Во рту у Муллета пересохло, по позвоночнику пробежал озноб.
— Какая такая женщина?
— Да будет вам, будет!
— Нет тут никакой женщины.
— Ах, ах!
— Правда нет, уверяю вас.
Прямолинейный ум миссис Уоддингтон возмутился.
— Я заплачу. Вам выгодно сказать правду.
Муллет отшатнулся. При мысли, что его просят продать жену в день свадьбы, его пронзило отвращение. Нельзя сказать, чтобы он, конечно, продал ее в другой день; но такое предложение превратило его, как выразился бы Гарроуэй, в человека едкого и колкого.
С омерзением захлопнув дверь, он выключил свет и неровными прыжками достиг кухни, где у плиты стояла, переворачивая гренки с сыром, вернувшаяся после отлучки миссис Фредерик Муллет.
— Привет, милый! — проворковала новобрачная, вскидывая на него глаза. — Я только что приготовила кролика. И супчик готов.
— Вот и мы попали, как курица в суп! — глухо отозвался Муллет.
— Почему это?
— Фанни, где ты была днем?
— Да так, в деревню ездила, дорогой. Я же тебе говорила.
— Но не сказала, зачем.
— А вот это пока что секрет, миленький. Хочу, чтоб получился сюрприз. У нас скоро будут деньги.
Муллет несмело смотрел на нее.
— Фанни, ты сегодня провернула работенку в деревне?
— Ну, Фредди! Что за мысль!
— Тогда чего сюда завалились быки?
— Быки?!
— Там на крыше стоит здоровенная сыщица. Спрашивает тебя.
— Меня? — вытаращила глаза Фанни. — Да ты спятил!
— Она сказала: «Хочу поговорить с молодой женщиной, которая находится в квартире».
— Пойду гляну, кто такая.
— Только чтоб она тебя не заметила! — встревожился Муллет.
— Уж это вряд ли!
И Фанни вполне хладнокровно прошла в гостиную, не угрызаясь ни малейшим беспокойством. Спокойная совесть — лучшее утешение. Хорошо при этом знать, что не оставил за собой следов. Фанни была убеждена, что, удрав из дома Уоддингтонов, она чисто обрубила все хвосты. Никакая, даже самая коварная сыщица не могла проследить за ней до квартиры. Муллет, не сомневалась Фанни, просто ошибся.
Чуть отодвинув штору, она осторожно выглянула. Незваная гостья стояла так близко, что ее можно было прекрасно разглядеть даже и при неверном свете, и то, что Фанни увидела, убедило ее. С хорошими вестями она вернулась к своему встревоженному мужу.
— Никакая она не сыщица! Сыщиков я за милю чую!
— Тогда кто же?
— Вот сам ее и спроси. Пойди отвлеки ее, а я улизну из дома. Как закончишь с ней, сразу и встретимся где-нибудь. Стыд и позор, конечно, что пропадет такой вкусный ужин, но зато сходим в ресторан. Слушай, буду ждать тебя у «Астора».
— Если это не сыщица, так чего бы нам не остаться дома?
— Ты же не хочешь, чтоб люди знали, что я тут? Предположим, прослышит твой хозяин…
— И то правда. Тогда ладно, жди меня у «Астора». Хотя чересчур уж шикарное местечко…
— Сегодня наш свадебный вечер, да? Разве ты не хочешь в шикарном местечке отпраздновать?
— Ты права.
— Я всегда права. — Фанни ласково ущипнула мужа за щеку. — Это первое, что ты должен накрепко запомнить.
Вернувшись в гостиную, Муллет снова включил свет. Дух его укрепился. Несколько нагловато он открыл стеклянную дверь.
— Итак, про что вы говорили, мадам?
— Что вы себе позволяете? — накинулась на него миссис Уоддингтон. — Захлопываете дверь у меня перед носом!
— Дела на кухне были, мадам. Могу я вам чем помочь?
— Да! Я желаю знать, что за молодая женщина находится в квартире!
— В квартире, мадам, нет никаких женщин.
Миссис Уоддингтон почувствовала, что за дело она взялась не с того конца. Рука ее нырнула в сумку.
— Вот вам десять долларов.
— Спасибо, мадам.
— Хочу задать вам несколько вопросов.
— Пожалуйста, мадам.
— И отблагодарю, если ответите правдиво. Сколько вы уже на службе у мистера Финча?
— Около двух месяцев, мадам.
— И что вы думаете о его нравственности?
— Она — выше всяких похвал, мадам.
— Чушь! Не старайтесь меня обмануть. За время вашей службы вы частенько впускали в квартиру девушек? Так?
— Только натурщиц, мадам.
— Натурщиц!
— Мистер Финч — художник, мадам.
— Это я знаю. — Миссис Уоддингтон содрогнулась. — Итак, вы утверждаете, что у мистера Финча образ жизни вполне достойный?
— Да, мадам.
