«Боже мой! Разве еще не скоро конец? Неужели я не оторву вас, пиявки, присосавшиеся к моему телу?.. Пусть погибнет и оно вместе с ними!»
Плечами, бедрами, коленями отталкивал Кристоф невидимого врага… Наконец он освободился!.. По-прежнему играла музыка, затихая вдали. Кристоф, обливаясь потом, протягивал к ней руки:
«Подожди меня! Подожди меня!»
Он бежал, чтобы догнать ее. Спотыкался. Опрокидывал все на своем пути… Он бежал так быстро, что начал задыхаться. Сердце колотилось, кровь стучала в висках. Он мчался, как поезд в туннеле…
«Господи, как это глупо!»
Он делал оркестру угрожающие знаки, чтобы он подождал его… Наконец он выбрался из туннеля!.. Снова тишина. Он снова слышал.
«Как это прекрасно! Как это прекрасно! Еще! Смелей, ребята! Но чья же это музыка?.. Что? Вы говорите, это музыка Жан-Кристофа Крафта? Да будет вам! Что за вздор! Ведь я знал его! Он не сумел бы написать и десяти тактов… Кто это там кашляет? Не шумите! Что это за аккорд?.. А тот?.. Не так быстро! Погодите!..»
Кристоф издавал нечленораздельные звуки; его рука пыталась писать что-то на одеяле, в которое он вцепился, а угасавший мозг машинально продолжал искать, из каких элементов состоят эти аккорды и что они выражают. Ему это не удавалось; от волнения путались мысли. Он начинал снова… Довольно! Он больше не может…
«Остановитесь, остановитесь, у меня нет больше сил…»
Его воля совсем ослабела. Умиротворенный, Кристоф закрыл глаза. Слезы счастья струились из-под его опущенных век. Маленькая девочка, которая ухаживала за ним, хотя он ее не замечал, бережно вытерла их. Он уже не сознавал, что происходит вокруг. Оркестр умолк, оставив его под впечатлением головокружительной гармонии, загадка которой не была разрешена. Мозг упрямо повторял:
«Но что это за аккорд? Как разгадать это? Все-таки я хотел бы найти его, прежде чем наступит конец…»
Он услышал голоса. Один, полный страсти. Возникли трагические глаза Анны… Но спустя мгновение это уже была не Анна. О, эти добрые глаза!..
«Грация, ты ли это?.. Которая же из двух, которая же из двух? Я плохо вижу… Почему так долго нет солнца?»
Раздались три мерных удара колокола. Воробьи на окне чирикали, напоминая Кристофу, что пришел час, когда он бросал им крошки, остатки своего завтрака… Кристофу приснилась его маленькая детская… Колокола звонят, скоро рассвет! Чудесные волны звуков струятся в прозрачном воздухе. Они доносятся издалека, вон из тех сел… За домом глухо рокочет река… Кристоф видит себя: он стоит, облокотившись, у окна на лестнице. Вся жизнь, подобно полноводному Рейну, проносится перед его глазами. Вся его жизнь, все его жизни, Луиза, Готфрид, Оливье, Сабина…
«Мать, возлюбленные, друзья… Как их зовут?.. Любовь, где ты? Где вы, мои души? Я знаю, что вы здесь, но не могу вас поймать».
«Мы с тобой. Успокойся, любимый!»
«Я не хочу вас больше терять. Я так долго искал вас!»
«Не тревожься! Мы больше не покинем тебя».
«Увы! Течение меня уносит».
«Река, которая уносит тебя, несет и нас вместе с тобой».
«Куда мы направляемся?»
«В гавань, где мы соединимся».
«Это будет скоро?»
«Смотри!»
Кристоф, собрав последние силы, поднял голову (боже, какая она тяжелая!) и увидел выходившую из берегов реку, затоплявшую поля; она разливалась ровной гладью, величественно и плавно катила свои воды. А на горизонте стальной светящейся полосой словно устремлялась к ней навстречу гряда серебряных волн, трепетавших под солнцем. Доносился гул Океана… И замирающее сердце Кристофа спросило:
«Это Он?»
Голоса любимых ответили:
«Это Он».
А в угасавшем мозгу проносилось:
«Врата открываются… Вот аккорд, который я искал!.. Но разве это конец? Какие просторы впереди!.. Мы продолжим завтра».
О радость, радость сознания, что растворяешься в высшем покое божества, которому старался служить всю свою жизнь!..
