- Возможно. Это, конечно, тоже всецело моя вина? Но разреши сказать тебе, что лучше быть психопаткой, но сохранить живую душу, чем быть карьеристом и дойти до духовной смерти!
Она вдруг резко оборвала, закусила губу, борясь со слезами. С большим усилием овладела собой. И, пристально глядя на него, все с той же мукой в глазах, промолвила тихим сдавленным голосом:
- Эндрью! Как ты думаешь, не лучше ли будет для нас обоих, если я на время уеду? Миссис Воон меня приглашает погостить у нее две-три недели. Они сняли на лето дачу в Ньюкей. Не находишь ли ты, что мне следует съездить к ней?
- Да! Поезжай! Будь оно все проклято! Поезжай! - Он круто повернулся и вышел.
Отъезд Кристин в Ньюкей принес Эндрью облегчение, чудесное чувство свободы. На целых три дня. Потом он начал томиться, размышлять, что она делает и скучает ли о нем, начал ревниво беспокоиться, когда же она приедет. Хотя он твердил себе, что теперь он свободный человек, у него появилось точно такое ощущение пустоты, какое мешало ему работать в Эберло, когда Кристин уехала в Бриндлингтон, а он остался, чтобы готовиться к экзаменам.
Образ ее вставал перед ним, но то было уже не юное свежее лицо прежней Кристин, а лицо бледное, более зрелое, с немного втянутыми щеками и близорукими глазами за круглыми стеклами очков. Оно не было красиво, это лицо, но в нем было что-то, не дававшее ему покоя.
Он много бывал в обществе, играл в бридж в клубе с Айвори, Фредди и Дидменом. Несмотря на осадок, который остался у него на душе после первой их встречи, он часто виделся со Стилменом, который постоянно ездил из отеля в почти законченную клинику в Викеме и обратно. Он написал Денни, приглашая его приехать в Лондон, но Филипп, только что вступивший в должность, не мог уехать. Гоуп был в Кембридже и недосягаем.
Он лихорадочно пытался сосредоточиться на клинических исследованиях, которые проводил в больнице. Но ничего не выходило. Он слишком нервничал. С тем же беспокойным усердием занялся своими денежными делами с директором банка Уэдом. Все было прекрасно, все в порядке. У него возникла мысль о покупке дома на Уэлбек-стрит - очень выгодное помещение денег - и продаже дома на Чесборо-террас, причем амбулаторию он хотел оставить себе. Он просыпался в тихие жаркие ночи, в голове у него бурлили планы, мысли о практике, нервы были взвинчены, ему недоставало Кристин, но ее не было, - и рука его машинально тянулась к ночному столику за папиросами.
В разгаре этих настроений он позвонил Франсиз Лоренс.
- Я остался совсем один. Не хотите ли прокатиться куда-нибудь вечером? - В городе так жарко.
Голос Франсиз звучал хладнокровно и как-то успокоил его:
- Это было бы ужасно мило. Я чувствовала, что вы позвоните. Вам знаком Кроссвейс? Совершенно елизаветинский стиль, И река там великолепна.
На следующий день он в течение трех четвертей часа успел принять всех больных. Задолго до восьми заехал за Франсиз в Найтсбридж, и они помчались по дороге в Чертси.
Они ехали на запад мимо ровной ленты огородов, а впереди потопом разливался закат. Франсиз сидела рядом с Эндрью, говорила мало, но заполняла все холодным очарованием своего присутствия... Она была в костюме из какой-то тонкой светлокоричневой материи, темная шапочка гладко охватывала маленькую головку. Эндрью был весь под впечатлением ее грации, изумительного лоска, отличавшего ее. Лежавшая близко от него рука без перчатки была так бела, так тонка. Каждый тонкий палец венчался безукоризненной алой миндалиной ногтя.
Кроссвейс, как и говорила Франсиз, представлял собой замечательный елизаветинский дом, стоявший у Темзы, среди прекрасных садов с подстриженными деревьями и очаровательно-старомодными прудами, на которых плавали водяные лилии. Так как этот особняк превратили в место увеселений, то все здесь было осквернено современными удобствами и позорным джаз-бандом. Когда Эндрью и Франсиз въехали во двор, уже загроможденный нарядными автомобилями, к ним подскочил ловкий лакей. Древние камни пылали под вьющимся виноградом, а высокие четырехугольные дымовые трубы четко вырисовывались на фоне неба.
Они прошли в ресторан. Ресторан был наряден, полон публики, столики расставлены по краям свободного квадрата полированного паркета, а старший официант мог бы сойти за родного брата великого визиря из "Плаза". Эндрью до тех пор не выносил и побаивался старших официантов. Но это потому, что он никогда еще не являлся в ресторан с такой дамой, как Франсиз. Один быстрый взгляд - и их проводили с поклоном к лучшему столику в зале, их окружила целая армия лакеев, один развернул салфетку Эндрью и благоговейно разостлал ее у него на коленях.