— Тогда, — заявила миссис Уоддингтон, аккуратно вытягивая десятку из его пальцев, — может, вам интересно узнать, что я вам не верю!
— Эй, послушайте! — глубоко задетый, вскричал Муллет. — Вы же сами ее мне дали!
— А теперь — забрала обратно! — Миссис Уоддингтон спрятала купюру в сумку. — Вы не заслужили денег.
Оскорбленный в лучших чувствах Муллет захлопнул дверь. Несколько минут он стоял, бурля негодованием, потом, совладав с ним, выключил свет и вышел из квартиры.
Он уже дошел до лестницы, когда услышал, как его окликнули, и, обернувшись, увидел долговязого полисмена, рассматривавшего его с мягким дружелюбием.
— Мистер Муллет? — проговорил полисмен. — Правильно?
— Да! — в замешательстве откликнулся Муллет. Привычки искореняются не вдруг, а ведь недавно только миновали времена, когда от одного лишь вида полисмена он дрожал, точно осенний лист.
— Помните меня? Я — Гарроуэй. Мы познакомились недели две назад.
— А, конечно! — с облегчением отозвался Муллет. — Вы пишете стихи. Как говорится, стихотворец.
— Очень любезно с вашей стороны, — самодовольно произнес Гарроуэй. — Иду сейчас к мистеру Бимишу с последним моим произведением. Как мир обходится с вами, мистер Муллет?
— Ничего, неплохо. А у вас? Все путем?
— Вполне. Ну, не буду задерживать вас. Вы, несомненно, спешите по важному поручению.
— Да, верно. Послушайте! — Муллета внезапно осенило. — Вы сейчас на службе?
— В данный момент — нет.
— Но помочь можете?
— Конечно. Я всегда готов — и даже стремлюсь исполнять свои обязанности.
— Понимаете, на нашей крыше как раз сейчас находится одна подозрительная личность. Мне не понравился ее вид.
— Правда? Так-так, очень интересно…
— Вынюхивает что-то, заглядывает в наши окна. Видимо, на уме у нее что-то недоброе. Не могли бы вы пойти туда и выяснить, что ей тут понадобилось?
— Немедленно займусь этим делом.
— Будь я на вашем месте, я бы арестовал ее по подозрению. До свидания.
— Доброй ночи, мистер Муллет.
И Муллет в приподнятом настроении, которое всегда наступает после похвального дела, бодро двинулся вниз. А офицер Гарроуэй, помахивая дубинкой, задумчиво стал подниматься вверх на крышу.
3
Мнимую сыщицу между тем перестала удовлетворять политика бдительного наблюдения. Она не сомневалась, что тень, мелькнувшая на шторе, принадлежит молодой женщине, и инстинкт подсказывал ей, что очень скоро в квартире на Вашингтон-сквер начнут бурлить события. Уж конечно, человек, которого она расспрашивала, предупредил эту особу о ее посещении, и теперь та, скорее всего, уже улизнула. Но она вернется. Тут вопрос терпения, только и всего.
Но с крыши надо уйти. Крыша — первое место, которое кинется осматривать виновная пара. А найдут крышу пустой, и страхи их улягутся. Самый верный стратегический ход — спуститься вниз и караулить на улице.
Она уже намеревалась уйти и даже сделала шаг к лестничной двери, когда внимание ее привлек легкий скрип, и с удивлением она увидела, что дверь эта открывается.
Приотворилась она дюймов на шесть и от порыва ветра захлопнулась снова. Чуть спустя опять раздался скрип, и опять дверь приоткрылась. Очевидно, страдая от утраты десяти долларов, слуга забыл ее запереть.
Миссис Уоддингтон застыла, подошла на шаг ближе, приоткрыла стеклянную дверь и заглянула в темноту. В комнате было пусто, но женщиной миссис Уоддингтон была осторожной.
— Эй, уважаемый! Никто не отозвался.
— Я хотела бы с ва-а-ами поговорить… По-прежнему тихо. Миссис Уоддингтон прибегла к самому крепкому испытанию.
— Хочу вернуть вам десятку.
И снова — тихо. Теперь она убедилась, что в комнате действительно никого нет. Переступив порог, она ощупью, по стенке, двинулась в поисках выключателя. И тут до нее сквозь вибрирующую темноту донеслось… нет, донесся…
Запах супа!
Миссис Уоддингтон замерла, будто собака, сделавшая стойку. Хотя, сидя в вестибюле «Ритц Карлтона» с лордом Ханстэнтоном, она оставалась невосприимчивой к благоухающим ароматам, так сильно действовавшим на его светлость, она тоже была человек. Давно миновал обычный час ее обеда, а когда речь шла о еде, она была женщиной устоявшихся привычек. Еще на крыше она ощущала какое-то томление, а теперь поняла, уже вне всяких сомнений, что голодна, и задрожала с головы до пят. Запах супа взывал к самым глубинам ее существа, будто голос старой-старой любви.
