как в былые годы! Вкус был совсем не тот. Бриссенден, очевидно, отучил его or простого пива; может быть, книги отучили его от дружбы с веселыми товарищами его юности? Решив доказать самому себе, что не так уж он от всего отстал, он отправился танцевать в павильон Тут он наткнулся на жильца своей сестры, Джимми, приведшего с собою какую-то высокую блондинку, которая не замедлила оказать предпочтение Мартину.
— Вот и всегда с ним так! — сказал Джим поддразнивавшим его приятелям, глядя, как Мартин и блондинка завертелись в вальсе. — Я даже и не сержусь. Уж очень рад опять его повидать! Ну и ловко же он танцует, чорт его побери! Кто же осудит девчонку!
Но Мартин честно возвратил блондинку Джимми, они весело чокнулись втроем и вместе с полдюжиной друзей продолжали хохотать и веселиться. Все были рады возвращению Мартина. Еще ни одна его книга не вышла в свет, и, стало быть, он еще не имел в их глазах никакой ложной ценности. Они любили его ради него самого. Он чувствовал себя, как принц, вернувшийся из изгнания, и его одинокое сердце отогревалось среди этого искреннего и непосредственного веселья. Мартин был в ударе. К тому же у него в карманах звенели доллары, и он тратил их щедрой рукой — совсем как в прежние времена, вернувшись из плавания.
Вдруг среди танцующих Мартин увидел Лиззи Конолли; она кружилась в объятьях какого-то рабочего парня. Несколько позже Мартин, бродя по павильону, увидел, что она села за стол, где пили прохладительные напитки, и подошел к ней. Лиззи Конолли очень удивилась и обрадовалась встрече и охотно пошла с ним в парк, где можно было говорить, не стараясь перекричать музыку. С первых же слов стало ясно, что она принадлежит ему, и Мартин понял это. Об этом можно было судить и по влажному блеску ее глаз, и по движениям ее гибкого тела, и по тому, как жадно ловила она каждое его слово. Это уже не была теперь молоденькая девчонка, которую он когда-то повстречал в театре. Лиззи Конолли стала женщиной, и Мартин сразу отметил, как расцвела ее живая, задорная красота; живость была все та же, но задор она, видимо, научилась умерять.
— Красавица, настоящая красавица, — прошептал Мартин с невольным восхищением. И он знал, что стоит ему только сказать: «Пойдем», — и она пойдет с ним хоть на край света.
В этот самый миг он получил вдруг такой удар по голове, что еле-еле устоял на месте. Удар был нанесен кулаком, и человек, нанесший его, целил, должно быть, в челюсть, но в спешке и ярости промахнулся. Мартин повернулся в то мгновение, когда нападавший готов был ударить снова. Он ловко уклонился, удар не попал в цель, и Мартин контрударом сшиб с ног своего противника. Но тот сейчас же вскочил, вне себя от бешенства; Мартин смотрел в его молодое, искаженное яростью лицо, удивляясь, чем он мог так рассердить его. Однако удивление не помешало ему снова отразить атаку и сильным ударом свалить нападавшего на землю. Джим и другие приятели окружили их и розняли.
Мартин весь дрожал. Вот они, былые счастливые дни: танцы, веселье, драки! Не теряя из виду своего неожиданного противника, он кинул быстрый взгляд на Лиззи Конолли. Обычно девушки визжали, когда происходили подобные схватки, но она не завизжала. Она смотрела, затаив дыхание, наклонившись вперед всем телом, прижав руку к груди, щеки ее горели, и в глазах светилось восхищение.
Человек, напавший на Мартина, между тем вскочил на ноги и старался вырваться из рук удерживавших его рабочих.
— Она хотела итти со мной! — кричал он гневно. — Она хотела итти со мной, а этот нахал увел ее! Пустите! Я покажу ему, где раки зимуют!
— Да ты спятил! — говорил Джимми, удерживая юношу. — Ведь это же Мартин Иден! Ты лучше с ним не связывайся. Он тебе всыплет.
— А зачем он увел ее? — кричал тот.
— Он побил Летучего Голландца, а ты помнишь, что это был за парень! И он побил его на пятом раунде! Ты и минуты на выстоишь против него. Понял?
Это сообщение, повидимому, немного утихомирило парня, так как тот смерил Мартина внимательным взглядом и произнес уже менее пылко:
— Что-то не похоже.
— То же самое думал и Летучий Голландец, — уверял его Джимми. — Пойдем! Брось это дело! Что, других девчонок здесь нет, что ли?
Тот, наконец, послушался, и вся компания двинулась по направлению к павильону.
— Кто это? — спросил Мартин у Лиззи. — И в чем тут вообще дело?
Он с грустью чувствовал, что даже борьба уже не возбуждает его так, как раньше. Привыкнув к самоанализу, он уже не мог мыслить и чувствовать, как первобытный человек.
Лиззи тряхнула головой.
— Да так, один парень, — сказала она, — я с ним гуляла последнее время.
Помолчав немного, она прибавила:
— Просто мне скучно было… но я никогда не забывала. — Она понизила голос и устремила взгляд в пространство. — Я бы бросила его ради вас!..
Мартин внимательно поглядел на нее, зная, что теперь, по всем правилам, следовало бы взять и пожать ее руку, но, слушая ее простые слова, он задумался над вопросом, нужно ли придавать большое значение изысканной книжной речи, и… забыл ей ответить.
— Вы здорово отделали его, — сказала она со смехом.
— Он парень крепкий, — великодушно возразил Мартин. — Если бы его не уволокли, мне бы, пожалуй, пришлось с ним повозиться.
— Кто была та молодая дама, с которой я вас встретила однажды? — спросила Лиззи.
— Так, одна знакомая, — ответил он.
— Давно это было, — задумчиво произнесла девушка, — как будто тысячу лет тому назад!
Мартин ничего не ответил и переменил тему разговора. Они пошли в ресторан, заказали вина и дорогих закусок, потом Мартин танцевал с ней, только с ней, до тех пор, пока она, наконец, не устала. Мартин был прекрасный танцор, и девушка кружилась с ним, не чуя под собой ног от блаженства; она склонила голову к ному на плечо и, вероятно, хотела бы, чтобы так продолжалось вечно. Потом они пошли снова в парк, где, по старому доброму обычаю, она села на траву, а Мартин лег и положил голову ей на колени. Он скоро задремал, а она нежно поглаживала его волосы, глядя на него с нескрываемою любовью.
Мартин вдруг открыл глаза и прочел в ее взгляде нежное признание. Она было потупилась, но тотчас оправилась и посмотрела на него решительно и смело.
— Я ждала все эти годы, — сказала она чуть слышно.
Мартин почувствовал, что это было так на самом деле, хотя могло показаться невероятным. Великое искушение овладело им; в его власти было сделать ее счастливой. Если самому ему не суждено счастье, почему бы не осчастливить эту девушку? Он мог бы жениться на ней и увезти ее с собою на Маркизовы острова. Ему очень хотелось поддаться искушению, но какой-то внутренний голос приказывал не делать этого. Наперекор самому себе, он оставался верен своей любви. Былые дни вольностей и легкомыслия прошли. Вернуть их было невозможно. Он изменился, и только сейчас понял, насколько он изменился.
— Я не гожусь в мужья, Лиззи, — сказал он улыбаясь.
Ее рука на мгновение остановилась, но потом снова стала нежно перебирать его волосы. Мартин заметил, что ее лицо вдруг приняло суровое, решительное выражение, которое, впрочем, быстро исчезло, и опять щеки ее нежно зарумянились, а глаза смотрели мягко и ласково.