«Господь! Ты не гневаешься на своего слугу? Я совершил так мало! Я не мог сделать больше… Я боролся, страдал, заблуждался, творил. Дай мне передохнуть в твоих отцовских объятиях. Когда-нибудь я оживу для новых битв».
И рокочущая река и бурлящее море пели вместе с ним:
«Ты возродишься. Отдохни! Теперь уже все слилось в одном сердце. Сплелись, улыбаясь, ночь и день. Гармония — царственная чета любви и ненависти. Я воспою бога, парящего на могучих крылах. Осанна жизни! Осанна смерти!»
Святой Христофор переходит реку. Всю ночь он идет против течения. Его громадное тело с богатырскими плечами, подобно утесу, возвышается над водой. На левом плече он несет хрупкого и тяжелого Младенца, Святой Христофор опирается на вырванную сосну, которая сгибается под ним. Его спина тоже сгибается. Те, кто видел, как он отправлялся в путь, говорили, что он не дойдет; и долго вслед ему неслись глумливые насмешки. Спустилась ночь, и люди устали. Теперь Христофор уже далеко, до него не доносятся крики оставшихся на берегу. В шуме потока он слышит только спокойный голос Младенца, который сжал в кулачке курчавую прядь волос гиганта и повторяет: «Вперед!» Он идет вперед, спина его сгорблена, глаза устремлены на темный берег, крутизна которого начинает проступать вдали.
Вдруг раздается благовест, призывающий к заутрене, и колокола понеслись вскачь, словно разбуженное стадо. Новая заря! Из-за черного высокого утеса поднимается золотой ореол невидимого солнца. Христофор, почти изнемогая, достигает наконец берега. И говорит Младенцу:
— Вот мы и пришли! Как тяжело было нести тебя! Дитя, скажи, кто ты?
И Младенец ответил:
— Я — Грядущий день.
Я написал трагедию уходящего поколения, ничего не утаив. Я показал все: пороки и добродетели, гнетущую скорбь и внезапные вспышки гордости, героические усилия и изнеможение под тяжким бременем сверхчеловеческой задачи перестроить мир во всей его совокупности: мораль, эстетику, веру, создать новое человечество. Таковы были мы.
Люди сегодняшнего дня, молодежь, настал ваш черед! Пусть тела наши будут для вас ступенями — шагайте по ним вперед. Будьте сильнее и счастливее нас.
Я же прощаюсь со своей отжившей душой; я отбрасываю ее, как пустую оболочку. Жизнь — чередование смертей и возрождений. Умрем, Кристоф, чтобы родиться вновь!
Р.Р., октябрь 1912
CHRISTOFORI PACIEM DIE GUACUMGUE TUERIS, ILLA NEMPE DIE NON MORTE MALA MORIERIS.
неведомого бога (лат.)
Намек на смехотворную речь краснобая Вивиани в Палате депутатов (прим. авт.)
la feuillette — бочонок (фр.)
в предсмертный час (лат.)
Бей в живот! (лат.)
в душе (итал.)
…Прошу, молчи, не смей меня будить!.. (итал.)
богослужения (нем.)
«Встань! Победи томленье, нет побед,
Запретных духу, если он не вянет,
Как эта плоть, которой он одет!..»
Тогда я встал; я показать хотел,
Что я дышу свободней, чем на деле,
И молвил так: «Идем, я бодр и смел!» (итал.)
Данте, «Божественная комедия», «Ад», песнь XXIV
веет, где хочет (лат.)
Мое царство в воздухе (нем.)
«Сельская честь» (итал.) — опера Масканьи
живой румянец, крепкое, полное жизненных соков тело (лат.)
Я человек… (и ничто человеческое мне не чуждо) (лат.)
прежде всего жить (лат.)
прежде всего жить спокойно (итал.)
Джузеппе Преццолини, который вместе с Джованни Папини руководил тогда группой «Ля Воче» («Голос») (прим. авт.)
третий Рим (итал.)
мужиков (итал.)
восемнадцатого века (итал.)
каменных дубов (итал.)
Имеются в виду росписи Рафаэля в покоях Ватикана.
Когда событие произошло,
оно становится понятным даже глупцам…
итальянцев шестнадцатого века (итал.)
лгунишка (итал.)
Всегда вперед, Савойя!.. (итал.)
бега, гребля, регби, скачки (англ.)
дома (англ.)
