Хартмен планировал также заняться пропагандой среди тех, кто будет уволен, чтобы всюду, куда бы их ни занесла судьба, они распространяли идеи рабочей солидарности. Хал узнал, что в Бареле сегодня утром вспыхнуло движение сочувствия, возникшее стихийно, как только до рабочих дошла весть о событиях в Северной Долине. Человек двадцать уже уволено. Наутро, очевидно, последуют новые увольнения. Для похищенных делегатов найдется серьезная работа. Вот Тим Рэфферти, например… Не согласится ли он задержаться на недельку-другую в Педро, чтобы встречать увольняемых, снабжать их литературой и проводить разъяснительную работу?
Предложение пришлось кстати. В эту минуту будущее казалось юному ирландцу весьма мрачным. Он остался без работы, отец — полный инвалид, вся семья — на пороге нищеты. Их, конечно, выселят из дома — членам семьи Рэфферти не место в Северной Долине! Один бог ведает, куда они направятся. Сам Тим на долгое время станет странником, оторванным от своей семьи, и будет отказывать себе в необходимом, лишь бы сберечь какие-нибудь гроши из своих нищенских заработков и помогать матери.
Хал наблюдал за Тимом и, казалось, читал его мысли. Он, Хал Уорнер, сыграет в этом случае, и в ряде других, не менее трагических, роль доброго провидения. Халу дано право подписывать отцовские чеки, и он рассчитывает сохранить эту привилегию, хоть он и взял на себя роль Гарун-аль-Рашида в Северной Долине. А как насчет катастроф в угольных шахтах и неудачных стачек там, где под рукой не окажется своего Гарун-аль-Рашида? Что будет с людьми из той же Северной Долины, которые не удосужились пожаловаться Халу Уорнеру на свои беды? Хал понимал, что ему остается только повернуться спиной и спастись бегством, чтобы сохранить хоть каплю бодрости после своих летних приключений. Действительно, эта на вид прекрасная, великолепная цивилизация до странности напоминает склеп или поле сражения: только копни лопатой — и увидишь невероятные ужасы, почувствуешь омерзительную вонь.
Взять, например, Руссика. У него жена и двое детей, а за душой ни гроша. Больше года он честно и усердно трудился, чтобы добыть побольше угля для Питера Харригана, но его заработки всегда уходили на оплату продуктов, уже забранных в долг, а на руках не оставалось ничего. Все его мирское достояние уместится в одном мешке, который он легко унесет за спиной. Да еще неизвестно, унесет ли — ведь это зависит от прихоти начальника охраны и его головорезов. Союз купит ему билет, и Руссик двинется в путь на поиски работы, которую он, может, найдет, а может, и нет. Что ждет его? В лучшем случае он будет батрачить на какого-нибудь другого Харригана и опять станет неоплатным должником какой-нибудь другой Компании.
Или вот: Хобианыш — серб и Хернандез — мексиканец. Они совершенно в таком же положении, только у одного четверо детей, а у другого — шестеро. Зато Билли Уочоп с женой бездетные. Дети у них поумирали, слава богу, как он выразился. Горячие речи Мойлена на него, кажется, не очень подействовали. Уочоп потерпел полное крушение. Ему предстоит бродячая жизнь. Он решил пробиваться на восток, а дальше — в Англию. Еще называется свободная страна! Честное слово, если рассказать дома, что он пережил здесь, ни один английский шахтер не поверит!
Хал сообщил этим людям свою настоящую фамилию и адрес и взял с них слово, что они напишут ему о своих делах. Он постарается немного помочь им. Он уже прикидывал в уме, что ему следует для них сделать. И сколько должен человек сделать, чтобы уменьшить голод вокруг себя и иметь право без угрызений совести обедать в фешенебельном клубе? Кто из казуистов сможет решить эту задачу и назвать ему, какой процент бедняков, которых он лично знает, он обязан спасти от голода, и какой процент тех, кого он лишь встречает на улицах, и, наконец, сколько тех, кого он в глаза не видал, но чья жизнь стоит за статистическими отчетами, демонстрирующими рост дороговизны жизни? До какой степени разрешено ему притворяться невидящим, когда он шествует по улице в свой клуб? До какой степени разрешено ему не замечать статистические отчеты, когда он собирается на бал со своей невестой? Знатоки высшей математики не решают таких задач, мудрецы из храмов науки и жрецы из храмов господних тоже не сумели выработать готовых формул; и Хал, делая в уме приблизительный подсчет, не мог найти никакого удовлетворительного ответа.
Хал искал случая поговорить наедине с Мэри Берк. У них не было ни одной дружеской беседы после того, как Мэри встретилась с Джесси Артур. Сейчас Хал уезжает, и надо бы перед отъездом узнать, каковы планы Мэри на будущее, а главное — каково ее настроение. Если окажется, что он сумел вселить в нее хоть какую-нибудь надежду, его летняя практика по курсу социологии кончилась не таким уж абсолютным провалом.