Франсиз заказала очень немного: салат, гренки Мельба, вместо вина только воду со льдом. Старший официант ничуть не смутился, как будто он в этой умеренности увидел доказательство ее принадлежности к касте избранных. Эндрью с внезапным тошнотворным ощущением испуга подумал, что, приди он в это святилище с Кристин и закажи такой банальный ужин, его бы с презрением выгнали вон.
Он опомнился, заметив, что Франсиз с улыбкой глядит на него.
- А ведь мы с вами уже очень давно знакомы, и сегодня вы в первый раз пригласили меня на прогулку.
- Вы об этом жалеете?
- Надеюсь, я не дала вам повода так думать.
Снова чарующая интимность ее легкой улыбки взволновала его. Он казался остроумнее, непринужденнее, значительнее. Это была не претенциозность, не глупый снобизм. Каким-то неведомым путем аристократизм Франсиз распространился и на него. Он сознавал, что люди за соседними столами с интересом поглядывают на них. Мужчины глядели на Франсиз с восхищением, которого она спокойно не замечала. Эндрью невольно подумал о том, какой волнующей радостью было бы для него постоянное общение с ней.
Она промолвила:
- А что, вы были бы очень польщены, если бы я вам сказала, что ради прогулки с вами отказалась от ранее полученного приглашения в театр? Никол Уотсон - помните его? - звал меня на балет, один из моих любимых балетов, - что вы скажете о моих детских вкусах? - это "La Boutique Fantasque" с участием Массина.
- Я помню Уотсона и его рассказ об экспедиции в Парагвай. Дельный малый.
- Он удивительно мил.
- Но вы боялись, что в театре будет слишком душно?
Она улыбнулась, не отвечая, взяла папиросу из плоской эмалированной коробочки, на которой бледными красками была нарисована прелестная миниатюра Буше.
- Да, я слышал, что Уотсон за вами ухаживает, - настаивал Эндрью с внезапной горячностью. - А что же думает об этом ваш муж?
Она и на этот раз промолчала, только подняла одну бровь, словно желая мягко предупредить следующее неделикатное замечание. Через минуту она сказала:
- Вы, конечно, понимаете... Джеки и я - лучшие друзья. Но каждый из нас имеет своих собственных друзей. Он сейчас в Жуэне. И я у него не спрашиваю, зачем... Потанцуем с вами разок? - прибавила она небрежно.
Они танцевали. Франсиз двигалась все с той же обворожительной грацией, такая легкая в его объятиях, такая бесстрастная.
- Я не очень-то ловок, - сказал Эндрью, когда они сели на место. Он уже усваивал ее лексикон. Прошли те дни, когда он говорил ворчливо: "Черт возьми, Крис, я не мастер прыгать".
Франсиз не отвечала. Это тоже было характерной ее особенностью. Другая женщина сделала бы ему комплимент, возразила бы или дала почувствовать его неуклюжесть. И, движимый внезапным порывом любопытства, он воскликнул:
- Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос. Почему вы так добры ко мне? Почему так много помогали мне все это время?
Она посмотрела на него с таким видом, точно этот вопрос ее немного позабавил, но не уклонилась от ответа.
- В вас есть что-то, что очень привлекает женщин. И главное ваше очарование в том, что вы этого не сознаете.
- Нет, серьезно... - запротестовал он, краснея. Затем пробормотал невнятно: - Нет, это просто потому, что я ведь, как-никак, врач.
Она засмеялась, медленно отгоняя рукой дым папиросы.
- Вас не убедишь. И, пожалуй, не стоило мне говорить вам этого. Ну, конечно, вы отличный врач. Мы только недавно говорили об этом на Грин-стрит. Ле-Рою уже начинает надоедать наша компания врачей-диететологов. Бедный Румбольд! Ему бы неприятно было услышать, как Ле-Рой лаял: "Пора выставить нашего старикашку". Но Джеки с ним согласен. Они хотят иметь в правлении врача помоложе, поэнергичнее... как это говорится? - "восходящее светило". Они, кажется, затевают большую кампанию в медицинских журналах, хотят заинтересовать врачей нашими продуктами с научной точки зрения, так выразился Ле-Рой. А, разумеется, Румбольд - только предмет шуток среди своих коллег. Но к чему я говорю обо всем этом? Терять время на эту прозу в такой вечер, как сегодня! Ну, ну, не хмурьтесь так свирепо, точно вы собираетесь убить меня или лакея или капельмейстера... а его бы следовало убить, он противный, правда? Вы сейчас точно такой, как тогда, в первый день, когда вы вошли в примерочную, - надменный и нервный и даже чуточку смешной. Бедная Топпи! Собственно, не мне, а ей полагалось бы быть здесь с вами.