Он предложил ей пойти вместе с прощальным визитом к Джону Эдстрому. Хал не видел старика с тех пор, как, позабыв второпях проститься, он убежал из дома Мак-Келлера разыскивать вагон Перси Харригана. Внизу, в вестибюле, Хал подошел к своему брату, который упорно продолжал ждать его. Хал сказал ему, куда и зачем он идет. Эдуард воздержался от замечаний, но заявил, что отправится вслед за ним, если Хал не против. У него нет ни малейшего желания знакомиться с ирландской Жанной д’Арк, и он будет следовать на приличном расстоянии, чтобы уберечь брата в случае опасности. И вот по улице двинулась ночная процессия: впереди шел Хал с Мэри, за ними Эдуард, а шествие замыкал сотрапезник Эдуарда из ресторана — коммивояжер, торгующий скобяным товаром.
Хал не знал, как начать прощальный разговор с Мэри. Он понятия не имел, как она сейчас к нему относится, и в душе сознавался — не без легкого укора совести, что боится узнать истину. Решив, что веселый тон — самый подходящий, он прежде всего похвалил ее поведение во время стачки. Но вызвать ее на разговор не удалось: Хал понял, что она погружена в собственные мысли.
— Я вам кое-что хочу сказать, — внезапно начала она. — Несколько дней назад я даже знала, как я все это скажу, а сейчас теряюсь…
— В чем же дело? — рассмеялся Хал. — Говорите, как собирались!
— Нет, не могу. Тогда я была обозлена, а сейчас я преклоняюсь перед вами.
— Я, конечно, не хочу, чтобы вы были обозлены, — сказал Хал, продолжая смеяться. — Но это я должен преклоняться перед вами. Вы ведь сами знаете, что я-то ведь ничего не добился.
— Вы сделали все, что было в ваших силах, больше, чем все мы. Знайте, этого я никогда не забуду. Но все же я хочу поговорить с вами и о другом.
Она шла, глядя вперед, ломая от волнения руки.
— В чем же дело? — Он все еще старался сохранить веселый тон.
— Помните нашу встречу наутро после катастрофы? Помните, я вам сказала… что готова уехать с вами? Ну, вот. Теперь я беру свои слова обратно.
— Ну, конечно, Мэри! — поспешил он заверить ее. — Вы были тогда очень расстроены. Вы сами не знали, что говорите.
— Нет, нет… Не в этом дело! Я просто передумала. Я не хочу губить себя зря.
— Я тогда уже вам сказал, что вы передумаете: ни один мужчина не достоин такой жертвы.
— Эх, Джо! У вас речь ласковая, утешительная, но я хочу, чтобы вы знали правду. А правда в том, что я видела другую девушку. И я ненавижу ее!
Они прошли некоторое расстояние молча. Хал был достаточно благоразумен, чтобы понимать опасность этой темы.
— Я не хочу показаться самоуверенным, Мэри, — мягко сказал он. — Но я убежден, что вы измените свое мнение по поводу этого тоже. Вы не будете ее ненавидеть, скорее вы ее пожалеете.
Мэри рассмеялась отрывистым, резким смехом.
— Это для меня непонятная шутка.
— Сейчас вам это кажется шуткой. Но вы поймете когда-нибудь, что я не шутил. У вас есть прекрасная цель в жизни: вы знаете, за что бороться. А она… — тут Хал замялся, неуверенный в своем отношении к этому вопросу, но после минутного колебания продолжал: — Она еще должна многому научиться. И, возможно, так и не научится. А из-за этого потеряет много хорошего.
— Ничего, хорошее она не собирается терять! — мрачно сказала Мэри. — Мистера Хала Уорнера, например. — Она сделала паузу, потом заговорила снова: — Я хочу, чтобы вы меня поняли, мистер Уорнер…
— Ах, Мэри, — взмолился Хал, — не называйте меня так! Я — Джо.
— Хорошо, — согласилась Мэри, — оставайтесь Джо, чтобы у вас сохранилось воспоминание об интересном приключении, когда вы несколько недель были рабочим. Ну вот, это тоже часть того, что я вам хотела сказать. У меня есть гордость, хоть я и дочь простого шахтера. А в тот день в доме у Минетти мне указали на мое место.
— В каком смысле? Не понимаю.
— Не понимаете? Серьезно?
— Честное слово нет!
— Когда доходит до женщин, Джо, у вас, видно, смекалки не хватает. Вы вот не заметили, как эта девушка обошлась со мной. Я для нее была словно какое-то насекомое. А так как она не знала, кусается ли это насекомое, то не стала рисковать. Просто взяла и стряхнула меня, вот так. — И Мэри сделала движение рукой, как будто сбрасывая жучка.
